этом?
‑ Но так велят! ‑ сказала Эг с обезоруживающим простодушием. ‑ Так теперь все будут делать, чтобы не пропало… это… Что? Ну, говори, ‑ ‑дернула она
мужа за рукав.
· Кастовая бдительность, ‑ подсказал Хопер, отодвинутый на второй план.
· Ладен, миленькая! Нам будет безумно интересно, поверь. Ведь Виз почти ребенок, а мы с тобой начнем обучать его супружеским обязанностям, хи‑хи‑хи…
· О да! Тебе это всегда было безумно интересно. Только мы постараемся обойтись без вашей опеки, ‑ бросила им в лицо Ладен и отключила экран связи.
И тут же восприняла ментально предупредительно‑угрожающий голос: «Не выйдет! Мы всем домом будем опекать вас. Нас ты не отключишь, как экран связи. Я т‑тебя выд‑рес‑си‑рую. Б‑будешь по пунктам отчитываться за каждый шаг, к‑кра‑сот‑ка!»
С этого дня жизнь Ладен превратилась в непрерывный кошмар. Все, кто еще недавно объявлял о своем с ними полном разрыве, вдруг прониклись озабоченностью их судьбой. Поскольку Виз был увезен в столицу, вся тяжесть опеки обрушилась на плечи Ладен, Друзья и соседи, сослуживцы мужа и просто знакомые постоянно лезли на связь, встречались на улицах и в магазинах, проникали в голову и вели наставительные беседы, как ей жить, что говорить мужу и сыну, какую пищу готовить, куда пойти, когда вставать, как лечь; разъясняли, какую выбирать программу для видеосна, о чем можно говорить, а о чем нельзя и думать. И, конечно же, заставляли твердить основы Нового Порядка, заучивать наизусть его правила, положения, разъяснения…
Ладен не дано было знать, что всем этим она обязана Ворху, который искусно вызванной вспышкой всеобщей подозрительности и боязни размышлять о неположенном надежно ограждал экл‑Т‑трон от случайных открывателей его тайн, каким оказался сам. Ладен страдала. А когда становилось совсем невмоготу, она включала самую скучную видеопрограмму и ею забивала голову, избавляясь так от соглядатаев. На этот раз показывали ловлю очередного критикана, изобличенного с помощью серберов. Бедолага метался по улицам города, прыгал в люки, выскакивал из лазов, ускользая от разъяренной толпы с рвущимися впереди серберами на звенящих целях. Ладен не знала, что убегал каскадер и его ловкость была запрограммирована, чтобы вызвать у зрителей ненависть к критиканам, обычно прикидывающимся беззащитными тихонями. Настоящая жертва была спрятана до поры. И наконец появилась ‑ на экране мелькнуло крупным планом помятое лицо кселенза. Вероятно, жертву вытолкнули откуда‑то под объектив транслятора. Внимательный взгляд мог бы увидеть, что кселенз не предполагал, к какой предназначен роли, потому что на лице его появилась улыбка, понять которую можно было лишь однозначно: свободен. Напряженность на лице и страх в глазах появились чуть позже, когда он услышал и, должно быть, увидел рычащих зверей и ревущую толпу. Он стоял и смотрел, что никак не входило в планы создателей видеопоказа. Ему крикнули: «Беги!» Он еще помедлил, раздумывая, а зачем бежать. Спущенные с цепей звери приближались, кселенз стал отходить в сторону, чтобы пропустить их мимо себя, споткнулся ‑ ага! Это уже нравилось операторам, они показали его с нескольких точек. Поднявшись, кселенз поторопился убраться и опять упал, теперь уже сбитый сербером. Замедленный показ дал возможность разглядеть зверя и его челюсти, сомкнувшиеся на шее жертвы.
Подбежали другие звери, накинулись, завертелись, и не нашлось парализатора усмирить их. Ладен смотрела и стонала, как будто сама умирала сейчас под безжалостными зубами. Конечно, можно было переключить программу видео, но и по другим каналам, знала она, показывали не менее жестокие расправы с отступниками от Нового Порядка, самоанализы подозрительных личностей, осмелившихся выделиться из общих рядов единомыслящих какими‑либо странностями.
‑ А ты дома, оказывается? ‑ услышала Ладен грубый мужской голос. Подняла голову ‑ в комнате стоял незнакомый мужчина с Бауком на голове. Что‑то Ладен показалось знакомым в панцире Баука, но она не могла поверить, пока ментально не услышала голос матери, капризный и властный: «Да, я это! Почему валяешься в постели?»
«Ты… на мужчине?! ‑ изумилась Ладен. ‑ Женщина на мужском носителе?! Разве можно?…»
«Как видишь».
