Я мужественно стояла, облокотившись на толстые прутья решеки. Глаза привыкли к темноте. И в этой темноте я видела вальяжно развалившийся на скамейке силуэт. Дитрих и здесь умудрялся сидеть так, словно король на троне.
Ноги ныли, я со злостью смотрела на коротенькую скамейку, сомневаясь. В коридоре тускло горел светильник. Неподалеку раздавался забористый храп узника из соседней камеры.
– Садись, – милостиво хлопнула по уголку скамейки рука в черной перчатке. Двигаться Дитрих не собирался.
Закинув одну ногу на другую так, что одна нога стояла на полу, а вторая находилась параллельно полу, Дитрих смотрел на меня снисходительным взглядом.
– Тебе же сказали отсидеть в камере, а не отстоять! Отстаивать нужно правду, а в камере отсиживают. Хотя, женщины такие удивительные создания, что им тяжело стоять и сидеть. Они всегда норовят лечь. По-крайней мере, так делает большинство женщин при виде меня, – заметил он, пока я поражалась размерам его самомнения.
– Тфе! – хмыкнула я, но присела на край скамейки, понимая, что до утра не отстою. Но при этом демонстративно отодвинулась подальше.
– А ну-ка? – усмехнулся Дитрих, потянув ко мне руку. Он взял меня за подбородок и слегка повертел мое лицо туда-сюда, пока я с возмущением пыталась отцепить его руку от своего лица.
– Ты напоминаешь мне одну девушку. Которую я знал давным-давно, – заметил Дитрих, а мне наконец-то удалось отцепить его руку и стереть след его прикосновение о плечо.
В голове зрел план, пока я поглядывала профиль сидящего рядом. Я не собираюсь сидеть в одной камере с этим человеком! Я вообще хочу забыть его, как страшный сон! К тому же у меня лежит много заказов, которые я, обычно, шила по ночам!
Эх! Была – ни была!
– Помогите! Насилуют! – крикнула я, сдирая с плеча платье и бросаясь всем телом на решетку. – Прошу вас! Помогите!
– Кто? – осмотрелся Дитрих. – Кто посмел и без меня?
В коридоре вспыхнул ослепительный свет светильника. На мои крики прибежали дежурные.
– Он… он ко мне пристает, – прошептала я, делая испуганные глаза и косясь в сторону Дитриха. – Помогите! Я прошу вас!
А вдруг его за это посадят по-настоящему? Было бы хорошо! Одной неприятностью было бы меньше!
– Ему? – спросила охрана, которая, видимо, сама была не прочь вздремнуть часок, а тут мои душераздирающие крики.
– Нет, мне! – со злостью выпалила я, зная, что свободных камер нет. А вдруг выпустят?
– И куда ее? – переглянулись жандармы, зевая и негодуя, что их разбудили. – Все камеры битком забиты! Хотя, можем к этому, который жену убил по- пьяни! Или к маньяку!
Я перепугалась, с досадой понимая, что план не сработал. И лучше бы мне остаться здесь!
Стоило только полицейским уйти, я вернулась на место, демонстративно отодвинувшись на край.
– Значит, ты решила так? Да? – заметил Дитрих, когда в тюрьме воцарилась тишина. – Ну, хорошо!
Внезапно он крикнул: «Насилуют! Помогите!!!».
Я даже вздрогнула от неожиданности, покосившись на него. Снова в коридоре вспыхнули факелы и послышались спешные шаги.
– Ребята, полегче! Я просто хвастаюсь! – рассмеялся Дитрих, запрокидывая голову. На нас обрушился поток таких отборных ругательств, что покраснели даже стены, а потом ленивые шаги удалились.
– Ты – Винаретта, кажется? Можно я буду называть тебя Вин? Так вот, Вин, рассказывай, кто ты, откуда? – лениво спросил Дитрих. Видимо, ему было скучно.
– Швея… Из того места, откуда обычно появляются дети, – буркнула я, не желая распространяться о себе.
– О, так мы земляки! – усмехнулся Дитрих, которому было явно скучно.
– Нет, вы из соседнего места, которое находится сзади, – съязвила я, глядя на него. Не хватало, чтобы я еще отчитывалась! – Я еще помню вашу заметку про «Беглых дочерей».
– Ай, – поморщился Дитрих. – Так я еще ласково. Нежно, можно сказать!
– Ласково? Да у меня были такие неприятности! – возмутилась я, глядя на него с затаенной обидой и жаждой отмщения.
