В топливо дерево превратит,

Золота жёлтый избыток твой,

Золота каждый слиток твой

Отберёт, отберёт Кубугыл.

По ложке ты собирал серебро,

Копил по крохотной ложке добро,

Ковшами его разольёт Кубугыл!

У тебя орду отнимет он, хан,

На твой престол накинет аркан.

Тёмные твои волоса

Поседеть заставит он.

Мутные твои глаза

Покраснеть заставит он.

Жили здесь твои отец и дед,

Но тебя, хан Токтамыш,

Он прогонит на старости лет.

Разрежет он твою ступню,

Волосами её набьёт.

Подобную светлому дню

Супругу твою Джанике;

Сладкогласную Ханеке,

Подобную соловью;

И прекрасную Кюнеке,

Подобную деве в раю, —

В добычу свою превратит,

Веселье их прекратит,

Зачахнет их красота.

Плётка шею твою рассечёт.

Кровью грудь твоя истечёт.

Венценосной твоей голове

Этот муж окажет почёт:

С плеч её отсечёт.

Ужели я не знаю людей?

А ежели я знаю людей,

Этот батыр, Кубугыл, —

Сын Кутлукыи – Идегей!

Так Субра стихами сказал…

Повторяя последний стих,

То затихал, то вздыхал

Сбор старейшин седых.

В смятенье пришёл Токтамыш,

Он слова не мог сказать,

Вставал, садился опять…

Люди, что были хороши,

Приняли в тайники души

Слова, что старец произнёс,

Плакали, не скрывая слёз.

Те, что дурной имели нрав,

Старца слова душой не приняв,

Говорили, над старцем смеясь:

«Одряхлел, поглупел старик…

Чушь болтает его язык!»

Тут воскликнул Кин-Джанбай:

«Оказывается, таков

Таинственный Идегей!

Среди множества наших сынов –

Единственный Идегей!

Да будет он вечно здоров –

Воинственный Идегей!

Испытал Идегея хан:

Высок Идегея сан!

Сановники, бии, мурзы!

Мёд прозрачней слезы

Идегею нальём поскорей.

Когда среди нас Идегей

Оказался мужем таким, —

Окажем ему почёт,

Пусть в чаши мёд потечёт:

Досыта напоим!»

Тут зашумел ханский сбор.

Молчавшая до сих пор

На хана взглянула Джанике,

И хану шепнула Джанике:

«Если Идегей не погиб,

Если сын Кутлукыи живёт,

Пусть ему гибелью будет мёд.

За отцом последует он!

Одну чашу с мёдом подай,

Одну чашу с ядом подай,

И пускай отведает он!

Бии твои держат ножи.

Крепче ножи держать прикажи.

Чтобы не выпали из рук,

Чтобы не притупились вдруг!»

Но стоял средь ближайших слуг

Тангысын, напрягая слух.

Он подслушал ханши слова.

Глаз прищурив едва-едва,

Тангысын Ангысыну мигнул.

Ангысын головою кивнул,

И кончив на том разговор,

Незаметно вышел во двор.

Чтобы дело пошло верней,

Перерезал он стремена

На приколе стоявших коней.

И чубарого скакуна,

На котором скакал Идегей,

На дорогу вывел потом,

И дворец обогнув на нём,

У наружных сошёл дверей.

Идегею дал он понять:

«Если вздумаешь пировать —

Первым иди, первым уйди.

Ночь у тебя впереди.

На дорогу я вывел коня.

Твой отец бы понял меня!

Ночь пройдёт, чтобы день открыл

Из ястребиных, чёрных крыл

Тебе приготовленный пух.

Таков мой голос, таков мой слух.

Ещё я скажу слова:

У биев остры рукава,

А ты – единственный сын.

Имя моё – Ангысын.

Остальное сам разумей»[32].

Понял его Идегей.

Посмотрел на знатных мужей.

Увидал в концах рукавов

Блеск обнажённых ножей.

Кин-Джанбай выходит вперёд.

Отравленный жёлтый мёд

Преподносит и говорит:

«Ханский отведай саркыт»[33].

И когда он чашу поднёс,

Отрава, что в ней была,

Идегею ударила в нос.

Воскликнул муж Идегей:

«Ай, ай, мне больно до слёз,

Ты окровавил мой нос?»

Зажимая пальцами нос,

Шагнул он через порог,

А там он увидеть мог

Пятнисто-чубарого коня,

Из рода Тулпарова коня,

По имени Тим Чуар.

Не тратил времени Идегей.

Коснулся стремени Идегей,

Нагнувшись, поднял колчан с земли,

И вот уже конь скрылся вдали.

Обернулись, – а всадника нет,

Скакуна теряется след.

Случившееся понял Субра,

Прорицанье своё изрёк,

В песенное слово облёк:

«Вы теперь не ждите добра.

Если шагнул он через порог,

За Идиль убежит он, кажется?

Если от вас убежать он смог,

До Шах-Тимира, чтобы помог,

Скакуна устремит он, кажется!

Если переплывёт через Идиль,

Если вдали поднимет он пыль,

В Самарканд поспешит он, кажется!

Если до Шаха-Тимира дойдёт,

Шаха-Тимира сюда приведёт,

Хан-Сарай разгромит он, кажется!»

«Ир-Каплан к нему подскочил

И за медный ворот схватил…»

И Токтамыш понял тогда,

Какая грозит ему беда,

И позвал он девять мужей,

Приказал им сесть на коней,

Поскакать во весь опор.

Вышли девять биев во двор.

Что же предстало их глазам?

Сёдла валяются тут и там,

Перерезаны стремена.

Как взобраться на скакуна?

Не видят батыры пути:

С какой стороны подойти?

Не знает один, где стать ногой,

На землю сваливается другой, —

И вернулись батыры назад.

Хан Токтамыш, тоской объят,

С горечью сказал певцу:

«Власти я понял истинный вкус.

Принадлежит мне скакун Ак-Буз[34].

Кто за узду потянет его,

Тот и владельцем станет его,

Тому – его грива, выходит так!

Строили на века мне дворец,

Из благородного камня дворец,

Чтобы пред ним трепетали сердца.

Но основание дворца –

Бессильная ива, выходит так.

Кому понравится Ханеке,

Или красавица Кюнеке,

Или моя жена Джанике, –

С тем ложиться должна Джанике,

Она ведь красива, выходит так!»

Успокоил его Субра:

«Не уедет он далеко.

Ехать одному нелегко.

Даже недели не пробежит.

Дальше Идиля не убежит.

Девять мужей за ним отправь,

Хитрым хитрости прибавь,

Хитрость, великий хан, примени,

Идегея к себе замани,

Идегея ты обезглавь!

Если за Идиль он уйдёт,

Шаха-Тимира он приведёт,

И твою сокрушит он власть.

А разве, хан, на тебя напасть

Эти двое не захотят?

Ай, подумай, не захотят?»

Обуял Токтамыша гнев.

От гнева оледенев,

Крикнул он: «Кин-Джанбай,

Старший в Совете муж,

Хитрость свою обнаружь!

Не ты ли от хана скрыл,

Кто такой Кубугыл?

Не ты ли, двуликий человек,

Устроил ему побег:

Когда ему яду поднёс,

Щелчок ты дал ему в нос,

Намёк ты дал ему, пёс!

Теперь полети на коне,

Приведи Идегея ко мне!»

Он сказал девяти мужам:

«Эй, девять мужей, девять мужей!

Сядьте вместе с ним на коней!

Идегея перехитрив,

Заманите вы его,

И казните вы его!»

Вот уже слышен ропот мужей:

«Непогрешим один Аллах!»