Я покачала головой и уничтожила надпись.

— Что ж, — ухмыльнулся наёмник, не поскупившись на сарказм. — Хотя спасибо и на том, что не сбегаешь от меня, как ты это любишь делать.

***

Ночь огромным мотыльком билась в крошечное отверстие, считающееся в Лит-ди-Лиаре окошком кельи. Коннар спал, лёжа на спине и закинув руки за голову, и тонкий лунный луч серебрил его тёмные волосы, разметавшиеся по каменной кладке.

Я лежала без сна, считая мгновения до ухода. Камень холодил кожу сквозь хитоль: все удобства в келье заключались в двух продолговатых углублениях, выдолбленных в полу. В них полагалось спать. Больше в узком помещении, едва вместившем в себя нас обоих, ничего не было, даже опостылевшие изваяния Лиара отсутствовали.

Наверное, бог полагал, что даже самый завалящий матрац — лишняя роскошь для его почитателей.

Снаружи кто-то шаркал по песку: то ли мейстер выставлял своих подопечных нести стражу, то ли кому-то тоже не спалось. Вдалеке ухал гнусный тонкий хохот алых шакалов. Вдруг отчётливо представилась картина: длинные лапы, покрытые косматой рыже-чёрной шерстью, возникают на кромке монастырской стены, и на песок бесшумно опускается поджарый зверь с острой вытянутой мордой и стоячими, как развёрнутые паруса, треугольными ушами. Я как-то раз видела алого шакала, правда, мёртвого: в комнате у Микаэля Аметиста стояло чучело, набитое соломой. Агаты, вставленные вместо глаз, тускло поблёскивали в полумраке. Иногда мерещилось, что они со скрипом проворачиваются в глазницах, следя за каждым движением. Честно говоря, я побаивалась оставаться с ним наедине.

Я помассировала виски, отгоняя видение. Стоило пошевелиться, как острые бортики каменного ложа больно впились под рёбра. Коннар вздрогнул во сне, заставив меня замереть. Не хотелось его будить даже ненароком: наёмник вполне мог увязаться следом, невзирая на давешнюю договорённость.

Шарканье снаружи утихло. Мотылёк угомонился. Я принялась аккуратно выбираться из каменной «кровати».

По келье вдруг прошелестел тихий шёпот, словно под потолком скользнула стая сверчков. Стены дрогнули и поплыли в темноте, смазываясь, как рисунок на песке, настигнутый морской волной. Вокруг повисла тёмно-серая муть, прорезаемая багровыми сполохами, как грозовая туча — молниями.

Рука соскользнула, и я упала обратно в каменное углубление, цепляясь за хитоль у горла так, будто она могла защитить.

От чего?

Единственной связью с реальностью оставалась холодная твердь камня. Всё остальное утонуло в непроницаемом тумане, который вёл себя, как живой: наползал, заставляя пятиться; скручивался спиралями и тянул жадные щупальца, словно торопился обследовать каждый уголок кельи.

Что это ещё за очередная хэллевщина?

В ответ на мои мысли по туману пробежала дрожь. Он отпрянул от меня. В грязно-сером полотне появилась прореха, сквозь которую из ниоткуда шагнула высокая тень, обладающая до боли знакомыми очертаниями.

— О хайлэ, малышка, — прозвучал в голове насмешливый голос Сокола.

«Какого Хэлля!» — хотела выкрикнуть я, но не смогла. Что-то больно стянуло губы. Когда я поднесла к ним ладонь, то с ужасом обнаружила, что они плотно сшиты чем-то, на ощупь напоминающим жилы. Я с ненавистью посмотрела на Морриса и отняла руку от лица. На ладони остались тёмные капли крови.

Сокол внимательно наблюдал за мной. На его лице отражалось глубокое удовлетворение. Тьма немного рассеялась, и он предстал таким, каким я видела его в последний раз. Можно было подумать, что он живой, если бы не синеватый оттенок кожи и тёмные провалы, зияющие на месте глаз и сочащиеся чёрной кровью.

— Кажется, теперь ты получила возможность в полной мере почувствовать, что значит по-настоящему быть немой, — заметил он.

«Булладх!» — выкрикнула я, но, увы, только мысленно.

— Должен признать, что из тебя вышел очень достоверный больной мальчишка, — растягивая слова, как смолу, промолвил Сокол. — Я и не догадывался, что в тебе пропадает такая талантливая актриса!

Я вздрогнула, застигнутая врасплох. Откуда он это знает? Следил за мной? Значит, это его взгляд я чувствовала всё это время?

