“Кино” воспринималось не так, как бывает, когда кто-нибудь прикрепляет камеру на шлем и снимает все подряд. Картинка мигала, пропадала, когда я моргал, прыгала туда-сюда вслед за движениями глазных яблок — а глаза у меня, оказывается, бегают без остановки. В ушах звучали не только голоса людей и природы, но и стук сердца, шумное дыхание, ворчание желудка — те вещи, на которые обычно не обращаешь внимания.

Короче, “кино” было так себе.

Все-таки я дотерпел до того момента, когда мы с Анькой пососались поздним вечером, я зашел в барак, и из соседских дверей выглянул пацан — тогда еще незнакомый Витька.

“Стоп! — мысленно велел я. СКН подчинился. Оказывается, необязательно говорить вслух, привлекая внимание потенциальных санитаров, достаточно “громко” (или акцентировано) подумать. — День встречи с Димоном”.

АРХИВНАЯ ПАМЯТЬ НЕДОСТУПНА

Я попробовал запустить другие записи до пробуждения в квест-камере — безуспешно. Неудивительно, ведь нейрочип мне вставили после визита в лабораторию. По каким-то причинам СКН запустился не сразу, поэтому записей моего дебоширства в лаборатории и странного поведения Димона и Пономарева также не нашлось.

Но все, что происходило позже, СКН старательно записывал. А также он содержал в себе разные сведения — вроде инфы о радиации, которую он мне выдал у батареи Решетникова. Я решил посмотреть кое-какие моменты через персональный видеорегистратор позже, а пока продолжил исследовать функции нейрочипа.

Автопилот при уровне тревожности красном меня позабавил. Если бы я злоупотреблял “Тишь-да-гладью”, он бы пригодился!

Именно он помог на равных драться с Кирой — без него я бы разлагался сейчас на белоснежной террасе пустого города. И с помощью автопилота я управлял мусоровозом, когда впервые в панике валил от Уродов. Насколько я понял, автопилот запускается, когда в крови зашкаливает уровень гормонов стресса.

Мониторинг внешней среды включал в себя определение уровня радиации и, возможно, ряда других “опасных” факторов, таких, как ядовитые вещества и прочее в том же духе. В горящей библиотеке чип, по идее, должен был уведомить об уровне угарного газа, но тогда он не был инсталлирован полностью.

Единственная функция, которую я не понял, это допарт. Что за допарт такой?

“Архивная память!”

АРХИВНАЯ ПАМЯТЬ ПОДКЛЮЧЕНА

“Что такое допарт?”

ДОПАРТЫ НЕ ОБНАРУЖЕНЫ

— Что это такое? — вслух сказал я. — Определение, дефиниция?

Но СКН то ли не понимал вопроса, то ли скрывал инфу согласно “заводским” настройкам.

Прикольно было бы поковыряться в настройках, но я не знал, как это провернуть. Да и страшно было. Если нейрочип начнет лагать, то мне не поздоровится. Это ведь не просто какая-то программа на компе, а часть меня.

Ладно, хрен с ним, потом потихоньку разберусь — времени выше крыши, никаких дедлайнов.

Я выбрался из палатки, где сидел, пока экспериментировал. Края палатки были приподняты, чтобы немного продувало, иначе жара неописуемая. Усевшись на поваленное дерево, я принялся точить мачете, мечтая о более достойном оружии — ятагане или шашке. В мачете центр тяжести смещен к концу лезвия — такой штукой удобно рубить дровишки, но из-за инерции им затруднительно манипулировать быстро. Я это чувствовал во время дуэли с Кирой Огнепоклонницей. Если бы не автопилот…

Нелишне поучиться фехтованию; в этом мире оно, по ходу, востребовано. Не стоит постоянно надеяться на СКН.

***

Дорога ухудшалась с каждым километром, хотя, казалось, куда дальше. Колея вилась между лесистыми холмами, проходила по дну бурных холодных речушек, тянулась по краю обрывов и ущелий. Холмы вырастали выше и превращались в горы. Я не пытался представить, где именно мы находимся. Нейрочип по этому поводу уведомил лишь, что двигаться нужно в южном направлении, что мы и делали, но уточнений от архивной памяти не воспоследовало. Месторасположение Отщепенцев в памяти СКН отсутствовало — как и любые карты.

