На столе у стены были навалены грудой чистые тарелки, чашки, даже стоял до блеска начищенный самовар - видимо, Марфушка, чёрная девка, вымыла их и сдуру притащила их сюда - пообсохнуть. Она частенько так делала, я уж никак в толк не возьму, почему. Я нередко ругала её за это, но сегодня вся эта утварь оказалась как нельзя более кстати.

Громко всхлипнув, я схватила верхнюю тарелку и швырнула в раскрытое окно. Описав красивую дугу, та ухнула вниз, и до меня донесся звон осколков.

Это мне так понравилось, что я принялась вышвыривать всю попадающуюся под руку посуду, чувствуя, как легчает на душе.

“Вот тебе, папенька!” - думала я, отправляя в полёт очередную миску и представляя, как она падает на голову поганому Полкану. - “Вот тебе свадьба! Вот тебе не по любви! Вот тебе…”

Тарелки тоненько звенели, разбиваясь, а на душе становилось всё светлее и светлее, будто бы тёмная тучка гнева уползала подальше. Я даже запела что-то про свадьбу по расчёту, а стопка тарелок в моих руках редела, улетая в окно.

Наконец тарелки кончились, и я подтащила к окну самовар и было поставила его на нижний наличник, как вдруг передо мной возникла чумазая физиономия курносого рыжего парня, висящего прямо перед моим окном вверх тормашками.

***

- Ты кто? - ахнула я, выпуская из рук самовар. Тот рухнул на пол и с гулким стуком откатился к стене.

- Не мастак я говорить о любви, - тягуче промурлыкал парень. - Да только редко увидишь эдакую красавицу. Иванушкой меня кличут, а ты Забава-царевна, да?

Он спрыгнул на крышу под моим окном, вздохнул глубоко и уставился на меня, словно на вазу заморскую, расписную. А я вспомнила: третьего дня наш печник Степан сломал ногу и сказал, что пришлёт вместо себя подмастерья своего. Получается, что Иванушка и есть тот самый подмастерье.

Он был смешной и нескладный, с торчащими во все стороны рыжими патлами и разводами грязи на носу. Под его взглядом я зарделась, ибо редко мне доводилось слышать от чужих о своей красоте, и поманила к себе:

- Залезай в окно. Нечего крышу топтать.

В голову-то мне и не пришло, что батюшка, коли обнаружит печника в моей комнате, мигом велит ему голову снести или в масле кипящем сварить. А Иван-то и подавно об этом не подумал, раз так быстро в терем ко мне запрыгнул.

Достала я платочек и начала оттирать ему лицо от сажи. Да только чистый он был немногим красивее чумазого.

- Эх, царевна, - тяжко вздохнул печник, пока я его умывала. - Тяжко вам приходится. Слышал я, как вы с государем-батюшкой ссоритесь, и так жалко мне вас стало, аж страсть. Разве это дело - дочурку единственную за такую образину отдавать!

Задел меня Ванюша за живое, я чуть было вновь не прослезилась.

- А что мне делать-то, Иван? - горько спросила я. - Слышал же, наверное - испокон веков царских дочек по расчёту замуж выдавали. Никто их мнением не интересовался.

- Бежать вам надо, царевна! - а глаза-то у Ванятки загорелись. - Как пить дать, бежать! Эх, кабы согласились вы стать моей женой, я бы враз вам побег устроил!

В другое время я не мешкая выставила бы наглеца, заявившего этакое, за дверь, то тут меня что-то будто под локоть толкнуло и прошептало: “Дело он говорит, Забава. Бежать тебе надо. Но вот как?”

***

- А давай я корабль летучий построю! - вдруг молвит Ванюшка, а сам смотрит на меня во все глаза. Я чуть не расхохоталась, кабы не чувствовала, что он говорит это очень серьёзно.

“Дурачок”, - хотелось молвить мне. - “Ну, о каких ещё летучих кораблях можно говорить? Как ты его построишь? Это же невозможно!”

Но тут уже другая мысль озарила меня, и я едва не расцеловала своего дурачка чумазого.

Это невозможно, и это замечательно!

Выпроводив Иванушку да наобещав ему молочных рек с кисельными берегами, я распахнула двери в терем и громко заявила, зная, что батюшка и Полкан уж точно где-то неподалеку отсиживаются:

- Я выйду замуж только за того, кто построит летучий корабль!

