Эдвард лежал на кровати, с мокрой тряпкой на голове, и флегматично смотрел в потолок. За окном вздыхал купающийся в лучах солнца Альфонс, поглядывая на брата с сочувствием, но в самой глубине глаз светился мягкий укор: вот зачем он ушёл купаться на речку один, ещё и так долго там пробыл? Ничего удивительного нет, что приболел после этого.

А Эдвард не только купался, он и рыбу пытался ловить. Удочки, правда, не было, вот и провозился так долго. Поймать удалось только пару рыбёшек, но и этому он был рад.

- Ал, - хрипло шепнул Эдвард, когда мама отошла на минуту. – Ты его не видишь?

- Нет, - грустно ответил младший. Вздохнув, Эдвард подложил руки под голову и замолчал. Было слышно, как тикали старые часы, отмеряя время. В открытое окно залетал щебет птиц, писк птенцов, требующих как можно больше еды. Эдвард отвлёкся на стайку птиц, носящихся в тёплом весеннем воздухе за тучами мелких мошек, и пропустил тот миг, когда мимо Альфонса в комнату бесцеремонно протиснулся крупный чёрный кот, весь встопорщенный, взбудораженный, шерсть торчит во все стороны, будто специально так начесали, усы – прямыми стрелочками, в глазах всё ещё плещется азарт.

- Почему каждый раз, когда я прихожу, с тобой вечно что-нибудь случается? – фыркнул кот, подходя к кровати и запрыгивая на простыню. – Да лежи уже, червяк доморощенный, - остановил он севшего было Эдварда. Мальчик возмущённо надулся и открыл рот, чтобы возразить, но кот заткнул его лапой. Усевшись ему на грудь, гомункул довольно щурил глаза и облизывался.

- Ты с кем-то дрался? – громким шёпотом поинтересовался Альфонс, сползая с подоконника. Кот кивнул, чихнув, и ткнул лапой в щёку хихикнувшего Эдварда – мордочка у кота забавно сплющивалась каждый раз, когда он чихал.

- Ничего смеш-шного не вижу, - оскорблённо зашипел Энви, снова чихнув. Эдвард в знак примирения поднял руку и почесал кота за ухом. Гомункулу не нравилось, что с ним обращаются, как с домашней зверушкой, но кошачьему телу это было очень даже по нраву. В сотый, а может, и в тысячный раз кляня всех котов на свете, он заурчал, прижимая длинные, с небольшими чёрными кисточками, уши. И почему же он тогда, ещё пять лет назад, не подумал о последствиях превращения в кота?!

Когда скрипнула деревянная добротная дверь, кот спрыгнул с кровати и в несколько прыжков оказался уже на подоконнике. Усы подрагивали от испытанного наслаждения, а Энви жаждал быстрее принять другой облик, кого угодно, лишь бы не кота.

- Ты ещё вернёшься? – хором спросили братья.

- Вернусь, - подтвердил Энви, повернув голову и подняв одно ухо. – Когда ты, бактерия, выздоровеешь и перестанешь походить на полудохлого червяка.

- Это кого… - возмутился было Эдвард, забыв о поселившейся в голове боли, но договорить не успел – как только мама вошла, кот исчез. Только по нескошенному лугу быстро шагал худощавый темноволосый подросток, которого Эдвард принял за игру своего воображения.

========== Полёт шестой: догонялки. ==========

Эдвард нарезал по бескрайнему зелёному морю травы широкие круги, растопырив руки и заливисто смеясь, а за ним после небольшой передышки пускался Альфонс.

- Братик, ну хватит! – взмолился он, останавливаясь и падая на траву. Неугомонный Эдвард подлетел к нему, перепрыгнул и покатился кубарем, сминая наполненные золотистыми ломкими лучиками стебли. Остановившись, он отряхнулся и вскочил на ноги как ни в чём не бывало.

- А ты так и не смог меня догнать, - радостно сказал Эдвард, показывая брату язык. – Ал, вставай, хватит валяться уже!

Помельтешив немного перед Альфонсом, он плюхнулся рядом и несильно щёлкнул его по носу. Младший лениво приоткрыл один глаз, убедился, что ожидающий совсем другой реакции Эдвард подскочил, и прикрыл глаза ладонями – солнце слишком сильно светило, расплываясь по разнежившемуся горизонту.

