Он припомнил все, что знал по этому поводу. Ему доводилось читать книжку-другую на подобные темы - естественно, книги были фантастическими, ибо его современники, на любом континенте и в любой стране Земли, отнюдь не страдали идиосинкразией к убийству. Да и сама проблема явно не пользовалась популярностью среди романистов - не каждый мог сотворить нечто занимательное, описывая цивилизацию, которая не ведала насилия. Ведь насилие - в том или ином виде - всегда являлось спутником тайны, приключения и детектива.
Кажется, был один поляк... Да, поляк, изумительный писатель; Блейд не помнил его имени, но не сомневался, что читал перевод с польского. В его романе люди тоже не могли убивать (правда, не возбранялось отдать соответствующий приказ роботам), и постепенно раса человеческая стала вырождаться. Вместе с войнами, преступлениями и кровавыми конфликтами исчезли героизм, самопожертвование, отвага... Та крепкая закваска, что, перебродив, превращалась раньше в жгучий огненный джин - или, на худой конец, в пиво, - давала теперь только приторно-сладкий манговый сок.
Но Найла не была такой! Смелая маленькая женщина... Смелая и в мыслях, и в поступках, и в любви. Да, она не могла послать стрелу в человека, но руки ее крепко держали руль у того проклятого гарторского берега... Она не сошла с ума, когда его меч и фран залили кровью палубу "Катрейи"... А как она вела себя в Доме Пыток в Ристе!
Теперь Блейд понимал, что Найла вовсе не упала в обморок. Вероятно, южане многого достигли в психологии и умели управлять и своими чувствами, и телом - даже вызвать по желанию смерть. Когда ситуация стала безнадежной, Найла искусственно пришла в коматозное состояние или впала в транс, от которого до небытия оставался только один шаг. Она не выключила полностью зрение и слух - наверно, собиралась покончить с собой в тот миг, когда Канто изуродует или убьет ее возлюбленного, - и кое-что разглядела во время столь неожиданного визита Хейджа. Но вряд ли что-нибудь поняла... Впрочем, теперь это было не важно.
Странник опустил голову, уставившись на свои загорелые, покрытые ссадинами колени. Пожалуй, одну проблему он решил. Найла и этот ее сказочный корабль не были даром, бескорыстной помощью попавшему в беду путнику. И весь эпизод не являлся неким испытанием, в результате коего он мог получить или не получить - индульгенцию на отпущение грехов вкупе с пропуском в южный рай. Его проверяли! Элементарная проверка с помощью хорошенькой женщины, заманившей его в постель! Сколько раз с ним уже случалось такое и на Земле, и в мирах иных! И сколько раз он сам использовал этот вечный, как небеса, способ! Подсадной уткой - вот кем была его чернокудрая красавица!
Но почему же так щемит сердце? Почему перед глазами вьются, трепещут огненные языки, из которых, словно феникс, взмывает вверх чешуйчатый дракон с розово-смуглой наядой, прильнувшей к его шее? Почему щеки его стали влажными, а в ушах все звучит и звучит тихий прерывистый шепот: "Эльс, мой милый... Ты все уже сделал... Ты любил меня..."
Он припомнил наконец ту песню, что слышал когда-то в припортовом лондонском пабе. Да, там говорилось о девушке и о разлуке...
В такт шагам он начал чеканить про себя слова:
Все же логика - это упрямая вещь,
И мне кажется, я не смогу
переспорить ее,
Если в днище дыра - то вода будет течь,
Мой усталый корабль
постепенно
уходит под лед,
И порою мне хочется
просто брести наугад...
Но зачем в мою спину так пристально
смотрит твой взгляд?
Твой синий взгляд...
Нет спасенья в обмане
бушующих волн,
И, склоняясь под ветром,
я крепче сжимаю весло,
Но кто скажет, куда
мне нести свою боль?
Здесь чужая земля
и другое
склонение слов,
И в пустом переулке,
рукой прикрывая глаза,
Ты напрасно стремишься
увидеть мои паруса...
Ты прислушайся лучше
это поет моя свирель,
это плачет моя свирель...
И мне больше не важно,
что станет со мной,
Мир не бросился в пропасть,
я вижу, что все обошлось,
И на сумрачном небе,
пробитом луной,
Кто-то пишет нам новую сказку
без горя и слез,
Где в сиянии света с тобой
мы похожи точь-в-точь
Ты прекрасна, как солнечный день,
а я черен, как ночь...
Блейд упрямо закусил губу. Да, теперь существовала еще одна причина, по которой стоило стремиться на Юг! Он жаждал взглянуть на тех, кто послал к нему Найлу - милую маленькую беззащитную Найлу, которая даже не умела убивать... Он хотел посмотреть в глаза этим пацифистам, этим вонючим кроликам, этим слизнякам, которые не жгли, не резали, не стреляли - только послали ее на смерть.
Ну, даст Бог, он до них доберется, и тогда... Он их сотрет в порошок!
Гневно стиснув огромные кулаки, Блейд сильнее навалился на канат.
Глава 11. ЛОНДОН
- Чертовски рад за вас, Дж.! Я не сомневался, что вы сумеете выкарабкаться!
Наклонившись вперед вместе с белым больничным табуретом, Джек Хейдж осторожно сжал сухие пальцы старика. На губах Дж. появилась слабая улыбка:
- Ну, старая гвардия так просто не сдается! Зарубите себе на носу, вы, проклятый янки!
Хейдж широко ухмыльнулся в ответ, оглядывая палату спецгоспиталя королевских ВВС. Тут все сияло белизной - белые стены и потолок, обшитый белым пластиком пол, белая мебель, белые простыни. Абсолютно стерильное помещение и полностью звуконепроницаемое. Весьма предусмотрительно, если учесть, какие пациенты обычно занимали эти хоромы.
Он снова перевел взгляд на Дж. Лицо бывшего шефа МИ6А тоже было белым, но отнюдь не сияющим. Просто бледное лицо человека, перенесшего инфаркт и едва ускользнувшего от встречи с вечностью.
- Чертовски рад, сэр, - снова произнес американец, - за вас и, если говорить откровенно, за себя тоже... - заметив мелькнувшее в глазах старика удивление, он пояснил: - Представляете, что сделал бы со мной наш общий друг, если б не застал вас по возвращении в живых!
Наступило недолгое молчание. Наконец Дж. с некоторым смущением в голосе произнес:
- Видимо, опыт со мной вряд ли можно назвать удачным, Джек. Как вы и предполагали, я очутился в некоем... гм-м... теле, находившемся в тот момент рядом с Ричардом. Но тело оказалось не человеческим... не вполне человеческим, скажем так. И, вдобавок, этот парень умирал.
