— Алана! Святой Боже, ты поранишь себя! Не отбивайся так! Слышишь? Не надо со мной бороться!

Глаза Аланы широко раскрылись. Она уставилась в лицо Меррика, склонившегося над ней. Только теперь она поняла, что, бешено извиваясь, отбивалась не от Сибил — от него. Почувствовав теплые и сильные руки мужа на своих плечах, Алана откинулась на подушки. Ее рука опустилась на живот. Ее ребенок жив и здоров — вон как бьется у нее в животе! Молча помолилась она, благодаря Бога, что то был всего лишь сон. Она постаралась улыбнуться, но улыбка не получилась.

Дыхание мужа овевало завитки волос у нее на виске.

— Опять кошмар, Алана? Ты и несколько месяцев назад видела ужасный сон, но ничего не произошло, и на этот раз не произойдет. Ведь ты моя жена, милая! Моя жена! И никогда я не допущу, чтобы с тобой случилось что-либо плохое.

Как ни тихо говорил он, сила его страсти успокоила ей сердце. Алана снова помолилась, чтобы так оно и было. Невыносимо ей думать, что любит она человека, способного однажды, как предвещает сон, убить ее. Меррик прав, старалась Алана успокоить саму себя, такого просто быть не может. Нет, конечно, нет… Несмотря ни на что, она все же дрожала.

Сильные руки обхватили ее. Прижавшись к груди мужа, она прерывисто вздохнула.

— Алана! — пожурил ее Меррик. — Ну почему ты дрожишь от страха? Ты должна мне верить. Никогда не подниму я свой меч на тебя, никогда!

Ее пальцы вцепились в темные волосы на его груди.

— Я знаю, — неуверенно проговорила она, — и по правде говоря, не тебя я боюсь, — Алана замолчала, не в силах продолжить.

Меррик мягко подбодрил ее.

— А кого же тогда? Скажи мне, милая.

Алана сморгнула слезы. Скоро наступит время родов. Ребенок выйдет в мир из ее чрева. Она мечтала о дне, когда сможет взять своего малыша на руки, но не так-то легко было прогнать страхи. Как сказать Меррику о том, что таится в глубине души?

— Я… я боюсь. — Чего?

Лицо Сибил возникло перед ее мысленным взором. Слова сестры всплыли в памяти. Алана зажала уши.

— Скажи мне, саксонка! — настаивал Меррик. Он был настойчив и умел добиваться своего.

Алана знала это.

— Во сне Сибил сказала мне, что ребенок родится проклятым, как и я, — она положила голову мужу на плечо, голос звучал тихо, как дуновение ветерка.

Меррик в сердцах выругался.

— Если бы Сибил не была твоей сестрой, я бы выгнал ее из замка! Вечно она норовит тебя расстроить! Во имя всего святого, у этой девицы такой язык, что ей следовало бы его укоротить! А на тебе, саксонка, никакого проклятия нет. Все проклятия Господу надо приберечь для твоей сестрицы!

Горло у Аланы сжалось. Всегда Меррик принимает сторону жены, защищая, оберегая. Если бы только он еще и любил бы ее при этом! Если бы…

Она снова заснула, свернувшись рядом с ним в клубочек и доверчиво положив голову ему на грудь. Алана слегка приподнялась, когда на рассвете муж встал с постели. Меррик коснулся ее губ в легком поцелуе, и она заснула снова, радостно вспоминая о нежной ласке. Некоторое время спустя Алана проснулась окончательно и, поморщившись, встала с постели. Тупая боль в пояснице, мучившая в последние дни, не прекращалась.

Она как раз закончила причесываться и надела платье, когда услышала шум и суету в нижних помещениях замка. Как можно быстрее Алана спустилась в зал. Все вдруг устремились к часовне. Странный озноб пробежал у нее по спине. Влекомая неведомой силой, она медленно последовала за остальными.

Раздался пронзительный крик.

— Он мертв! — завопил кто-то. — Боже милостивый, отец Эдгар мертв!

— Убит! — послышался крик. — Священника убили!

Алана подошла к часовне. Сердце у нее сильно забилось, она неуверенно вошла в дверь, словно в трансе. Несколько воинов расступились, пропуская ее.

Алана похолодела. Отец Эдгар лежал у алтаря лицом вниз… в луже крови.

Все завращалось вокруг Аланы, голова неистово закружилась, лицо побелело. Алана прижала руку ко рту.

