Джордж вел себя с Робертом приветливее некуда, улыбался и хохотал над шутками и байками. Наблюдая за мужем, Гвен решила, что в его недавней вспышке виноваты нервы, все-таки новая жизнь впереди… Он даже с улыбкой подмигнул Гвен, услышав от Роберта:

– Сейчас почистим все дезинсектором.

Да, Джордж – добрый человек, просто он переживает из-за перемен: жена, ферма, неизвестное будущее…

Однако, вернувшись в дом и обнаружив отсутствие готового чая, Джордж потемнел лицом.

– Не могу же я доить по утрам и вечерам – и приходить к пустому столу. На нем должна ждать еда!

– Конечно, должна. Прости, дорогой.

Извинение было вознаграждено улыбкой, и Гвен облегченно вздохнула.

Декабрь 1960 года

На следующий день в Церкви (Джой воспринимала это существительное только так, с заглавной буквы) Джой была уверена – все вокруг либо высмеивают ее, либо осуждают. Причина крылась не только в уродливом лице Джой, но и в ее носках. В белых школьных гольфах, торчавших над церковными туфлями и подвернутых на манер церковных носочков.

Она мечтала о кремовых колготках, как у старших девочек. Носки годились, пока она была маленькой, но Джой, между прочим, скоро пойдет в старшую школу! И заведет Друзей. Друзей, которые не носят в Церковь носки, и уж тем более подвернутые школьные гольфы.

Церковные туфли у Джой, конечно, имелись, но лишь потому, что школьные туфли никак не получится выдать за церковные. Эти ей подарили на прошлое Рождество, однако в нынешнем году новой пары ждать нечего, ведь ее нога только теперь доросла до прошлогодних туфель. Мама поступала грамотно: покупала детям обувь на размер больше, так что хватало на два года.

Чтобы не пачкать церковную обувь, они шли до фургона в резиновых сапогах, затем переобувались в туфли, а по возвращении домой – обратно в сапоги.

Имелось у Джой и церковное платье, с белым лифом, белым бархатным воротником, бледно-желтыми рукавами-фонариками, юбкой – тоже бледно-желтой, но из другой ткани – и фатиновым подъюбником, который жутко кусался. Мама заказала миссис Ларсен это платье, когда Джой было девять лет, и попросила сшить его из обрезков, оставшихся от платьев других детей. Потому подъюбник и кусался – очень уж много швов скрепляло между собой разрозненные лоскутки. Теперь платье было тесным, и Джой не сомневалась, что ей подарят новое на Рождество, ведь в Церковь необходимо одеваться как следует.

Она чувствовала, что Господь желал бы видеть заглавную «Ц» в названии Своих священных зданий, и удивлялась, почему Он не выражается яснее насчет разных там заглавных букв в важных словах вроде слова «Церковь», пусть даже оно, согласно «Английскому языку для 5–6 классов», не является именем собственным. Если уж на то пошло, Он мог бы назначить «Церковь» именем собственным. Каким образом? Джой не знала, но ведь сумел же Господь заставить всех писать Его личные местоимения с заглавной буквы – значит, не так уж это и трудно. Пусть бы Он, например, издал дополнительные Десять заповедей – ведь с тех пор, как Господь вручил Моисею прежние, появилось столько нового! Скажем, Дьявольский ящик. У Хендерсонов его, конечно, не было, хотя многие купили себе эти ящики для просмотра Олимпийских игр. По словам отца, ящики забивали голову людей Дьявольской чушью. Поэтому одна из новых заповедей звучала бы так: «Не держи у себя и не смотри телевизор». Другая – «Пиши «Церковь» с заглавной “Ц”. Ну и, разумеется, «Будь пресвитерианином[9], не поклоняйся папе римскому, не будь католиком, иудеем или язычником, не исповедуй никаких других ложных религий».

Тут, правда, кое-что не вязалось, поскольку Иисус был иудеем. Проблема в том, что иудеи не считали Его Сыном Божьим. Только зачем бы Господь посылал Его на Землю, и как бы Он творил чудеса, если б не являлся Сыном Божьим? Отец прав – иудеи, католики и все остальные ошибаются.

