- Нет, - похолодела я, не имея раньше проблем с законом. – Они остались в ателье!

- Ну, собственно, как обычно! – переглянулись жандармы. – Родственники есть? Хотя, дай-ка угадаю! Си-ро-та! Да? Швея, сирота…

- Да, - кивнула я, опасливо поглядывая по сторонам. Мрачноватое местечко, однако. - Я хочу, чтобы вы спасли меня от этого типа! Это просто ошибка! Он удерживал меня силой!

- Ах, какой негодяй! – воскликнул констебль. – Ничего, он получит по заслугам!

- Я могу написать на него заявление! – гордо заметила я. – Он, считай, похитил меня!

- Ай-я-яй! Но мы разберемся! – кивнул констебль. – Только сначала я задам несколько вопросов. И сколько же у тебя бывает клиентов в день?

- Ну, человек двадцать. С хвостиком, - ответила я, глядя на перо в пухлых пальцах.

- А без хвостика? - спросил констебль, что-то зачеркивая и исправляя в своих бумагах.

- Ну, человек … эм… тридцать, - ответила я, внимательно следя за пером.

- Тридцать! – выкатил нижнюю губу и покивал констебль. – Ничего себе! Это что? У каждой … хм… швеи столько клиентов?

- Ну, не у каждой, - ответила я, пожав плечом. – Просто есть умелые, а есть так себе… Понятное дело идут к умелым. Особенно те, у кого есть деньги! Они, между прочим, очень разборчивые! Кого попало не берут!

- И сколько же ты зарабатываешь? – спросил констебль, отмахиваясь пером от назойливой мухи, которая витала над ним.

- Ну, шесть – семь риалов в неделю, - честно ответила я, вспоминая ворох вещей, которые ждут меня в ателье.

- Это… А что так мало? Ты что? Голодаешь? Погоди! Ты по сколько с клиента берешь? – округлил глаза констебль.

- Ну, все зависит от сложности? Кто-то просит дырку, - пожала плечами я, вспоминая, что бедные горожане часто носят мне на починку старую одежду. – Кто-то просит подшить снизу! Кто-то просит…

- Понятно, - кивнул констебль, глядя на меня. – Ну, тут все ясно! Дырку, значит! Это ж надо! Я смотрю, ты зашиваешься прямо!

- Ну да, - честно призналась я, вспоминая очередь за заказами. – Особенно, когда по двое – по трое приходят. А недавно целым семейством пришли! Отец, мать и двое сыновей! Сказали, что нужно из мальчиков мужчин сделать!

Я вспомнила, сколько подкладки извела на подплечники, чтобы придать щуплым фигурам с узкими плечами необходимую ширину.

- Вот как тебе не стыдно! – покачал головой констебль Дриббл. – Чтобы сказали твои родители, когда узнали, что ты … хм… швея?

Я вспомнила маму и папу. Наверняка они бы не обрадовались, что их единственная дочь зарабатывает на скромную жизнь пошивом одежды.

- Думаю, они бы расстроились! – усмехнулась я, вздыхая.

- Вот! – вскочил из-за стола мистер Дриббл. – Позор! Какой позор! Ты в богиню любви веришь?

- Верю, - вздохнула я, глядя на суровые усы, которые мистер Дриббл гневно топорщил.

- И как же ты променяла любовь на деньги? Легких денег захотелось? Красивой жизни! Шелка, бархаты всякие! Папа не лезь! Папа, я сама! Не стыдно тебе перед богиней? Она же все видит! Все! Такая молодая, такая симпатичная девочка, неужели тебе самой не стыдно? Мне бы было бы стыдно на твоем месте! Ты ведь могла бы замуж выйти, деток родить! Все старым родителям радость! А ты выбрала такой путь! Ай-я-яй! Вот если бы моя дочка замуж вышла, внуков принесла, я бы радовался! Нянчил!

- Простите, но я сирота, - повторила я, вспоминая родителей и наш дом.

- Все вы так говорите! А все почему? Потому что мамке с папкой стыдно в глаза смотреть! Поэтому и намазываете на лицо штукатурку всякую! Чтобы мамка с папкой не узнали! И никто им не сказал! Эх! Ты это… Подумай! Хорошенько подумай… Эх, знала бы ты, что отец твой чувствует! Может он себя корит, что недосмотрел! Недовоспитал! Надо было шлепнуть разок, а он пожалел!

Я сидела, примерзнув к стулу. Мне казалось, что он меня даже не видит, а разговаривает о своем.