***

Ближе к вечеру мне начало мниться, что Иванушка не так уж и плох. Конечно, он не красавец, да и семи пядей во лбу тоже не насчитывает, но гораздо лучше, чем Полкан. К тому же, я ему, кажется, приглянулась, да и мне он не противен.

Разумеется, никакого летучего корабля Иванушка не построит. Но мы отыщем другой способ убежать, ведь батюшка согласия на свадьбу с простым печником не даст. А там… Избушку срубим, котика заведём, печку поставим и будем жить-поживать. А папенька смирится.

Я и сама не заметила, как принялась по терему разгуливать и напевать что-то про котика да русскую печку. На сердце полегчало, однако что-то изнутри будто бы вновь нашептывало, что что-то я неправильно делаю. Не так, как надо, не того мне хочется на самом деле.

А в мысли назойливо стучался гость иноземный, пугая меня взглядом чёрных раскосых глаз…

…За окнами темнело. Заухали совы, потянуло свечным и лучинным дымом - в палатах зажгли огонь. Я же, наоборот, свечку погасила, да на перину прилегла, гадая, что делать дальше да как поступать. Лежала-лежала, да и уснула.

***

Проснулась я в почти непроглядной темноте, будто толкнул меня кто. Только луна в окно заглядывала да звёзды посверкивали. Громко храпели за дверьми стрельцы, коих батюшка охранять меня поставил, да посвистывал соловей в далекой роще.

Тяжко мне стало в тереме несмотря на распахнутое окно. Вновь на свободу потянуло - к дальним лесам и полям. Нужно будет осторожно с Иваном договориться, план придумать, как бежать будем…

Но Иван был далеко, а бежать хотелось уже сейчас. Я даже подошла к окну и вниз глянула: высоко. Коли прыгну, то и костей не соберу. Да и куда я одна денусь? Город огорожен высокой стеной, а она охраняется так, что мимо даже мышь не проскочит. Мигом меня батюшкины стрельцы поймают.

Но в тереме оставаться всё равно не хотелось, и решила я хотя бы вокруг палат прогуляться. Сейчас все спят, и никто меня не заметит, а там и остаток ночи пройдёт. Утро вечера мудренее.

Попробовала я дверь приоткрыть - поддалась! Значит, не запер меня батюшка, как обещал. То ли пожалел, то ли забыл.

Стрельцы, как я и думала, спали, опустившись на пол и храпя на все палаты. Что ж, тем лучше, в таком шуме никто и не услышит, как хлопнут двери, а я постараюсь к утру воротиться, чтобы панику не поднимать раньше времени. Да и стрельцов жалко - они-то не виноваты ни в чем, не хочу, чтобы из-за меня их наказали.

***

Спали стрельцы и у крыльца царских палат. Подивившись их беспечности, я проскользнула мимо и пошла прочь, глубоко вдыхая свежий ночной воздух. Огни вокруг нигде не горели, значит, мало кто проснётся да подивится тому, что царской дочке вздумалось посреди ночи бродить.

Палаты царские ночью казались особенно большими и страшными. Слышала я сказки о чудищах, которые только ночью показываются да хватают людей и утаскивают к себе в логово; в детстве пугала меня нянюшка сказками про толстого водяного да подружек его - старых косматых Бабок-Ёжек.

“Держись подальше от речек и озёр лесных, Забавушка”, - говорила добрая старушка, гладя меня по голове. - “Любит водяной подстерегать путников в тине и камышах. Оглянуться не успеешь, как цапнет тебя за ногу да уволочёт в пучину. Знала я одну бабу - вздумалось ей на озере водицы набрать. Пошла в чащу, села на бережке и давай ведро наполнять; обернулся водяной громадным сомом, подплыл поближе да и сшиб её в воду ударом хвоста. И поминай, как звали… Не видели её больше в нашем городе”.

“А как выглядит водяной?” - спрашивала я, обмирая от страха. Нянюшка поднимала коричневый узловатый палец:

“Похож он на огромную толстую рыбину с человечьей головой и руками. Волосы у него - это водоросли, а кожа синяя, как у утопленника. Глянет он тебе в глаза - и забудешь, зачем на озеро пришла; сама в воду прыгнешь!”

После таких сказок стала я леса бояться как огня, а длинными осенними вечерами, сидя за вышиванием, прислушивалась, как тоскливо воет что-то в далёкой чаще. Уж не водяной ли это?