– Спасибо. Буду должна вам стакан гоголь-моголя.

– От него у меня несварение. По правде говоря, я предпочёл бы сигару.

– Тогда сигару. Берегите себя и счастливого Рождества.

– Мне нравится ваша колонка, миссис Уокер, – сказал он ей вслед. – Мы с женой никогда её не пропускаем.

Роуз поблагодарила его и, высоко подняв голову, в последний раз вышла из редакции "Вестника".

***

В конторе стемнело. Дюк отдыхал в кабинете Пайка с сигарой и бутылкой виски. Остальные сотрудники разошлись, новый номер давно отправился в печать. Вот только Дюку некуда было идти, не с кем встретиться. Его ждал пустой дом, который угнетал больше, чем безлюдная редакция. По крайней мере, здесь он мог продолжить работать.

Дюк сделал глоток виски, надеясь заглушить боль, которая поселилась в нём с тех пор, как Роуз вышла из кабинета. Возможно, его предложению и не хватало романтики, но она отказала ему, ни минуты не раздумывая.

"Чего ты ожидал, после своего ужасного поведения?"

Трудно сказать, он всё ещё был очень зол. И да, уязвлён. Роуз оказалась права, хотя Дюк и отрицал это раньше. Он доверял ей, а она подорвала его доверие. Предательство причинило ему боль куда сильнее, чем он мог себе представить.

Ещё одна порция виски обожгла горло. Возможно, если он напьётся, то сможет сегодня заснуть. Последние две ночи Дюк пялился в потолок над кроватью, перебирая воспоминания и сомневаясь в себе – чего раньше с ним никогда не случалось.

Дверь в кабинет тихо отворилась, и сердце Дюка понеслось вскачь. Неужели Роуз вернулась?

В дверном проёме показалось обветренное лицо Пайка. Он застыл, заметив Дюка в кресле.

– Мистер Хавермейер… Я не ожидал застать вас здесь в столь поздний час.

Дюк проглотил разочарование и жестом пригласил своего бывшего главного редактора пройти в кабинет.

– Не сомневаюсь. Вы что-то забыли?

Вместо ответа Пайк снял со стены одну из картин.

– Жена нарисовала, когда мы были моложе. Не могу поверить, что я забыл забрать картину. – Он опустился в кресло напротив стола. – Вижу, вы нашли мой виски.

– Нашёл. – Дюк посмотрел на полупустой бокал в своей руке и одним глотком осушил его до конца. – Неужели вы не могли выбрать марку получше? Жуткое пойло.

– Сам я его почти никогда не пил. Хранил в столе для редакторов и, очевидно, для вас.

Дюк полез в ящик ещё за одним бокалом. Наполнил оба и протянул один Пайку.

– Если мне приходится пить эту гадость, то и вам придётся.

Пайк рассмеялся и взял бокал.

– Справедливо. Должен сказать, Хавермейер, выглядите вы ни к чёрту.

Дюк начал было хмуриться, но вспомнил, что Пайк больше на него не работает.

– У меня выдалась пара непростых деньков. Хороший сон меня излечит.

– Уверены? – Он поднёс бокал к губам. – Не хотите обсудить?

В предложении не было ничего необычного. Дюк тесно сотрудничал с Пайком на протяжении многих лет и уважал его. По правде говоря, Дюк считал наставником скорее Пайка, чем собственного отца. Решение об увольнении пожилого редактора далось ему нелегко, почти так же нелегко, как не броситься сегодня вслед за Роуз.

Дюк прочистил горло, решив не выходить за рамки делового разговора.

– Почему вы держали личность миссис Уокер в секрете от меня?

– Так она вам рассказала?

– Скорее, мне про неё рассказали. Я знаю, что она незамужняя девушка, которая живёт в пансионе. Чего я не могу понять, так это почему вы решили скрыть от меня правду.

Пайк сделал глубокий вдох.

– Часть нашей работы заключается в том, чтобы пускать людям пыль в глаза, даже если вам не нравится это признавать. Пулитцер не гнушался маленькими хитростями ради привлечения аудитории. Посмотрите, как он поступил с карикатурами и как ради статьи упёк Блай в сумасшедший дом. Я никогда не ставил под угрозу репутацию газеты, ни разу. Лишь завернул советы Роуз в красивую обёртку, чтобы читателю их было проще воспринимать.

– Под обёрткой вы понимаете липовые возраст и замужний статус.