Бредя под дождем ко входу в Церковь, Джой молила Господа сделать что-нибудь, доказать Свое существование. Прорваться сквозь тучи и нависнуть над всеми – или послать сюда другого сына (хотя это, конечно, трудновыполнимая просьба). Пусть сделает нечто – что угодно! – и тогда каждый убедится в Его существовании и в том, что Рай ждет только пресвитериан.

Англикане, баптисты и методисты, ведущие достойную жизнь, благодаря бесконечной милости Господа нашего, вероятно, попадут в Рай, потому что они протестанты. Хотя опять же, славят и молятся совершенно неправильно – и вполне могут не попасть.

У католиков, ясное дело, неправильно все, и им уготован Ад. На веки веков, Аминь.

Дикарям тоже. Джой жалела африканцев и аборигенов, которые даже не слышали об Иисусе или Боге, но должны были отправиться в Ад. С другой стороны, они убивали и ели друг друга, так что Господь вряд ли пустит их в Царствие Небесное.

Бедная Рут не ходила в Церковь из-за несчастья. Мама тоже не ходила – из-за Рут. Джой и Марк сидели по обе стороны от отца на передней скамье справа, перед Преподобным Брейтуэйтом, и выполняли все его указания. Вставали, садились, склоняли голову в молитве, пели псалмы, слушали хор, слушали проповедь, повторяли слова Преподобного или отвечали на них абсолютно правильно.

Сегодняшняя проповедь была посвящена греху обмана. Ложь, фальсификация, предательство, лицемерие, неблагонадежность, вероломство. Один грех – а сколько великолепных слов! Последнее Джой мысленно повторяла вновь и вновь… вероломство, ве-ро-лом-ство, ве… ро… лом… ство {пальцы бегают по тренькающим клавишам пианино}. Преподобный Брейтуэйт часто использовал множество слов для одного и того же понятия, и Джой это нравилось. Он был словно говорящий словарь синонимов {гудящий рой пчел}. Джой до сих пор с восторгом вспоминала тот день, когда впервые увидела на столе мистера Пламмера словарь синонимов.

Преподобный Брейтуэйт сказал, что все мы обманываем, и, даже если порой делаем это ради спасения себя или других от беды, все мы – лживые грешники, раздираемые вечной борьбой между повиновением Господу нашему и уступкой Дьявольским искушениям {пальцы в красной перчатке загибаются один за другим, подманивают ближе, ближе}.

Джой неизменно присваивала Дьяволу заглавную «Д», чтобы напоминать себе о Его величайшем Зле. Ее, конечно, удивляла заглавная буква, которую Бог даровал личным местоимениям Дьявола, зато ни капли не удивляло то, что английское слово Devil – Дьявол – содержало в себе слово evil – зло. И то, что при перестановке букв в evil получались слова vile – гнусный, и veil – завеса… ведь именно завесу пытался опустить гнусный Дьявол над святыми словами Господа. Не удивляло Джой и то, что при прочтении evil задом наперед получалось live – жить. Как будто зло – это изнанка той жизни, которой хочет от нас Господь.

Вот ведь интересно: одни образы удивительно подходили к значениям своих слов – например, Дьявол {чудовище с красными рогами, самолично управляющее Адом}, – а в других вообще им не соответствовали, как в случае со словом «пресный» {стена, выкрашенная поблекшей желтой краской}. Однако в основном картинки были великолепны. Скажем, «пазл» {стадо зебр}. Или «роза» {темная бархатная подушечка}. Или «слог» {банановое пюре}, к которому прилагались запах, вкус и ощущение бананового пюре. Некоторые совсем уж невероятные слова надолго переполняли Джой эмоциями: к примеру, «бабочка» {ощущение при мысли о том, что однажды ты и в самом деле умрешь}.

Джой обожала слова. Однако не была уверена, что другие люди тоже наслаждаются чудесными образами и ощущениями. Она спросила маму – кажется, с тех пор прошло уже сто лет, – у всех ли возникают одинаковые картинки на одно и то же слово. Мама нахмурилась, ответила резко и прямо:

– Слова есть слова. Думай о картошке и чисть ее быстрее.

Когда в младшей школе Джой училась читать, образы мельтешили у нее перед глазами в полном беспорядке, и она не могла сосредоточиться на буквах. Однажды мистер Пламмер подошел к Джой, пытавшейся списывать с доски, и спросил (слава Богу!), почему у нее не получается.