Поцелуем он подавил слабое возражение, а руками отвел все сомнения. С нежной настойчивостью Меррик раздвинул мягкую розовую плоть и совершил набег сладостной муки, лаская, возбуждая и гладя лоно Аланы, пока не почувствовал, как она задрожала. Ее дыхание стало лихорадочным, жар страсти увлажнил бисеринками пота кожу. Меррик сходил с ума от желания, кровь кипела у него в жилах. Он приподнялся. Под тяжестью его бедер ноги девушки раздвинулись. На этот раз он не остановится! О небо, юн просто не может остановиться…

Алана уловила взгляд голубых глаз, в которых горел безумный огонь страсти, и почувствовала стальную силу его гордого меча, поднимающегося над ее телом. Конец меча вжимался в нее — в самую глубину плоти. Она задохнулась от ужаса, увидев, как он огромен, и не сомневаясь, что будет сейчас им разорвана на части.

Одним обжигающим толчком он погрузился глубоко — о, как глубоко! — в шелковистые глубины ее плоти.

Сдавленный крик прорезал тишину. Пальцы Аланы впились в крепкие плечи рыцаря, но не от страсти — от боли. Потрясенный взгляд схлестнулся со взглядом Меррика, как клинок с клинком, но остановить рыцаря уже ничто не могло, как ничто не могло остановить вторжение Вильгельма в Англию.

Горячие слезы жгли Алане глаза.

— Я больше не могу вытерпеть, — ее голос сорвался на рыдание. — Боже мой, я не могу…

Теплые пальцы погладили ее щеку невыразимо нежным движением.

— Спокойно, — прошептал он, — спокойно, милая…

Пальцы скользнули по ее лицу, едва касаясь кожи, словно запоминая его очертания, Меррик смахнул слезу, поцеловав в висок. При этом он не двигался, давая Алане возможность привыкнуть к ощущению его огненной плоти, проникшей в ее лоно.

Боль начала стихать, и снова губы сомкнулись в поцелуе, который становился все жарче. И тогда Меррик начал двигаться, сначала медленно, потом все быстрей и быстрей.

Вновь и вновь огромное копье пронизывало ей тело. Уже спустя мгновение ей показалось, что такое совершенно невозможно, но… на самом деле пламя возбуждения охватило Алану, в то время как бедра Меррика поднимались и опускались в бешеном ритме. Она прижалась лицом к его шее, слепо цепляясь за плечи. И вдруг такое же безудержное безумие охватило и Алану. Добела раскаленные искры страсти собрались и взорвались в глубине. Она едва узнала свой голос в пронзительном крике, вырвавшемся из груди.

Меррик сделал последний отчаянный рывок. Горячее семя устремилось в трепещущую плоть.

Еще несколько минут они лежали неподвижно, оглушенные и задыхающиеся, затем он властно обвил рукой ее талию и снова притянул к себе.

Огонь затухал. Была глубокая ночь. Алана смотрела в темноту. Жгучая боль терзала ей сердце.

Зачем она молила о пощаде того, кто покорил ее сегодня — и как сладостно покорил! «К чему были все мольбы?» — горько размышляла Алана. Наглый завоеватель захватил сначала ее народ… а теперь и овладел ее телом! И как это ни грустно, овладеть ею ему не составило особого труда.

Но больше она не будет для него такой легкой добычей!

По своему обыкновению, Меррик на следующее утро проснулся рано. Слабый утренний свет просачивался сквозь ставни, заливая комнату бледным сиянием. Рыцарь не стал подниматься с постели, наслаждаясь нежной теплотой женщины, свернувшейся в клубочек за его спиной. Наконец он отодвинулся, стараясь не будить ту, что делила с ним ложе.

Откинув меховое одеяло, он позволил своему взгляду беспрепятственно скользить по сладостно обнаженному телу, стройному, манящему, с безупречно-белоснежной кожей… Если бы Алана не спала, то наверняка воспротивилась бы столь бесцеремонному разглядыванию. Он осторожно отвел прядь белокурых волос с изящного плеча, удивившись мягкости шелковистого золота. Меррик представил себе, как касались бы эти золотистые пряди его живота, когда она склонялась бы все ниже…

Он стиснул зубы, подавляя мощный прилив страсти. Возникшие в его воображении образы вызвали быстрый и весьма ощутимый эффект. Но даже испытывая непреодолимое желание опрокинуть ее на спину и погрузиться сильно и глубоко в жаркую лощину плоти, он не сделал этого. В самом деле, этой ночью он удовлетворил свое вожделение, как никогда раньше, хотя, отстраненно заметил Меррик, рвался он к наслаждению, словно юноша, заваливший свою первую девку.

