А потом Феликс ещё раз ловит себя на мысли, что Минхо всё-таки ахуенно курит. Феликс любит, когда он курит. И придётся как-то жить с мыслью, что первое, что Феликс клеймил словом «любовь» оказалось блядская вредная привычка его отличного начальника.

Феликс покидает курилку также стремительно, как и залетает сюда, также хлопает дверью и собирает на пустой скамейке, где сидел секунду назад, взгляды всех коллег.

✧ ✧ ✧

— И что это значит? — спрашивает женщина, поправляя очки на переносице.

— Вот и я у вас спрашиваю: что это значит?

Психолог устало прикрывает глаза на пару секунд, но старается не показывать, что сама сейчас вскипит.

— Я спросила что это значит для вас.

Феликс молчит больше минуты, а потом отвечает тихо и глаза у него честные честные:

— Не знаю.

Психолог сжимает губы в тонкую полоску.

— Вам не кажется, что ваша связь значит для вас больше, чем… кхм… секс.

Феликса ёжится и вжимается в кресло от одной мысли об этом.

Женщина напротив кивает и записывает что-то в блокнот.

— Почему вы боитесь проявления своих чувств?

— Я? Боюсь?

— Да.

— Я не боюсь.

— Давайте немного проанализируем это.

Кажется, в этом и есть смысл сеансов.

Феликс насторожился, когда стал думать о Минхо не только в возбуждённом состоянии, напрягся, когда табличку «психолог» стал видеть чаще, чем табличку «Ли Минхо» и испугался, когда терапии «виски-кола» предпочёл терапию у психолога.

Анализировать себя вдруг оказалось полезной вещью, психолог со старомодными пенсне на носу оказалась хорошей и понимающей, а называть Минхо кем-то большим, чем секс партнёр оказалось на удивление приятно.

И признался он в этом не только себе, но ещё и психологу, и Чанбину, и зачем-то, Чонину — он так-то не спрашивал, но выглядел в тот день слишком оживлённым и даже поздоровался с Феликсом, поэтому Феликс решил, что ему жизненно необходимо знать о его новом открытии.

— Спасибо, что сказал, — Чонин и правда себя сегодня ведёт странно.

— В смысле? — не понимает Феликс, ожидая чего угодно, кроме этого.

— В прямом: спасибо. Мне всё время было интересно что между вами, а мне никто не говорил.

— Почему?

— Аргументируя это тем, что я маленький.

— А сам ты не понял что ли?

Чонин краснеет:

— Понял, но надо же было убедиться.

— А что, у вас не говорят о нас… ну…

— Я понял. Говорят. После миграции слонов ваша с начальником связь — самая обсуждаемая тема.

— Правда?

— Ну если ты думаешь, что мы обсуждаем миграцию слонов в свободную минуту, то да.

— Что?

— Я хочу сказать, что все, даже я, давно уже привыкли и ваши отношения нас интересуют не больше чем слоны.

— А вас интересуют слоны?

Чонин потупился на Феликса, моргнул в знак согласия, развернулся на пятках и ушёл в курилку. Очевидно, к Бан Чану.

Феликс окликает его.

— Что?

— Если ты решишь переспать с ним, скорее всего его посадят.

Чонин хватается за сердце, за голову и за желудок одновременно, потому что от волнения ему кажется, что его скрутили в бараний рог, но ноги решают, что они — единственная здравомыслящая часть тела и уносят стажёра, всё таки, в курилку.

И с тех пор у Феликса появляется новый друг.

Чонин славный, — даже слишком, прямо как Бан Чан хороший. Слишком. Их вообще можно характеризовать словом «слишком» и не испытывать угрызения совести. Чонин слишком милый, Бан Чан слишком заботливый, Чонин слишком неопытный, Бан Чан слишком ответственный, Чонин слишком молодой (для Бан Чана), Бан Чан слишком старый (для Чонина), и…

— А как ты вообще понял, что между нами что-то есть? — неожиданно для Феликса спрашивает Ян, появляясь перед его рабочим столом, как из под земли. Он вообще оказался слишком не таким, каким был, когда опускал глаза в пол при виде Феликса и лихорадочно краснел от каждой его фразы. И опять это злоебучее слишком.

Феликс заштриховывает «слишком» на бумаге и поднимает взгляд на Чонина: тот стоит с бумажным пакетом из булочной и двумя кофе в подставке.

