Энви провёл рукой по мягким шерстинкам на левой щеке. Последние признаки кошачьего облика растворились вместе с плевком алого разряда.

Плюхнувшись у окна, гомункул достал из кармана светлого пиджака билет. Жар преобразования клубился в груди, как в маленьком вулкане.

Энви коснулся непривычно коротких волос, которые едва касались плеч. На ближайшие пару-тройку суток это преобразование было последним, которое он мог себе позволить, если не хотел проблем сначала с местными работниками, а потом – с Отцом.

Поезд загудел. Энви поморщился от гула, перевёл взгляд на низкий стол. Хорошо бы заказать себе в купе что-нибудь сладкое. И кофе. Обязательно. Он просто свихнётся, если не отвлечётся хотя бы на еду.

========== Глава 1 ==========

Эдвард высыпал в кастрюлю последний ингредиент и, уперев руки в бока, окинул смесь внимательным взглядом: не забыли они чего?

Он смотрел на желтовато-серую смесь, прокручивая в голове весь список. Вода, углерод, аммиак, селитра, железо, соль…

— Фтор! — вскрикнул он так внезапно, что брат подпрыгнул на месте. — Ал, мы чуть не забыли фтор!

— Не-не, мы его точно бросали. Я бросал.

— Уверен? — нахмурился Эдвард.

Золотистые глаза Альфонса заблестели, будто их намазали фосфором.

— Да минуты не прошло, как бы я забыл?

— Так, соль, фосфор, фтор…

Не слушая его, Альфонс потащил кастрюлю в центр нарисованного мелом круга. Посуда скрежетала по дощатому полу так громко, что наверняка всё слышали даже на улице.

Подхватив кастрюлю с другой стороны, Эдвард приподнял её над полом. Его потянуло к доскам под весом наполненного доверху сосуда.

— Ал, тебе не тяжело? — пропыхтел он.

Брат покраснел от натуги, но упрямо замотал головой. Перехватив кастрюлю покрепче, он потащил её в центр круга так быстро, что Эдвард едва за ним поспевал.

Наверное, со стороны они напоминали муравьёв, которые тащили домой мелкий камешек, чтобы закрыть муравейник от дождя. Эдварду вся эта картина представилась настолько живо, что он засмеялся, едва не выронив кастрюлю.

Альфонс глянул на него с испугом.

Кастрюля с грохотом ударилась об пол. В полумраке вода маслянисто поблескивала, отражая бледную радугу.

Эдвард шумно выдохнул, вытирая рукавом лоб. У него дрожали руки и голос, путались мысли, хотя самый сложный этап остался позади. Формулу преобразования вычерчивали несколько часов, и несколько раз приходилось его переделывать: нарисовать ровные линии на такой большой площади не получалось. Всё, что им осталось теперь — хлопнуть ладонями по границе круговой формулы, чтобы запустить процесс.

Один хлопок — и мама вернётся к ним, и дом снова наполнится её голосом и смехом, и будет гореть свет по вечерам, и снова запахнет пирогом.

Эдвард потащился к границе круга. Он с трудом переставлял ноги, сердце бухало, как запертый в клетке зверёныш, и дрожь пробиралась по плечам щекочущим холодком.

Он плюхнулся на пол. Вдохнул, снова выдохнул, пытаясь восстановить ровное дыхание, хмыкнув, причесал пятернёй волосы.

Рядом послышался шорох, и плеча коснулась чужая рука.

— Начинаем, Эд?

— Да, начина…

Эдвард осёкся, услышав скрип двери. Переглянувшись с притихшим братом, он развернулся на звук. Это сквозняк, наверняка же сквозняк?

На пороге стояла невысокая фигура. Полумрак скрывал черты лица, но Эдвард узнал её и так.

— Бабуля Пинако? — в ужасе прошептал брат.

— Блин, хорош так пугать! — Эдвард вскочил на ноги. — Заходишь тут без стука, а мы заняты!

Прятать от неё формулу было уже поздно, оставалось вытолкать её отсюда, пока она не успела ничего понять.

— Чем это заняты? — в её голосе зазвенело волнение. — Эдвард, что вы собрались преобразовать?

Оглянувшись на кастрюлю, Альфонс нервно облизнулся.

— Бо-о-ольшущий слиток золота, во-от такой! — Эдвард расставил руки пошире, точно рыбак, хвастающийся уловом. — Всему Ризенбургу хватит, ага!

— Это разве не запрет? — одновременно спросили Пинако с Альфонсом.

— Да ну что ж ты всё так прямо понимаешь?