Дитрих зевнул и потянулся. Я нахохлилась, чувствуя, что камере не так уж и тепло. Зябко поежившись, я втянула сопли. Глаза слипались после долгих бессонных ночей. Я вспоминала, чьи заказы лежат у меня на столе. Нужно будет …
Я зевнула, чувствуя, что глаза почти слиплись. Мне казалось, что я лежу у себя, на втором этаже мастерской, на старенькой кровати и смотрю на стену, на которой висели рисунки из модных журналов. Роскошные дамы в роскошных платьях улыбались глупыми улыбками. Платья оживали, словно по волшебству. Я видела роскошный зал, реверансы и поклоны. Шуршание юбок, легкий, непринужденный смех, запахи духов и звон бокалов, которые берут с подноса. Все оживало, словно наяву. Мне казалось, что я стою в этом зале, окруженная вниманием со всех сторон. «Вильгельмина Анна Генриетта!», – позвал меня далекий голос, заставив проснуться.
– Эй, – усмехнулся Дитрих, а я вздрогнула, открывая глаза. Перед глазами была решетка камеры, а я …
… я уснула, привалившись к его плечу, а нос мне щекотала меховая опушка. Ему-то тепло!
– Фу! – улыбнулся Дитрих, смахнув пыль с того места, где покоилась моя голова. – Как неприлично!
Я промолчала, понимая, что это была месть за «соотечественников». Тогда почему он не стряхнул меня раньше с плеча? Сколько я так проспала?
– Я будил тебя, орал, требовал, чтобы тебя от меня убрали, – развлекался Дитрих, пока я морщилась. – Всю тюрьму перебудил. Но ты спала, как убитая.
«Спала, как убитая!», – проворчала я мысленно. Ну еще бы! Я сплю по три часа в день, чтобы все успеть!
– Пока ты спала, я придумал план побега, – заметил Дитрих, искоса глядя на меня.
– Неужели? – подозрительно напряглась я.
– Да! – самодовольно улыбнулся Дитрих. И тут же понизил голос до страстного шепота. – Я планирую дерзкий побег! Это – очень рискованно, опасно, но оно того стоит! Или ты хочешь просидеть здесь до конца ночи? Знаешь, вон тот бедолага в соседней камере…
Я прислушалась к храпу, понимая, о ком идет речь.
– Сидит здесь уже месяц. Просто о нем постоянно забывают, – вздохнул Дитрих. – Сэм, ты как?
Храп прервался.
– Намана, – послышалось ворчание. – Лучше, чем дома с этой сварливой гадюкой! Ик!
– Откуда вы это знаете? – спросила я, глядя на него с подозрением. – Вы что? Здесь постоянно бываете?!
Я округлила глаза от ужаса, понимая, что Дитрих вполне может иметь здесь прописку. За кого я вышла замуж? Вот это – позор!
– Что ты! – возмутился Дитрих. – Постоянно? Да ты меня обижаешь! План такой! Только учти, если кто-то об этом узнает…
Мне что-то не по себе. Я посмотрела на ржавую решетку окна, на ржавую дверь и убогие удобства. Потом я вспомнила, что у меня лежит гора недошитых заказов, за которыми придут утром.
– Хорошо, – согласилась я, понимая, что на кону моя деловая репутация. Я так растеряю всех немногочисленных клиентов! – Что нужно делать?
– Неужели? Ты согласилась? А с виду добропорядочная горожанка! Ай-я-яй! – изумился Дитрих, залезая в карман и доставая оттуда маленькую пилочку для ногтей.
– Это для чего? – спросила я, поглядывая то на решетку камеры, то на решетку окна.
– Пили решетку окна! – приказал полушепотом Дитрих. – А я буду отвлекать лейтенанта, чтобы он не слышал. Если что, скажешь, что тебе дурно! Поэтому ты возле окна. Поняла?
Я кивнула, ненавидя его всем сердцем! Это – не мужик! Это – ходячие неприятности. Как я хочу вернуться к обычной жизни, вы бы знали!
– Эй, лейтенант! – громко и требовательно произнес Дитрих, слегка растягивая слова. От этого появлялась чувство небрежности и пренебрежения.
Послышались шаги, а я встала ногами на скамейку и стала осторожно пилить решетку.
– Чего тебе? – спросил сонный лейтенант, на которого я мельком обернулась. – Что она там делает?
Я стиснула зубы, стараясь пилить очень тихо. Свежий ветер заставлял меня вдыхать полной грудью ночной воздух и придавал мне сил.
– На стену лезет, – нагловато усмехнулся Дитрих. Он стоял возле решетки, как бы закрывая обзор массивной фигурой. Я старалась пилить тихо, чувствуя, как на пальцы сыплется ржавчина. – У тебя никогда женщины на стену не прыгали, лейтенант, от экстаза?