Лес менялся — темнел и густел, состоял сплошь из экзотических патриархов, опутанных лианами. Древесные гиганты падали под тяжестью веса и времени прямо на так называемую дорогу, и нам с Витькой приходилось корячится, чтобы сдвигать препятствия.

Мусоровоз надрывно гудел и со все возрастающим трудом преодолевал подъемы и спуски. Это тревожило — если местность станет совсем непроходимой, придется возвращаться или идти пешком.

Во второй половине одного из дней — не представляю, какого именно, но луна ночами светила полная, как серебряная тарелка, — я остановил машину и выключил двигатели, не забыв про ручной тормоз. Впереди дорогу перекрывало сразу несколько замшелых стволов, между которыми проросли папоротники. Чтобы избавиться от такой преграды, понадобился бы экскаватор или кран.

Слева от дороги высился каменистый склон высотой в пятиэтажное здание. В нем чернели прямоугольные дыры — вероятно, входы в каменоломни. Они были полуобрушены. Справа земля понижалась, утопая в буйной растительности. Лес прямо по курсу напоминал джунгли.

— Приехали! — недовольно сказал я.

Витька тут же отреагировал:

— Просил же утром ехать западнее, а ты поехал прямо на юг!

— Просил, — согласился я. — Но как-то не уверенно и не отстоял свое мнение. А мой нейрочип указывает прямо на юг. Другого путеводителя у нас нет. Поэтому не умничай.

Мы вылезли из машины (я предусмотрительно прихватил перфокарту) и зашагали по каменисто-глинистой земле, во многих местах изрезанной дождевыми стоками. В некоторые промоины я бы поместился целиком, и место для Витьки осталось бы. В лесу звенели цикады и голосили пичуги.

Сделав десяток шагов, мы замерли и судорожно сняли предохранители с автоматов. Витька громко щелкнул затвором, загнав патрон в ствол. Я приподнял черные очки на лоб.

Слева, у склона, незамеченная сразу из-за зарослей акации и дикого винограда, притулилась избушка с участком в пару соток, огороженным частоколом из кривых веток, некоторые из которых проросли. На расстоянии метра друг от друга на кольях висели выбеленные солнцем черепа козлов (судя по рогам) и пучки сухой травы, перевязанной бечевкой так, что создавалось впечатление, словно это детские человеческие тела в травяных платьицах с козлиными черепами вместо голов. Отдельные ветки изображали ручки и ножки. От пучков травы несло сильным терпким запахом. Приблизившись, я увидел, что пучки облиты желтоватой смолистой жидкостью.

В ограде была калитка под деревянной аркой. На арке висел позеленевший бронзовый колокольчик. С его языка свисала бечевка.

Мы с Витькой медленно подошли к ограде, стараясь перемещаться так, чтобы по нам не могли, скажем, выстрелить из избушки или каменоломни.

За оградой зеленел огородик с капустой и, вроде бы, картофелем, в стороне от избушки из родника в виде деревянной бочки вытекала вода, пересекала дорогу и исчезала в лесу под склоном, в загоне из переплетенных веток топтались и блеяли козы. На бельевой веревке между избой и загоном на легком ветерке трепыхалось старое просторное платье простого покроя. С другой стороны от избы возвышалось еще одно строение, которое я опознал как крохотную баньку. Туалет я не углядел — наверное, он за загоном. Людей нет.

— Избушка на курьих ножках? — сказал я под нос.

Дом и впрямь стоял на покатом каменистом склоне, и его переднюю часть поддерживали два столба-сваи. Но на таких “ножках” не побегаешь и к лесу задом не повернешься.

Хотя в Поганом поле возможно всякое.

— Чего? — удивился Витька.

— Баба Яга здесь живет.

— А, сказочное существо? Зайдем?

— А если это реально ведьма?

— Что за глупые суеверия? Ведьм не бывает!

Я отмахнулся от мухи, кружившей возле лица, и бросил на пацана хмурый взгляд.

— Уверен? Я раньше думал, что и мутантов с ходячими железками не существует. А теперь верю вообще во все. Но ты прав: надо быть готовым ко всему. Обрати внимание: территория никак не защищена, оружия не видать, живет один человек, судя по размеру бани и избушки, и этот человек — женщина.