— Не может быть! — воскликнула она. — Не может быть!

Один за другим все повернулись к ней. У Аланы появилось такое чувство, будто весь христианский мир воззрился на нее. Лица выражали самые разные чувства: от ревности и осуждения до откровенного испуга.

— Кто же мог убить служителя Господа? — пополз шепоток.

Человек, находившийся рядом с телом, высоко поднял кулак и показал на Алану.

— Это ее рук дело! — крикнул он. — Она убила отца Эдгара, потому что он не хотел венчать ее с Мерриком!

— Ведьма! — выкрикнул другой, — Ее рукой движет дьявол!

Алана задрожала.

Меррик проложил себе путь в толпе.

— Глупости вы тут болтаете! — нервно вскричал он. — Жена была со мной всю эту ночь, как и все другие ночи и вечера. Не смейте ее обвинять!

Внезапный приступ боли скрутил внутренности Аланы. Потом приступ повторился, еще более сильный, чем прежде. С тихим стоном она опустилась на колени, схватившись за живот.

Женевьева, стоявшая поодаль, была потрясена случившейся смертью, но как только она увидела, что Алане стало плохо, сразу же оказалась рядом с ней.

Она озабоченно склонилась:

— Что, Алана? Подошло время? Их глаза встретились.

Я… я не знаю, — выдохнула молодая саксонка, — но думаю, так оно, наверное, и есть.

Женевьева обняла ее.

Ну, не беспокойся, — утешала она. — Многих малышей я приняла на пороге этого мира, и можешь быть уверена, мне хочется увидеть этого младенца не меньше, чем тебе, — подбодрила она.

Меррик стоял рядом с таким же обеспокоенным лицом как и у сестры.

— Что?.. Рожаешь?

Алана кивнула и попробовала улыбнуться, но улыбка исказилась гримасой боли.

Не говоря ни слова, Меррик подхватил жену на руки и отнес в спальню.

Как скоро узнала Алана, родить ребенка было не таким уж простым делом. Конечно, раздумывала она несколько часов спустя, боль преследует ее ужасная, но схватки проходили не совсем так, как предупреждала о том Женевьева. Тупая боль терзала, временами все усиливаясь, но затем вдруг боль прекратилась на несколько часов. Алана одновременно почувствовала и облегчение, и тревогу. Теперь, когда пришло время родов, единственное, чего она хотела, так это взять своего ребенка на руки как можно скорее. Но придется подождать, решила она, как схватки неожиданно начались снова и быстро стали усиливаться и учащаться. Алана не могла сдержать крик. Казалось, боль сейчас разорвет ее пополам.

Услышав крики, Меррик ворвался в комнату. Женевьева, стоявшая в изножий кровати, попыталась было возразить:

— Меррик! Тебе нельзя сейчас здесь находиться!

— Почему же?

— Потому что… потому что… так не принято! Она замолчала: Меррик не собирался обращать на ее слова внимание. Он сел рядом с кроватью, на которой, стеная, лежала его бледная жена.

Женевьева всячески выражала свое недовольство и бросала мрачные взгляды, но Меррику было, кажется, все равно. Потрясенный до глубины души, все свое внимание он обратил на Алану. Руки саксонки он крепко сжал в своих руках. Ужасный страх вонзал свои когти ему в сердце. Матерь Божья, а вдруг он потеряет ее сейчас?.. О, нет! Меррик отказывался даже думать об этом.

Сердце его снова и снова обливалось кровью — всякий раз, как новый спазм сотрясал тело роженицы. Никогда не видел он Алану такой слабой и бледной. Как хотелось ему взять на себя ее боли, что, увы, было невозможно. Он мог только находиться рядом и утешать.

Как раз когда Меррик подумал, что больше она не выдержит, Женевьева сказала:

— Ну вот! Теперь уже скоро! Тужься, Алана, тужься!

Алана оперлась на локти. Она напряглась, затем в изнеможении откинулась на подушки. Слезы блестели у нее на глазах.

— Я не могу! — простонала она. — Прими, Господи, мою душу, я не в силах больше это выдержать!

Меррик наклонился. Пальцами, которые, оказывается, могли быть такими неудержимо нежными, он отвел волосы с ее лица и заговорил сурово:

— Что это еще такое, женщина? Я на тебе не для того женился, чтобы потерять вскоре и жену, и ребенка! Давай рожай мне сына! Или неужто вы, саксы, такие слабаки?