Должно быть, Алана в изнеможении. Несмотря на все старания, он не смог сдерживаться, как хотел, на протяжении всей ночи. От нахлынувших воспоминаний кровь еще сильнее прилила к чреслам. Нет, он, лишив ее девственности, не смог позволить Алане заснуть и еще дважды овладевал ею. Даже стараясь умерить страсть и ласкать саксонку с пылкой медлительностью, он сгорал от желания, а она была такой сладостной и так невероятно тесно смыкалась ее плоть вокруг его набухшей плоти, что в последний раз…

Ах, в последний раз!.. Чувство самодовольного удовлетворения охватило Меррика. Он провел пальцем по изящно очерченному подбородку саксонки. Во сне она прижалась к нему. Можно не сомневаться, — упрямая девчонка, бодрствуя, никогда не позволила бы себе прижаться. Но в последний раз он доставил ей такое особенное наслаждение, что она прижалась к нему, забыв обо всем на свете…

Меррик прикоснулся губами к круглому теплому плечу, а когда поднял голову, то увидел, что Алана проснулась и смотрит ему прямо в глаза.

Какой желанной показалась она ему в это утро! Но рыцарь постарался позабыть о желании, заметив враждебный взгляд саксонки. Однако, увидев Алану без всякой одежды, он кое о чем вспомнил…

По правде говоря, Алана удивилась, что Меррик оставил ее в покое. О, как боялась она наступления нового дня, задаваясь вопросом, сможет ли смотреть на Меррика, не вспоминая все, что он проделывал ночью, — псе, что она позволила ему проделывать!

Алана наблюдала за Мерриком. Он встал и потянулся, беззастенчиво явив ее взгляду свое сильное тело с бесстыдно возбужденным членом. Сердце у нее отчаянно забилось, щеки залил румянец.

Алана молча вознесла благодарственную молитву, когда он стал одеваться, но слегка удивилась, увидев, что он направился к сундукам.

— Раз у тебя, к сожалению, нет нарядов, саксонка, то я привез тебе из Лондона… — он начал выгружать на постель один за другим отрезы восхитительных тканей. — И еще вот это, — на гору тканей лег тяжелый шерстяной плащ.

Алана медленно поднялась, прижимая к груди отрезы. В изумлении смотрела она на Меррика. Рука невольно потянулась к плащу. Да плащ же подбит мехом!

— Ну, саксонка! — Меррик пристально посмотрел на нее. — Заслуживают ли мои старания хоть одного слова твоей благодарности? Или вместо благодарности ты посмеешься над моей щедростью?

Алана вспыхнула, потому что такую насмешку нельзя было оставить без ответа. Она прикусила губу, раздумывая, как высказать, что лежит у нее на сердце, и при этом не обидеть рыцаря.

— Я… я благодарна, — сказала она наконец. — Я и мечтать не могла, что когда-нибудь буду обладать таким великолепием, — она погладила мех плаща и заставила себя посмотреть Меррику прямо в лицо, — но я хочу попросить тебя кое о чем, и это я предпочла бы всем самым прекрасным вещам на свете.

Рыцарь настороженно смотрел на нее. Он сложил руки на своей широкой груди, негодуя и удивляясь, ради чего она могла бы отвергнуть его подарки.

— Что же это, саксонка?

Он рассердился. Алана поняла это по тому, как напряженно прозвучал его голос, но слишком поздно было отступать.

Я прошу разрешения навещать Обри.

Последовавшее молчание, казалось, длилось вечно. Алана отважилась взглянуть на Меррика — но только для того, чтобы сразу же пожалеть об этом. Его лицо застыло в гневе, глаза метали молнии.

— Ты с ума сошла, если думаешь, что я соглашусь! — заявил он.

Обри же старик! Я хочу быть уверенной, что с ним все в порядке!..

— Я уже говорил тебе, саксонка, о нем заботятся. Поверь мне на слово!

Алана возмущенно воскликнула:

— А если не поверю?