Пинако подошла к границе круга, и Эдвард невольно затаил дыхание. Пусть она не разбиралась в алхимии, самую простую формулу преобразования Пинако видела, а нынешний чертёж здорово от неё отличался.

— Знаешь, Эдвард, по-моему это лучше стереть.

— С чего бы? — набычился он.

Она повернулась. В полумраке очки Пинако походили на два стрекозиных глаза.

— Не нравится мне, что вы здесь затеяли.

— Это наш дом! — возмутился Эдвард. — Хотим и чертим, да, Ал?

Брат неуверенно кивнул.

— Почему ж вы тогда спрятались здесь и шторы задёрнули, м? Только не говори, что вы собрались преобразовать золото из воды.

Эдвард скосил глаза на крючковатый палец, который упирался ему в грудь.

— Там вообще-то металл есть!

— И фтор, да?

— И что? — заносчиво фыркнул Эдвард.

— Значит, там металл, вода и фтор. А ещё я чую серу. Эдвард, вы что… — её голос дрогнул, — собрались преобразовать человека?

— Нет! — от его крика зазвенели стёкла. — Ты всё надумала, глупая бабка! Мы искали способ создать философский камень, вот и всё!

Эдвард задыхался. Сердце билось живым колоколом, разгоняя кровь с такой силой, что та шумела в ушах. Рубашка липла к спине, к рукам, стягивала шею тугой петлёй ворота.

Протяжно вздохнув, Пинако повернулась к брату.

— Альфонс, это правда? Вы пытались создать философский камень?

Брат закивал с поспешностью марионетки, которую слишком быстро дёргали за ниточки.

— Понятно, — тяжелее прежнего вздохнула Пинако. — Ал, ты прекрасный брат, но врун из тебя никакой.

— Эй, он не врал!

— Эдвард, я знаю, как это тяжело, — она протянула руку, но Эдвард увернулся и шагнул за границу круга. — И я не буду говорить, что со временем боль исчезнет. Я понимаю, ты веришь в алхимию, но она не всесиль…

— Откуда тебе знать?!

— Нельзя воскресить умершего, Эдвард. Что бы твоя алхимия ни говорила.

— А вот и можно! — Эдвард притопнул ногой. — Смотри!

Он плюхнулся на пол, ударил по дощатому полу ладонями. В палец впилась мелкая заноза.

Эдвард ждал секунду, пять, десять, но меловой круг оставался лишь начерченной формулой. Он хмуро глянул на Пинако, затем на Альфонса. Они были за кругом и вроде его не трогали, так в чём же дело?

— Эд, ты, кажется, стёр немного, — подал голос брат, показывая на вязь символов позади него.

Эдвард оглянулся. На мгновение он перестал дышать: плетение из символов оборвалось ровно в том месте, где он провёл ногой.

— Чёрт… да как так… Ал, дай мел!

До него донеслось негромкое шарканье, и на плечо опустилась чья-то рука. Эдвард поднял взгляд: над ним возвышалась Пинако.

— Пошли домой, Эд. Я как раз испекла пирог, м?

Он улыбнулся через силу.

— Я покажу тебе, сейчас покажу, ага? Ал, ну дай мел уже, я сейчас тут поправлю!

Альфонс переводил растерянный взгляд с него на Пинако. Колеблясь, он то протягивал руку к горке мелков в углу, то опускал её.

Пинако шаркнула по полу — прямо по границе формулы.

— Стой! — Эдвард схватил её за ногу, но Пинако упрямо растирала меловую границу тапком.

Шарк, шарк, шарк.

Небольшой участок формулы превратился в белое пятно.

— Ал, подай-ка тряпку.

— Не слушай её! У-у-у, дурная бабка! — взвыл Эдвард. — Мы это столько чертили!

Растерзанная формула поплыла перед глазами. Эдвард вскочил и бросился к выходу, на бегу сглатывая слёзы.

Пинако что-то крикнула в спину, но он уже не слышал: выбежав из комнаты, он с такой силой хлопнул дверью, что стены задрожали. Он пронёсся по коридору, шибанул с размаху по двери и вылетел на улицу.

Эдвард рванул по дороге, толком не соображая, куда бежит. Горячая от солнца пыль взлетала золотистыми облачками, и он глотал эту пыль вместе с воздухом. В груди горело и першило, но Эдвард мчался без остановки.

Впереди показались деревянные ворота рынка с дурацкой рожицей овцы на вывеске — её накалякали на днях мелками, прямо поверх надписи. Эдвард чуть не влепился с размаху в женщину в соломенной шляпе, еле успел вывернуть, проскочить мимо и шмыгнуть в рыбный ряд.