— Он был… похож на тебя. Только вёл себя немного тише.

Эдвард не понимал, почему от этих слов ему стало так тепло, но он был совсем не против.

— И что, он тоже не плакал? — Эдвард с удовольствием жевал конфету, которая ещё минуту назад казалась горькой. — И книги по алхимии таскал? Из библиотеки, да? А… эту гадость горькую он уже тогда любил?

Альфонс оставил шкатулку и придвинул конфетницу поближе.

— Оно помогает, когда хочешь спать.

— Да я заметил, — ворчливо отозвался Эдвард. — То-то он в поезде дрых постоянно.

Альфонс глянул на брата из-за конфетной горки и вдруг заявил:

— Так ты ему спать не давал.

— Я не давал? — ахнул Эдвард. — Да он тут ночью знаешь сколько чая выхлебал? Сначала пьёт всякое, а потом спать не может! О! — щёлкнув пальцами, Эдвард торжествующе выпалил: — Ему нужно запретить кофе! Риза, запрети ему!

— Он старше по званию, Эдвард.

— Да? Ну, тогда я и запрещу, — недолго думая решил он. — Вот как проснётся, так сразу и скажу.

Положив подбородок на руки, Эдвард наблюдал за тем, как Риза собирала со стола кружки с туркой, а затем пошла к умывальнику.

Встрепенувшись, он соскочил со стула.

— Погоди-погоди!

Она бросила на него удивлённый взгляд.

— Я сам помою! — Эдвард схватил её за локоть. — Тебе не надо так напрягаться!

На несколько секунд всё в кухне замерло. Птицы за окном замолкли, как по команде, ветер стих, и облака застыли, точно брызги воды зимой.

Эдвард ковырнул тапочком пол.

— Ну, ты ж гость, а мы тут хозяева вроде.

— Эдвард, мне не сложно помыть пару кружек.

Да любому будет легко разобраться с посудой, когда ты здоровый человек. И всё же, Эдвард не мог просто так отступить.

— Давай тогда разделим хоть? Чтоб по-равноценному.

Она пожала плечами. Эдвард ненавязчиво потянул к себе кружки, и после короткого сопротивления Риза всё же уступила.

Эдвард потянулся к крану, и кухню наполнило шипение воды.

Покосившись на Ризу, Эдвард в смущении потёр ухо. Он сорвался прежде, чем сообразил, что перед ним совсем не мама, которую надо беречь от любой тяжёлой для неё работы, а прошедшая Ишвар военная-снайпер.

— А у кого Рой учился? — прервал молчание Эдвард.

Он ляпнул первое, что пришло в голову, лишь бы переключиться с мыслей о маме на что-нибудь ещё.

— У моего отца, — Риза стряхнула воду с турки.

Эдвард развернул кружку не той стороной, и вода брызнула в лицо. Выдернув её из-под потока, он поспешно вытерся рукавом, но теперь вода плескала маленьким фонтаном из другой забытой кружки.

Её взяла уже Риза.

— Что, правда?! Так ты тогда тоже?..

Она улыбнулась, помотав головой, но улыбка у неё вышла грустной.

— Но почему? — подал голос Альфонс.

— Да, почему? Как так-то, раз у тебя отец — алхимик?

Риза помолчала, разглядывая дно кружки с чёрными птицами. Её взгляд потемнел, полнясь воспоминаниями, о которых Эдвард мог только догадываться.

— Он тебя заставлял, да? А ты не хотела?

— Он говорил, я не подхожу для этого.

— А Рой, значит, подходил, — закусив губу, Эдвард домыл последнюю кружку и уже потянулся закрыть кран, когда Риза произнесла:

— Нет, про Роя он говорил то же самое.

Его рука замерла, так и не дотянувшись до крана.

— Как это? Но Рой же алхимик! Он что, у своего же учителя трактаты таскал?!

Подхватив кружки, она пожала плечами.

— Да что это за учитель такой, что всё запрещает?!

— Может он как Изуми? — откликнулся Альфонс.

— Да ну, Изуми, она по делу запрещала, а это чёрте что! — выпалив это, Эдвард закрыл воду и только тогда сообразил, что и при ком ляпнул. — Ой, прости. Отцом-то он хорошим был, да?

Эдвард проворно вскочил на стул. Дверцы шкафчика распахнулись с уютным скрипом, пахнув древесиной и специями.

— Он тебя любил, да? — Эдвард оглянулся на Ризу, держась за край полки. — Поэтому и запрещал?

