– О мой дорогой внук, здравствуй!

– Здравствуйте, Иван Дмитриевич. Я рад с вами познакомиться, – неуверенно отозвался гость.

– Ну что ты, можешь его обнять, – Маргарита подтолкнула юношу в спину.

– О нет-нет, в этом доме мы не настаиваем, – Иван сделал пару оборотов колес и приблизился. – Спасибо, что согласился приехать и навестить своего старика, – он крепко пожал руку внуку. – Я думаю, что… Ильдар, чего стоишь? Возьми вещи нашего гостя, – сказал Иван, вглядываясь в глаза внука. Он искал в них сына. – Ты… мы ведь можем на ты?

– Я не смогу обращаться к вам на ты, – ответил гость.

– Разрешите? – Ильдар взял чемодан и дорожную сумку Маргариты.

Иван Дмитриевич смешался, засуетился:

– Что же это я… Маргарита проводит тебя в твою комнату, где ты сможешь разложить вещи, отдохнуть, если нужно. Через полчаса будем ужинать. В комнате уже все готово и ждет тебя, – он указал на лестницу справа. – Знал бы ты, как я хочу узнать о тебе побольше, расспросить тебя! А еще больше – рассказать.

– Спасибо вам, – кажется, внук был в не меньшем смятении, чем Иван. – Я в Казани уже был, но так далеко от города не отъезжал. У вас очень красивый поселок. И да – у меня к вам тоже много вопросов.

– Да, – отвечал Иван медленно и воодушевленно. – Я долго выбирал место, где я могу провести… Где могу пожить для себя. Тогда давай следовать плану. Маргарита! – Иван жестом снова указал на лестницу.

Ильдар взял вещи и отправился в гостевую комнату на втором этаже. Назира удалилась на кухню, ворча что-то себе под нос.

Иван Дмитриевич наблюдал за Маргаритой и внуком, поднимающимися на второй этаж. Маргарита о чем-то рассказывала юноше, указывая то на одну картину, то на другую; внук слушал ее с интересом. Казалось, он испытывал рьяное любопытство к старине и истории дома.

Иван Дмитриевич остался один в большом темном холле. Он был очень доволен встречей. «В нем нет ни капли от моего сына». Еще пару минут посидев в абсолютной тишине, он приблизился к большому холсту в резной деревянной раме с подписью «Дом». Протянул обессиленную руку к картине – его артритные пальцы прошлись по шероховатым масляным мазкам. «Вот лазурь. Вот кадмий лимонный. А вот… Персидская желтая. В окнах. Где горит свет». Иван смотрел в окна нарисованного «дома». «Памятник веры. Памятник надежды. Когда-то ты был “домом” для всех тех, кто желал и верил. Ты принимал в своем чреве всех больных, сбившихся с пути, потерянных… Но ты не осилил». Иван откатился назад, чтобы охватить взглядом всю композицию. Перед ним, окутанная утренним туманом, стояла церковь – необычное деревянное здание с двумя пиками, колокольней посередине и двускатной крышей, покрытой позеленевшим шифером. Все это вызывало в душе Ивана глубокую скорбь – скорбь по утрате такого родного… «дома».

ГЛАВА 4

«ДЕЛА ВЫНУЖДАЮТ…»

Ужин, как и планировалось, начался в восемь вечера. В столовой за большим столом собрались трое – Иван с внуком и Маргарита. Ильдар, сторож Александр и Назира ужинали отдельно. На этом никто не настаивал, но прислуга придерживалась мнения, что не нужно принимать пищу вместе с работодателем. Иван Дмитриевич относился к своим помощникам снисходительно и строго, но уважал их работу и часто советовался с ними. О том, чтобы повысить на них голос, не могло идти и речи. С Назирой Иван был знаком с давних времен, еще с девяностых, и по приезде в Казань он решил, что должность кухарки может доверить только ей. Назира по-своему любила Ивана и пыталась помочь ему во всем. Сейчас она подавала на стол фаршированного гуся, домашние лепешки и наваристый куриный бульон. Как бы она ни старалась вернуть в меню забывшего свои корни Ивана татарскую кухню, у нее это не получалось – по большому счету из-за диеты, прописанной ему врачом. Ивану подавались индивидуальные блюда: обезжиренные, вареные и специально насыщенные витаминами.

– Иван Дмитриевич, в течение пяти минут подадут горячее, – Ильдар раскладывал столовые приборы.

– Хорошо. Ну что, вы сильно проголодались? – Иван расправлял салфетку на коленях.

– Я, на самом деле, перекусила в поезде. А вот мой попутчик решил дождаться ужина. Теперь я ему завидую, так как соскучилась по стряпне Назиры, – Маргарита налила себе воды.

