«Хорошо, я подкрашу его, как женщину», ‑ ответила на ее раздумья мать‑Баук.

«Не надо. Будет еще уродливей».

«Ничем тебе не угодишь. А я же для тебя старалась, хотела вырваться скорей с того света, помочь моей девочке. Дай обниму тебя, родненькую мою…»

Мать‑ Баук не рассчитала сил своего носителя, и та пискнула: «Больно!»

«Ну, ничего. Привыкнешь. Есть хочу».

«Ты?»

«Я, он ‑ какая теперь разница. Его потребности стали моими потребностями, мои чувства ‑ его чувствами. Все едино».

«Извини, я не знала таких деталей».

«Я тоже не знала, пока не села на него»,

Они прошли в кухню. Мать‑Баук застучала по клавиатуре, заказывая автомату любимые блюда, и страшно сердилась, когда вместо приема программы на табло загоралась надпись: «Нет компонентов». Дергала ручки накопителей и хлопала дверцами, выговаривая: «У тебя же ничего нет! Чем ты питаешься?»

«Я долго не выходила из дома, чтобы не попадаться им на глаза. Лезут в голову, следят, учат…»

«Пусть лезут, кому положено. А этих всех бездельников отучу! ‑ грозно бросила в ментал мать‑Баук. ‑ Пусть только сунутся еще раз! Я им такой надзор устрою, быстро выведу на самоанализ!»

Угроза возымела действие. Ладен почувствовала, как из головы уходит удручающая стесненность ‑ следствие бесцеремонности соглядатаев, которые в момент подслушивания мыслей допускали небрежность настройки. Стало легко и хорошо. Совсем как прежде.

«Убедилась?! Вот и не поддавайся. Сама кусай. Я многому научилась, пока хранилась там… И тебя научу. Мы здесь каждому перекроем воздух, если заденут нас».

Обед пришлось готовить древним методом при отключенной автоматике.

Инициативу взяла мать‑Баук. Она резала мясо, крошила остатки овощей, добавляла специи ‑ делала все это несколько неуклюже из‑за отсутствия практики у носителя, но зато с повышенным старанием и смакованием, которые могли понять только воскресшие к жизни. И говорила, говорила: «Волю его подавила я сразу, а как заставить ходить и двигаться ‑ позабыла. Кричу ему: иди! А он стоит. Представляешь мое состояние?! Называется, дождалась вечности. Воскресла. Носителя получила, а пользоваться им не могу, представляешь?!» Ладен осмотрела носителя взглядом владелицы, заполучившей новое имущество. Раб был крупный, сильный и, судя по цвету лица, абсолютно здоровый. И красивый, пожалуй, отметила она его правильные черты лица. Вспомнила Биза и украдкой вздохнула: где он? Вернется ли? Неужели все кончено?

«А ты знаешь, что надо делать? ‑ продолжала увлеченно рассказывать мать‑Баук. ‑ Просто хотеть!» «Чего… хотеть?» «Идти хотеть, взять, поставить, встать, лечь… Хотеть, а он все сделает механически, соответственно своей натренированности».

Ели они на кухне. И если закрыть или как‑то отвести глаза, чтобы не видеть мелькающих над столом чужих рук, а только слышать голос матери, то можно легко представить, что вот она, Ладен, вернулась в свое беззаботное детство…

«Тело преходяще, ‑ говорила мать. ‑ Стареет. Дурнеет. Умирает. А мы ‑ кселензы, мы ‑ вечные и меняем тела, как одежду. Так и пользуйся телами, как подобает Вечным, И не отводи глаз».

«Я не отвожу, мама».

«А я вижу, что отводишь, не хочешь привыкать к моему новому обличью. Тебе не нравится, что я на мужском теле. А я, может, специально взяла его для тебя».

Ладен непонимающе вскинула взгляд на мать, но увидела перед собой чужого мужчину, с хрустом пережевывающего хрящи. Соединения внутреннего образа с внешним не происходило, и Ладен опять потупилась, заговорила лишь затем, чтобы не молчать:

«Для меня?… Зачем?»

«Затем, чтобы в доме был настоящий мужчина, а не слизняк. Ты же, уверена, еще не знаешь, что это такое. Ох, ох, как она застыдилась, ‑ подсмеивалась мать. ‑ Ручкой закройся еще. Ах, девочка моя неумная. Не скорби, а радуйся».

«Чему?»

«Тому, что живешь».

«Как?»

«Хоть как! Жизнь полна условностей, их велят соблюдать, а ты отбрасывай, ‑ заговорщицки шептала мать‑Баук, ‑ Я это там поняла. И поэтому противно видеть, как вы здесь киснете по пустякам. Смотришь на лица, а на них ‑ страдания. Свет не в радость. И морщатся, и скулят друг другу. Не знают, каково на том свете, когда вокруг тьма, а у тебя нет даже какого‑нибудь отростка, чтобы пошевелиться, почувствовать себя живой. Готова вновь стать старухой, больной и несчастной, лишь бы жить. Червяком стать готова. За глоток жизни все на свете отдашь».