— Знаю, о чём ты думаешь, — сочувственно сказал Моррис, прохаживаясь туда-сюда. — И, так как ты не можешь говорить, отвечу на вопрос. Да, мне было весьма любопытно наблюдать за всем этим представлением, которое ты тут устроила. Однако, кроме меня, тут есть и другие зрители.

Спину ошпарило холодом, словно между лопатками вытянули ледяным хлыстом.

— О, я не скажу тебе, кто они, — и опять этот тягучий голос. — Совсем скоро придёт время, когда ты познакомишься с ними сама. Представление обычно заканчивается аплодисментами, и, будь уверена, их ты получишь сполна!

Сокол замер и обратил пустые глазницы поверх моего правого плеча.

— Когда ты мертв, начинаешь видеть вещи немного глубже, если ты понимаешь, о чём я.

Воцарилась тишина. Я смотрела на бывшего возлюбленного во все глаза, гадая, зачем он опять явился ко мне. Тем временем Моррис продолжил:

— По твоим следам обязательно пройдут, Мелиан. Морская волна смывает следы на берегу, но Междумирье тщательно хранит отпечаток любого, кто посмел его потревожить. Есть создания, для которых мир реальный и мир призрачный едины, а грань между ними зыбче, чем плёнка в яйце.

Его голос дрогнул, и в нём прорвалась искренняя ненависть:

— Ты не заметила, крошка, что зачастила в Междумирье? У него есть ещё одно свойство: оно неумолимо затягивает тебя. Я не могу дождаться того момента, когда ты уже не сможешь найти дорогу обратно!

Он вдруг осёкся, снова глядя куда-то поверх меня, помедлил и, повернувшись спиной, растворился в тумане.

Почему-то я была уверена, что, обернувшись, увижу Синеглазого.

Я ошибалась.

Келья пустовала.

***

Туман давно рассеялся, а я всё лежала без движения, боясь лишний раз пошевелиться. Рука так и застыла у лица. Уверенность, что, стоит мне притронуться к губам, как нащупаю мерзкие жилы, крепла с каждым ударом сердца.

Прощальный подарок от Сокола?

Краем глаза я заметила, как подрагивают веки северянина. Наверняка он проснулся во время визита моего бывшего возлюбленного, вот только что же он видел? Серый туман? Ледяную пустоту или бесконечное ничто? Выяснять совершенно не хотелось. Туманные намёки Сокола о неведомых зрителях достигли своей цели, вселив отупляющий страх. Теперь казалось, что отовсюду, из самых потаённых уголков кельи тонкими нитями паутины ко мне тянутся липкие жадные взгляды, укрыться от которых нет никакой возможности.

Прекрати, Кошка. Это был всего лишь ночной кошмар. Сокол уже являлся тебе — тогда, в Ранаханне, помнишь? И ничего страшного не произошло.

Да, если не считать той мерзкой твари из медальона калифа. Она-то и устроила мне экскурсию в Междумирье.

Мысль сбилась. В ушах зазвучал сиплый голос, когда-то принадлежавший Руанне:

«Тьма Междумирья ползёт за тобой по пятам».

Я судорожно скорчилась, прижимая ладони к ушам. Сквозь шум тока крови продолжал пробиваться настойчивый шепот кшайсы. На сей раз он звучал как шипение волны, набегающей на песок, и можно было разобрать только:

«Берегись… Берегись… Берегись!»

Шипение нарастало, и оставалось только сильнее прижимать руки. Я была готова молиться всем известным богам, лишь бы прекратить это, когда всё перекрыл громкий голос, в котором я не сразу опознала старую Молли-Энн:

— Синие глаза, девочка! Найди их, во что бы то ни стало!

Всё мигом стихло. Оцепенение отпустило, будто с тела сдернули плотную сеть. Я смогла разогнуться и отнять ладони от головы. Повисла тишина, но уже не такая давящая, как прежде. Зловещая тьма превратилась в обыкновенную ночную. Ощущение назойливых взглядов испарилось. Мотылёк как ни в чём не бывало возобновил свои гудящие попытки пробиться внутрь. Я поняла, что времени больше терять нельзя.

Первый день пребывания в монастыре иссякал.

***

Неполная луна высеребрила белый песок и накинула тончайшую белую вуаль на окружающие здания, отчего всё вокруг стало казаться неестественно-призрачным. Выскользнув за дверь, я немного постояла, прижавшись спиной к стене и внимательно оглядываясь. Всё погрузилось в темноту. Монастырские постройки возвышались над землёй, как стадо диковинных животных, явившихся на водопой.