Эдвард ещё немного побегал и лёг рядом на спину, подложив руки под голову и согнув ноги. В небе, как по воде, скользили быстрокрылые птицы, соревнуясь друг с другом, к небу тянулась зубчатая трава, скрывавшая в себе целый мир, для кого-то совсем незначительный, а для кого-то необъятный. В тени трав прохлаждались букашки, прыгали похожие на листья с ножками кузнечики, верещали цикады, протаптывали себе путь быстроногие ящерицы. Одна из них, самая молодая и наглая, забралась Эдварду на колено, красуясь изумрудными округлыми боками и длинным подвижным хвостом. Устроившись поудобнее, раскорячив лапы и прижавшись животом к ноге, ящерица замерла, млея от нежного прикосновения солнечных лучей.

Над Эдвардом нависла чья-то тень. Потревоженная ящерица метнулась в сторону изумрудной полоской и поспешно скрылась в траве, не желая стать обедом неожиданного нарушителя спокойствия. По животу Эдварда активно топталось что-то не очень тяжёлое, похоже, маленькое животное. Эдвард резко сел, ожидая увидеть знакомую морду с раскосыми лиловыми глазами, но нос к носу столкнулся с бойким соседским щенком. Шершавый язык коснулся щеки, провёл влажную дорожку. Эдвард сердито скинул щенка, но лопоухое чудо не спешило уходить.

За спиной послышался тихий смех. Собака, недоумённо тявкнув, поспешила узнать, кто же там прячется, побежала в густую траву, но вылетела оттуда с испуганным визгом, гонимая возмущённым шипением, которое Эдварда только обрадовало. Он дождался, пока из густой высокой травы покажется чёрный изящный силуэт, и выпалил:

- Давай в догонялки поиграем?

Кот застыл, ошарашенно шевеля усами. Не то чтобы он не понимал, о чём говорит это неугомонное существо, но сама мысль о том, что он, гомункул, может во что-то играть с человеческим ребёнком, была очень странной и даже противоестественной.

- Ну давай! – упрашивал его ребёнок. Он подполз к коту, быстро хлопнул рукой по нагретому боку и с радостным: «Ты водишь!» помчался вдаль.

- Ах, я вожу… - зашипел Энви, облизываясь. – Ну держись, бактерия…

Энви догнал его в два счёта, коснулся лапой и отпрыгнул с гордым фырканьем – спешить-то некуда, всё равно этот оболтус его ни за что не поймает. Эдвард этого ещё не знал и устремился к коту. Каково же было его удивление, когда он не только дотронуться до кота не смог, но даже приблизиться! Энви вертелся рядом, дразнил, шипел, отпрыгивал, но в самый последний момент неизменно ускользал.

Эдвард оказался на редкость выносливым. Будь на месте гомункула обычный человек – точно уже давно выдохся бы. А «бактерии» хоть бы хны: бегает себе, смеётся, жизни радуется. Успокоился он только тогда, когда ноги уже отваливались и просто необходимо было посидеть. И только тогда Энви ушёл в густую траву, чтобы хоть немного отдохнуть от вездесущего ребёнка, а набегавшийся Эдвард улыбался и смотрел на облако, очень напоминавшее улёгшегося на живот пушистого кота.

========== Полёт седьмой: у камина. ==========

За залепленным снегом окном гудела метель, касалась холодного стекла тонкими пальцами, рисовала одной ей понятные символы, похожие на те, какие Эдвард видел в большой пыльной книге по алхимии, от которой заманчиво пахло стариной. Он с братом сидел на ковре, медленно перебирая пожелтевшие от времени страницы. Рядом уютно потрескивали дрова, над которыми лениво вились языки пламени, упираясь оранжевыми головами в камин.

Альфонс с беспокойством поглядывал на окно: их общий друг, про которого никому нельзя было рассказывать, даже маме (так этот кот сказал, пригрозив, что иначе не придёт больше никогда), пропадал неизвестно где. Альфонс как представил, как сейчас на улице холодно, так у самого по спине мурашки пробежали.

- Братик, а ты не знаешь, где он живёт? – бросив своё занятие, спросил Альфонс. – Он тебе не говорил?

- Ни разу, - не отрываясь от загадочной закорючки, непонятно на что похожей, откликнулся Эдвард.

Альфонс зябко повёл плечами, снова посмотрел на окно, за которым белокрылая колдунья самозабвенно кружилась, раскидывая по округе снежинки. Присмотревшись, он заметил тёмное пятно, появившееся на белоснежном стекле, покрытом голубоватыми ледяными узорами. Не успел он окликнуть брата, как их общий знакомый громко стукнул в стекло несколько раз. Вообще, он и выбить его мог при желании и едва-едва сдерживался от этого сейчас: из-за нового поручения он не успел попасть в Ризенбург вовремя, застал самый разгар метели, настроение у него было такое, что хоть вой, ещё и холодно до чёртиков.