«Но… естество, привычки, взгляды?…
«Я тоже так думала. А они мне привели потаскуху, родившую, наверное, тридцать рабов. Зачем мне такое естество? Сама была старухой пять лет назад, и опять становиться старухой?! Не‑ет! Меня не проведешь, девочка! Категорически отказалась и пригрозила, что донесу, как они платят за верность. И вот получила этого крепыша. Смотри, какой, ‑ сказала мать с ликованием, и ее носитель согнул руки, демонстрируя бицепсы и перевитый мышцами торс. ‑ Во!»
Ладен поднялась с постели и, придерживая полы ночного халатика с удивлением смотрела на поворачивающегося перед зеркалом мужчину с Бауком на голове. Как‑то не укладывалось, что этот мускулистый мужчина и ее мать теперь уже одно и то же.
«Разумеется, нет! Он мой носитель. Конечно, непривычно стать мужчиной, но интересно… Я потом расскажу тебе такое!.. А пока дай мне твои платья, переодену, чтоб не смущать тебя, пока не привыкнешь. Да не запахивайся, он ничего не видит. Его глазами смотрю я, а тебе нечего меня стыдиться».
Мать‑ Баук прошла в гардеробную и, сбросив мужскую одежду, принялась примерять костюмы Ладен, мелькая в проеме раздвинутых дверей, чтобы показаться:
«Подойдет?»
«Как столбу. Надень спортивный костюм».
«Ты умница, Ладен. Гулик в детской группе? А где Виз?»
«Увезли».
«Куда?»
«Далеко».
«Как ты со мной разговариваешь?»
«Как, мама?»
«Напряженно. Как будто я тебя чем‑то обидела. А я так переживала за вас, так плакала!»
«Плакала? ‑ удивленно уставилась Ладен на глянцево‑блестящий панцирь Баука на голове раба. ‑ Каплями физраствора или еще чем‑нибудь?»
«Не иронизируй. Я внутренне рыдала. А это еще мучительней, чем ронять слезы».
Мать‑ Баук еще долго перечисляла свои страдания, воспроизводила боль испытанных мук, а Ладен безучастно смотрела на то, как топтался бесштанный раб, не стыдясь своей наготы. Она старалась понять, что же произошло и почему она не рада. Ведь пришла мать. Как ждала Ладен ее, как мечтала иметь рядом хоть одно близкое существо, с которым можно поделиться болью или просто поплакать, припав к груди под ласковые руки. Пусть бы были они другими, чем те, которые ее в детстве пеленали. Но не эти же ‑разглядывала Ладен мускулистые рычаги раба.
«Так что с твоим мужем? Куда его увезли?»
«Должно быть, переучиваться, ‑ вздохнула Ладен и воспроизвела для матери картину появления в квартире фарона, быстрых сборов Биза, отлета. ‑ Они убьют в нем все живое. А он сочинял сказки, представляешь?»
«Он всегда был размазня, ‑ отрубила мать‑Баук и, уловив у дочери вспышку протеста, подавила ее: ‑ И хватит о нем. Вычеркни. Забудь. С ним все кончено».
«Почему ты решаешь за меня?»
«Помогаю осознать. Из таких, как он, готовят фаронов специального назначения для подавления рабов. Он станет зверем. И ты согласишься жить с таким? Моя красивая, изнеженная Ладен?… Не поверю. И потом, где жить? Его место ‑ в колонии. Холод. Мрак. Вечная мерзлота. Бр‑р… А у тебя сын. Неужели погубишь сына?… Ради кого?… Мужей можно менять ‑ сына не поменяешь, он у тебя останется единственным. В нем твое будущее. Мой материнский совет: забудь Биза навсегда. И начнем строить жизнь заново».
«Так просто?… Как по видео?»
«И ты не осложняй, ‑ не поняла мать‑Баук иронической интонации Ладен. ‑ Все давно предрешено. Отступишь ‑ накажут. Жить надо, как все».
Мать‑ Баук одела своего насителя в обтягивающий ноги брюгет и широкую пышную кофту, скрывающую отсутствие положенных округлостей; на шею навесила сцепку декоративных камешков. Придирчиво оглядела себя в зеркало. Ладен тоже оглядывала ее… его… Или их?
Разумеется, она видела Бауков и носителей, так как выросла в среде, где все ее дедушки и бабушки проживали свои очередные жизни на телах таких же вот рабов и рабынь ‑ носителей. Они баловали Ладен, таскали на руках и позволяли притрагиваться к святая святых ‑ Баукам, венчавшим голову рабов. Но тогда носители соответствовали полу Баука, и в сознании Ладен не было этого раздражающего диссонанса.