- А у папки, может быть, - с горечью выдохнул констебль, успокаиваясь и снова садясь на стул. – Сердце не казённое! А папка не бессмертный! А случись, что с папкой, кто ж тебе поможет?

Он, словно очнулся, беря в руки бумагу.

- И чего это вы расшумелись на улице? – строго спросил он. – Обидел что ли? Не заплатил?

- Просто он удерживал меня силой! – заметила я, нервно вздыхая. – Я пыталась от него убежать! Но он меня догнал!

- Ай-я-яй! Какой подлец! – покачал головой констебль, почему-то глядя на мою юбку. – Ну, это очень страшное преступление! Нужно срочно принимать меры! Пишите заявление!

Я взяла листок и стала старательно выводить заявление.

- Вот! – протянула я листок, промахнувшись пером и посадив кляксу на чью-то папку. – Я прошу вас принять меры!

- Ага! Понятно! Ну, он посидит в камере до утра! – кивнул констебль, читая мои каракули.

- Спасибо! – обрадовалась я, выдыхая и вставая со стула. – Я могу идти? Вы не подумайте плохо! Я – действительно швея! Швея!

- Куда? Опять? Нет! Будем тебя перевоспитывать! – кивнул констебль. Мне показалось, что я ослышалась. – Посидишь в камере, подумаешь над своим поведением! Отведи ее в свободную камеру! А я смену закончил! Все!

Констебль снял фуражу и вытер со лба пот.

- Нет, нет! – сопротивлялась я, когда меня вели мимо закрытых камер, в которых спали алкоголики, тунеядцы и мелкие воришки, пойманные на срезанных кошельках.

- Прошу! – заметил молоденький лейтенант, открыв дверь ключом и скрипнув решеткой. – Вот такой суровый у нас констебль. Ничего! Здесь ты будешь надежно спрятана до утра. Утром тебя отпустят! А я может, даже загляну к тебе на огонек? А? Сделаешь скидочку?

- Ну, сильно скинуть цену я не могу, - прикинула я, зная, сколько труда и усилий стоит пошить мундир! Особенно парадный! – Но маленькую сделаю!

- Ай да молодец! – обрадовался лейтенант, прощаясь с констеблем, который уже вышел за дверь. Не прошло и десяти минут, как в участок ввалились жандармы, ведя согнутого в дугу полуголого мужика.

- Эй! Посторонись! Поймали! Показывал женщинам фокусы в темном переулке! – усмехнулись ребята, таща раздетого мужика. – Дамы жаловались! Прибежали и сказали, что там мужик совсем замерз, раз такой маленький! Просили срочно его обогреть!

- В камеру его! – бросил лейтенант, оставшись за главного. Видимо, он ужасно этим гордился.

- Так свободных нет! – послышались голоса. – И выпустить некого!

И тут я поняла! Это – мой шанс! Главное – напомнить о себе!

- А как же я? – спросила я, мило улыбаясь и всем видом показывая, что я – сама безобидная во всей тюрьме. – Может, я?

- Ну… - заметил лейтенант, задумчиво глядя то на мужика, то на меня. – А, ладно! Выпускайте ее!

Я несказанно обрадовалась, когда ключ повернулся в решетчатых дверях, а меня извлекли в коридор.

- Спасибо! Благодарю! – выдохнула я, видя, как мужика заталкивают в мою камеру. – Я вам очень признательна! Обещаю, что больше не буду кричать не улицах!

И тут я почувствовала, как на плечо легла рука!

- Куда пошла!

-А тебя сюда! – усмехнулся молодой лейтенант, хватая меня за плечо и вталкивая меня в соседнюю камеру. – Сказали до утра, значит, до утра!

Двери за мной закрылись, а я замерла, очутившись в темноте. Ладно, пусть так! Главное, чтобы подальше от этого маньяка!

Только-только я сделала шаг, пытаясь привыкнуть к темноте, как вдруг до меня донесся шум. В камере кто-то был. И мысль об этом заставила меня вздрогнуть! А вдруг меня посадили к какому-нибудь пьянчужке или воришке?

Но на самом все было куда страшнее!

- Драсте, - послышалось сладострастное и тихий смех. Я всем телом бросилась на решетку, но потом поняла, что жандармы уже ушли, и мрачный коридор опустел.

- Выпустите меня отсюда! - крикнула я в отчаянии, пытаясь высмотреть хоть кого-нибудь в конце коридора.