– Конечно. У этой девушки светлая голова, но никто не захочет слушать советы от столь юной особы. Чёрт возьми, в "Питтсбургской Депеше" советы раздаёт мужчина, который выдаёт себя за пожилую женщину. По крайней мере, я не стал мухлевать с полом.

– Дело не в этом, – отрезал Дюк. – Если бы общественность обнаружила ложь, репутация газеты была бы подорвана.

– Почему вы говорите в прошедшем времени?

Дюк покрутил виски в бокале, наблюдая за тем, как свет отражается от светло-коричневой жидкости.

– Я её уволил. После званого ужина, который она устроила для совета директоров прошлым вечером.

Пайк поморщился.

– Полагаю, званый ужин провалился?

– Нет. Ужин имел ошеломляющий успех. Она очаровала весь совет директоров, организовала мероприятие в пустующем доме недалеко от Центрального парка. Заставила какого-то несчастного дурака выдать себя за её мужа. Члены правления всё проглотили и глазом не моргнули. С тех пор я не слышал от них ни слова о прошлом скандале.

– Но вы всё равно её уволили?

Почему Пайк не мог понять?

– Она солгала, и, если бы обман вскрылся, пострадала бы газета.

– Вы ошибаетесь. Мисс Уокер – ценное приобретение для вашей компании. Вы видели, сколько писем она получает в неделю? Почтовому отделу пришлось нанять двух дополнительных сотрудников.

Дюк об этом не знал, но вряд ли это имело значение.

– Тот, кто её заменит, обретёт ту же популярность, не сомневайтесь.

– Тогда скажите, что вы делаете здесь один в Рождество с таким видом, будто кто-то умер.

Дюк провёл рукой по подбородку.

– Вы когда-нибудь хотели чего-то так сильно, что вам было плевать на своё благополучие.

Пайк ответил не сразу.

– Чего-то или кого-то?

– Это имеет значение?

– Конечно, имеет. Вещи не могут полюбить нас или причинить боль. Как и не могут измениться.

– Ладно, кого-то.

Пайк выпрямился в кресле.

– Я знаю вас всю вашу жизнь. Даже ваш отец не был столь предан делу и помешан на успехе. Но принесло ли это вам счастье? Отец ваш был несчастным человеком и делал несчастными всех вокруг. Такую жизнь вы хотите для себя? Проводить Рождество здесь вместо того, чтобы быть дома с любящими женой и детьми? Поверьте мне, газеты выживут с вашим личным участием или без него. Не жертвуйте собой лишь, потому что вам кажется, будто он того хотел.

Неужели именно это он и сделал: взял на себя роль мученика, чтобы покойник мог им гордиться? Дюк не имел понятия, но Пайк очень точно описал отца.

– Я не хочу жить его жизнью, но жене и детям придётся подождать, пока я не обеспечу достойное наследство.

– В жизни нужно соблюдать баланс, Дюк. В издательском деле всегда есть к чему стремиться. Но когда вы станете старым и немощным, газеты не возьмут вас за руку. Вы знаете, всю прошлую неделю я нянчил внуков, чего были моим лишены мои собственные дети. Я пропустил те года, потому что постоянно находился здесь, и я сожалею, что не делал время от времени передышки, чтобы насладиться простыми вещами.

Дюк задумался над словами Пайка, пытаясь вспомнить, присутствовал ли отец когда-нибудь на днях рождения или праздниках… на пикниках? Катался в парке на лошади? И не смог припомнить ни одного случая, когда проводил время с отцом вне стен конторы.

– Я знаю ту женщину?

– Да, знаете, – пробормотал Дюк.

Лицо бывшего редактора помрачнело.

– Погодите, вы же не имеете в виду... – Дюк не стал ничего отрицать, и тогда Пайк выпалил: – Только не это. Она не для вас.

Реакция Пайка поразила Дюка, и он тут же вступил в спор.

– Почему же? Вы только что пели ей дифирамбы. Сами сказали, что она ценное приобретение.

– Для компании. А не для... неважно, это исключено. Она добрая и порядочная девушка. Приличная молодая леди, а не потаскушка. Она не заслуживает того, чтобы стать...

– Успокойтесь, Пайк. Я говорю не об этом.

– Тогда о чём? О женитьбе? – Когда Дюк не ответил, Пайк сердито выдохнул: – Ещё хуже! Я не стану свидетелем того, как вы обрекаете эту женщину на пожизненное одиночество и душевную боль. Она слишком хороша для таких, как вы.