— Да, это тебе, — Чонин ловит голодный взгляд Феликса и протягивает ему пакет, а затем один из кофе, — латте с мятным сиропом, без сахара, и вот трубочка.

Чонин кладёт чёрную вытянутую соломинку в обёртке на стакан. Феликс растекается лужицей от любви к Чонину.

— Ты невозможный… — пищит он, стараясь избежать чего-то вроде «слишком».

— Сочту это за «спасибо». Пожалуйста. Так как?

— Что как?

— Как ты понял, что между мной и Чаном что-то есть?

Феликс вгрызается в булочку со сливками и жуя, мотает рукой в воздухе, стараясь помочь себе с пережёвыванием и сформулировать предложение, которое не будет звучать как «это слишком очевидно». Потому что не очевидно и не слишком. Но для Феликса и то и другое.

Когда Феликс проглатывает, говорит:

— Так всё-таки что-то есть?

— Что?! — восклицает Чонин и округляет глаза. Выглядит киношно. — Ты не знал?

— Догадывался.

— А выглядел так, как будто бы знал.

— Это моё кредо.

— Ну раз догадывался, значит были на это причины, — Чонин, устав стоять, присаживается на край стола Феликса и отпивает свой слишком сладкий раф с банановым молоком. Да блять.

— Я просто немного внимательнее, чем другие. Вижу больше, потому что знаю на что надо смотреть.

Чонин монотонно кивает головой, и вид у него становится понурый.

— Не волнуйся, другие даже не догадываются.

— Уверен?

Феликс причмокивает, разрезая рукой воздух:

— Можешь не сомневаться. Но погоди, ты хочешь его поцеловать? — наигранно удивлённо спрашивает Феликс.

— Как ты узнал?

Феликс смеётся:

— Видел содержание записки, которую ты ему подкинул на обеденном перерыве.

Чонин фыркает. Натурально так фыркает, как лисица.

— Так и что, ты поцеловал его?

— Он меня поцеловал.

Феликс загорается.

— В лоб.

И потухает.

— Кошмар какой. Поцелуи законом не запрещены!

— Он пытался… — оправдывается стажёр. — Тянулся уже, чтобы поцеловать, а я чихнул и он промахнулся губами.

— И в лоб поцеловал? — Феликс уже еле сдерживается, чтобы не рассмеяться прямо в лицо стажёру.

— Да!

Блядское интро из цирка.

Феликс разражается смехом, сгибаясь пополам и держась за живот.

— Мне вообще было не смешно! — выдавил Чонин с серьёзным лицом, но глядя на скорченного Феликса не мог не улыбнуться.

Вскоре Феликс успокаивается и снова берётся за выпечку, принесённую Чонином. Чонин же вздыхает не менее трёх раз и смотрит на Феликса выразительно.

Феликс перестаёт жевать:

— Говори уже.

Чонин снова вздыхает:

— Мне хочется, чтобы у нас было, как у вас с Минхо.

— Поверь мне, не хочешь, — с непонятной досадой говорит Феликс.

— Почему? Вы так… ну…

— Я понял. Не говори, если тебя это смущает.

— Спасибо.

— Поверь, то что у нас есть секс, не делает наши отношения хорошими.

— Но…

— Послушай, — разговор вдруг переходит в серьёзное русло, — если вы ещё даже не целовались, да что там! Если вы ещё не говорили о ваших отношениях, рано думать о чём-то большем. Вы — не мы. Не сравнивай жопу с пальцем.

— В смысле?

— В смысле, что то, что между мной и Ли Ноу сложно назвать отношениями. А у вас всё впереди, понятно?

Чонин замолкает. Его слишком сладкий банановый раф уже остыл и он ставит стаканчик на край стола.

— Почему ты не хочешь начать с ним отношения? — спрашивает стажёр.

Феликс мнёт губы и начинает объяснять Чонину, казалось, очевидные вещи. Но очевидные они только для него.

— Потому что у меня другие жизненные принципы. Сложно объяснить, но я, оказалось, боюсь.

— Ты же ходишь к психологу.

— Да, хожу, — кивком соглашается Феликс, — и я стал лучше понимать себя и свои поступки.

— Так а что на счёт Минхо?

— Пока что остановился на том, что называть его кем-то большим, чем секс партнёр не так плохо.