– Да, я проголодался, – внук впервые улыбнулся. – Иван Дмитриевич, у вас очень красивый дом. Я с позволения Маргариты прогулялся по второму этажу. Только по коридору…

– О нет, не волнуйся, – Иван заметил, что его внук испытывает легкое смущение, – ты можешь гулять везде. Я проведу для тебя экскурсию. Покажу гостевой домик, баню, еще кроликов. Я люблю животных. Вот только, – он постучал по колесам инвалидного кресла, – сам понимаешь, какого-нибудь коня оседлать у меня без посторонней помощи не выйдет. Да что там, я даже конского щавеля кроликам кинуть не могу, – Иван нарочито громко засмеялся. Напряжение в воздухе улетучилось.

– Я с другом разводил кроликов. Ему на тринадцатилетие отец подарил, как бы это глупо ни звучало, сарай. Маленький – корова бы точно не влезла. Ну, мы с ним и решили: купим кроля и крольчиху и будем разводить.

– Это интересно. Маргарита мне уже рассказала, что твои увлечения… как бы это сказать… необычны, – Иван продолжал всматриваться в глаза внука.

– Я бы так не сказал.

– Чем ты интересуешься?

– Я сейчас…

Тут в столовую вошла Назира, катившая перед собой металлическую тележку, укрытую белой скатертью. Назира скинула скатерть, и все увидели блестящую посуду, отражающую свет гигантской люстры. Наверху стояло большое блюдо, накрытое круглой металлической крышкой, два высоких графина и корзинка с лепешками под хлопковым полотенцем; на нижней полке – блестящая кастрюля с резными ручками.

– Продолжай, – Иван обратился к внуку, пока Назира собирала со стола тарелки, чтобы разлить бульон.

– Я нашел у матери дневник. По ее словам, он написан бабушкой. В нем была история Абыза Гатауллина – золотодобытчика, что работал в лесах Башкирии. Мне стало интересно, чем еще занимались мои предки, и я начал копать.

– И как успехи?

– Со стороны матери… восемнадцатый век. Оказалось, что мой предок, Муслим Гатауллин, был сэсэном – башкирским сказителем. Он играл на домбре и распевал эпосы о народных героях. Домбра, якобы принадлежавшая ему, хранится в Башкирском национальном музее.

– Я понимаю, какой это труд – копаться в далеком прошлом и выуживать крупицы сведений.

Назира поставила блюдо в центр круглого стола и подняла крышку. Графины рядом запотели от тепла, исходящего от жареного гуся.

– Благодарю, – Иван взял руку Назиры и приложился к ней губами, – целую твои волшебные руки.

– Помогать составлять списки продуктов – вот это любовь! – Назира весело рассмеялась и вышла из столовой.

– Приятного аппетита всем, – Иван погрузил ложку в бульон.

Разговор возобновился уже спустя две минуты. Казалось, сама обстановка не терпела молчания.

– Слушай, а как же сторона отца? – Иван колебался: «Стоит ли спрашивать?»

– Об отце я совсем ничего не знаю.

– Прости. Если ты хочешь… – Иван Дмитриевич вновь заметил смущение внука.

– Нет, все в порядке. Просто мне не у кого спросить. Даже не знаю, с чего начать…

– Но теперь у вас есть Иван Дмитриевич, – присоединилась к разговору Маргарита.

– Верно. Я готов тебе помочь. Но нам нужно знать: сколько у нас времени?

– Мама отпустила меня на неделю. Правда, сказала, что, если я решу, могу остаться. Но если вам будет неудобно, я могу уехать в любое время.

– Да ты чего? – воскликнул Иван и засмеялся. – Я приехал в Россию только для того, чтобы наконец встретиться с тобой. И, раз мы затронули эту тему, – как поживает дорогая Фируза?

– Мама в порядке. Она о вас хорошо отзывалась. Я приезжал в Казань на концерт, и тогда она меня отпустила со скандалом. А к вам…

– Мы с Фирузой долгое время переписывались. Я уехал в Польшу в шестьдесят первом году. О причинах моего отъезда ты, конечно же, хочешь знать, и я обязательно тебе об этом расскажу. После я приезжал в СССР несколько раз. Один раз – на свадьбу сына, где я и познакомился с твоей мамой. Уже через неделю после свадьбы, когда я вернулся в Польшу, мне пришел конверт, в нем было письмо и засушенный цветочек – одуванчик. С тех пор мы с твоей мамой поддерживали переписку. Так я хотел… – Иван замялся, – ну, не важно. Как вам ужин?