Чашки с тихим звяканьем встали на место. За ними втиснулась и чёрно-красная турка.

— А вот наш ничего не запрещал, — Эдвард сдавил деревяшку так, что костяшки пальцев побелели. — Один раз только загнул какую-то фигню философскую про вёдра.

Брат глянул на него с недоумением:

— Что ещё за урок с вёдрами?

— Ал, ты не помнишь, ты мелкий был, — отмахнулся от него Эдвард. — А так, бегай, где хочешь, сколько хочешь, он и слова не скажет.

Стул качнулся под ногами.

Риза перехватила его под мышками и приподняла, отрывая от полки. Эдвард даже рта открыть не успел, как уже стоял на полу.

— Разве это плохо?

— Плохо! — Эдвард притопнул ногой. — Вечно как закроется в своём кабинете и носа оттуда не высовывает! Да он даже про школу ничего не спрашивал, это вообще нормально?!

— Так спрашивал же, — возразил Альфонс и скрипнул стулом.

— Сколько, один раз? И то потому, что ему мама так сказала? — Эдвард шумно выдохнул. Обида кипела в нём, выплёскиваясь через край, но меньше её от этого не становилось. Она разбухала в груди, сбиваясь в комок, который не выбить простым похлопыванием.

Эдвард искоса глянул на Ризу. Сделай она вид, что ничего не слышала, он был бы ей только благодарен. Со своими проблемами он как-нибудь сам справится.

Риза присела перед ним. Мягкие руки легли на плечи, и снайпер притянула его к себе. От мягкой блузки пахло фиалками и кофе.

Альфонс таращился на них, поджав губы и сминая в руке фантик. В его глазах блестела обида.

Эдвард уже хотел позвать его, когда брат вскочил со стула, налетел на Ризу со спины и ткнулся лбом ей в плечо, приглушённо всхлипнув.

— Ал, ты чего? — зашептал Эдвард.

— Т-так нечестно, — шмыгнул носом он.

На языке вертелось, что Ала никто не заставлял там сидеть, но горло так сдавило, что он не мог сказать и слова.

От Ризы веяло теплом и домом.

***

Энви втянул густой воздух купе, протяжно выдохнул и обхватил чашку обеими руками. Поезд нёсся без остановки уже несколько часов, а они до сих пор так и не нашли ишварита. Его видели то в одном перевозном морозильнике, то в другом, но стоило туда заявиться гомункулам, как ишварит чудесным образом испарялся.

Это походило на затянувшиеся салки. Энви уже в дрожь бросало при одном упоминании смуглокожего «зайца» — так хотелось переломать ему всё, а потом оставить ещё живого голодному братцу.

Энви обвёл тяжёлым взглядом всех сидящих в купе единственного вагона, где можно было находиться без риска схлопотать обморожение. При нём находились двое — остальные пришли ему на смену и сейчас осматривали вагоны.

Смертные сидели неподвижно, но правый, парень одних с Энви лет на вид, отстукивал пальцами по колену один и тот же ритм. Его взгляд метался то к светлым стенкам, то к темени за окном, стоило Энви только обратить на него внимание.

Его боялись — и впервые эта мысль не вызывала у Энви восторга. Видит Отец, он бы с удовольствием обсудил с ними войну в Ишваре или теорию заговора, согласно которой Аместрисом правил не фюрер, а целое тайное общество. Подкинул бы дров в огонь споров, чтобы запутать их размышления и завязать в узел.

Отвлёкся бы от мыслей о беглеце, наконец.

Энви отвернулся к окну. Стекло отразило его бледную физиономию, едва видную за высоким воротом куртки. Растрёпанные волосы отражения плавно перетекали в чернильную черноту.

— Дрянь, — процедил Энви в глаза копии. — У него рука на соплях держится, как он передвигается вообще?!

— За жизнь борется, — слетело с губ «ровесника». Голос у него был мягкий и тихий, похожий на шорох песка.

— Ну не столько же времени!

Облокотившись на стол, Энви подпёр кулаком лоб. Кожу покалывало изнутри теплом и энергией камня, но пальцы всё ещё напоминали с трудом шевелящиеся деревяшки.

— Это называется силой воли, — чуть громче произнёс парень.

Энви глянул на него исподлобья. Собеседник тут же заткнулся, откинулся на спинку сиденья и скрестил на груди руки.

— Должен же он понимать, что отсюда нет выхода? Почему это не приводит его в отчаяние?