«Ты Виза отдала?…» ‑ сказала Ладен и насторожилась, воспринимая поток заметавшихся мыслей матери.

«Кто сказал?… А, ты подозреваешь. Свою родную мать подозреваешь. Ладен, девочка моя, как ты можешь, ‑ говорила мать, а носивший ее Баук раб тупо смотрел на Ладен, напрягаясь от внутреннего дискомфорта. Голос матери переменился из напористо‑поучающего на заискивающе‑обволакивающий, словно усыпляющий, уводящий куда‑то в сторону от опасной темы. ‑ Я подвожу тебя к пониманию осмысленного там, хочу, чтобы ты не была дурой, а пользовалась жизнью, как я».

«Не надо, ‑ тряхнула головой Ладен, чтобы уйти от появившегося перед глазами абриса зеленого цузара. ‑ Если ты не предала Биза, то за что тебе дали носителя?»

«Наводила порядок».

«На том свете?»

«На том свете и идет самая лютая борьба, чтобы выбраться на этот свет. Тебе‑то безразлично было, каково мне там. Сдала ‑ и довольно, терпи, мама», ‑ говорила мать‑Баук с появившейся ноткой обиды. Накормив своего носителя, она заставила его соскрести остатки пищи в кухонный утилизатор, опустить посуду в мойку и усадила в кресло перед подставом закурившейся скаракосты. Раб вдыхал дымные шары, а мать‑Баук блаженствовала, хотя и продолжала укорять дочь в равнодушии.

«Ты несправедлива. Ты знаешь, зачем мы прилетали, ‑ говорила Ладен, вспоминая так хорошо начавшийся день. Только сейчас Ладен поняла, какой безмерно счастливой она была. Полет на собственном флайере, за спиной ‑ сын, рядом ‑ муж. Любимые. А впереди столько надежд! ‑ Биз все равно стал бы первой рукой даже без его придумок. Кому они мешали? Тебе, мама. Кроме тебя, ведь никто не знал, что он что‑то придумал».

«Над городом сотни антенн мысленного надзора. С каждой могли уловить наш разговор, как и сейчас, между прочим».

«Наши кухонные разговоры никому не нужны. А если бы тогда уловили наш разговор, то тебе не дали бы носителя в обход годовой очереди».

«Но… сейчас их везут сюда миллионами. Идет усмирение рабов».

«Я видела их. Они тощие и больные».

«Я… я откормила своего. Я уже двадцать дней на нем».

«А рабов стали усмирять три дня назад», ‑ сказала уличающе Ладен, уже не сомневаясь, что причиной всех ее бед стала собственная мать. Зачем?

«Затем, что он враг Нового Порядка. Затем, что открыл и хотел припрятать для себя что‑то такое…»

«Что? Какое?… Фантазии недоучки».

«За фантазии не дают таких носителей, ‑ сказала мать‑Баук, приподняв своего раба. ‑ Это генет специальной селекции для высокопоставленных Бауков. Он лишен агрессивности, глуп и обладает неистощимой потенцией. А твой Биз все равно бы погиб. При нашем надзоре за мыслями нельзя ничего укрыть, и тогда я потеряла бы деньги и не получила этого тела».

«Предала!.. Бросила в эту грязь!..» ‑ истошно забилась Ладен в рыданиях, не слушая, чем еще оправдывается мать. Пошатываясь, прошла в спальню и упала на кровать.

Мать‑ Баук последовала за ней и села рядом. Заговорила жестко, нетерпимо: «Прекрати! Предала не тебя, а твоего слюнтяя, чтобы спасти нас от него. Вспомни своего сына. Ради него ты пойдешь на все. Или нет?… Может, отнять его у тебя? Как твоя мать я могу это сделать, чтобы сохранить наш род».

«Нет! Я не отдам! Я… я…»

«Успокойся тогда и пойми: я тоже не отдам тебя никаким дуракам. Я тоже сделаю для тебя все‑все…»

Ладен продолжала плакать, а мать говорила о своей любви, которая преодолеет все преграды. Вразумляла. Советовала. И сетовала на то, что была слишком мягкой, когда ее глупенькая девчушка увлеклась этим безродным Бизом. Вспоминала, как за Ладен ухаживал Рембег, у которого отец был пособником ведомства транспортников и имел наивысшую квоту власти в их городе. Брак Ладен с сыном столь высокой особы позволил бы им подняться на такую высоту, на такую… На какой не знают, что значит после смерти оставаться по пять лет без тела. Но глупая девочка пренебрегла их интересами, плакалась уже мать‑Баук, а Ладен, притихшая и опустошенная, внимала ей, потеряв представление о времени. Ей казалось, что оно сдвинулось и Ладен, как семь лет назад, валяется в слезах перед матерью, вымаливая разрешение на брак с Бизом, и слушает рассуждения матери о том, что ей надо подумать о вечности, а уже потом, имея в запасе тысячу лет, любить, кого вздумается, и жить, как захочешь.