– Ну, раз вышло, – гном уселся прямо там, где стоял, – то сам и справляйся, великий. Сила есть – кирки не надо, как у нас говорят. Голыми руками скалы ломать будешь?

– Смеяться решил, – удовлетворённо сказал ворон. Прошёлся туда-сюда. – Это хорошо. Значит, силы в тебе ещё остались. Тогда слушай же, Арбаз-гном, Хедина ученик. Время этому сущему истекло. Да, да, текло вот так вот, по капле – да всё и кончилось. Не одному миру, не десятку и не сотне – всему, что есть тут. С одной стороны Хаос наступает, с другой – эти болваны Дальние свой сверхкристалл ладят. Да ещё и Неназываемый со Спасителем, чтоб их всех. Хаос хочет, чтобы никогда ничего кроме него бы не возникло, Дальние думают, что ежели всех перебить, всех в зелёном льду заморозить, то возникнет новый Творец, да ещё и краше прежнего. Ты уж прости, гноме, что я так, по-простому да по-скорому, нет времени на долгие рассуждения с доказательствами. Так вот, чтобы ничего бы этого не случилось, и нужно наше полотно. Доброе такое, из душ бесчисленных свитое. Душ не простых – отборных, через многократную смерть прошедших. Вот и требуется теперь всего лишь одна, последняя нить. Ещё, конечно, узелок завязать, но этим уже другие займутся. Давай, гноме, зря, что ли, огнеброс таскал всё это время?

Жуткие глаза ворона глядели Арбазу прямо в душу.

– Всё, всё вижу, – сказала птица. – О чём мечтал, как к Аэтеросу своему пришёл, как добро да справедливость сеять хотел. Вот и давай. Последняя справедливость, которая ещё не восторжествовала. – Он махнул крылом, словно человек рукой, указывая себе за спину. – Всем нам тут совсем немного осталось. Для всех в полотне Орла и Дракона место найдётся. Не мучай их, которые сражаются. Они умирают – и воскресают, и им больно, очень. Как и твоим гоблинам было, пока не обратились они в кукол ходячих. Ты знаешь, что надо делать, гноме.

Арбаз медленно поднял огнеброс.

Перед ним, прижатые к серой стене, умирали эльфы – во множестве. Умирали, пронзённые копьями и гладиусами Серебряных Лат, умирали, сбитые с ног щитами и затоптанные, умирали – чтобы вновь подняться и умереть вновь.

Имперские легионеры умирали тоже – Перворождённые дорого продавали жизни. И точно так же поднимались, словно ничего и не заметив, продолжая сражаться.

– Последняя ниточка, – нетерпеливо каркнул ворон. – А потом ещё узелок. Ну, давай!

Словно зачарованный, Арбаз приложил огнеброс к плечу. Ствол уставился в небо, которого тут не было, в ненавистную серую хмарь.

«Вот и всё, да, Аэтерос?..»

– После дня Рагнарёка, когда погибнет мир, рухнет небо, погаснут солнце, луна и звёзды, из мировой бездны всё равно поднимется новая твердь, – заметил ворон, даже не скрывая, что читает мысли гнома. – И гномы выйдут тогда из подземных залов с великой цепью, keðjan mikla, и скуют навечно зло. Так ведь, Арбаз? В это ты веришь?

«Какая тебе разница, ворон, во что я верю?!» – хотел ответить ученик Хедина, но губы его уже не слушались.

– Большая, гноме, большая разница. Ты веришь, что впереди у мёртвых – великая работа. Так вот, это правда. Всем нам предстоит потрудиться, ох, как предстоит!.. А теперь жми. Жми, не мешкай.

«Там же всего один заряд… что он может?»

И пальцы гнома надавили на спуск.

Огнеброс содрогнулся, из дула вырвался ослепительный белый шар, взмыл ввысь, яркий и праздничный; медленно, торжественно начал опускаться, раздуваясь, становясь всё огромнее, всё ярче, словно пытаясь заполнить собой сущее.

Ворон, чуть склонив голову, наблюдал за всем этим с каким-то совершенно академическим интересом – такое выражение случалось у Аэтероса, когда тот возился в лаборатории с каким-нибудь додревним артефактом минувших Поколений.

И никуда не пытался улететь.

«Беги!» – взвыли инстинкты Арбаза, но бежать было уже некуда.

Шар коснулся серой горы за спинами сражавшихся эльфов, и во все стороны устремилось белое пламя, чистое, словно снег высоко-высоко в горах.

Арбазу хватило мужества встретить пламя лицом к лицу.

Их было двое. Аратарн, сын простой девушки Сааты с хутора Аргниста, что лежит далеко в полуночных краях Северного Хьёрварда, – и Губителя, чудовищной колдовской сущности, меча Молодых Богов.

Лидаэль, дочь Горджелина Равнодушного, сына чародейки Фелосте, из Поколения Истинных Магов, к которому принадлежали и Новые Боги, Хедин с Ракотом, – и Эльтары Эльфранской, принцессы сокрытого эльфийского королевства Эльфран всё в том же Северном Хьёрварде[1].

Они встретились – на первый взгляд случайно. Они сражались плечом к плечу, и сила каждого удесятерялась, когда они просто брались за руки. Они дрались и победили, а потом пути их разошлись – Аратарн отправился «на поиски отца», Лидаэль решила посмотреть в глаза собственному родителю, давшему ей жизнь, но и только, – Горджелину, Снежному Магу.

Орда, столько лет терзавшая земли Северного Хьёрварда, сгинула – игравшие с ней Новые Маги принуждены были отказаться от кровавого развлечения. Хутора Лесного Предела были в безопасности – и Лидаэль с Аратарном двинулись каждый своим собственным путём.

Время то тянулось, то мчалось. Дни сменялись неделями, месяцы – годами. Жизнь текла, иные тревоги и радости пришли на смену сгинувшим; и вот весенним днём молодой крепкий мужчина сидел на вершине того, что некогда звалось Холмом Демонов.

Позади остались унылые северные болота, чахлые, почти безжизненные. Каменистая нагая вершина холма срезана давним взрывом, когда Губитель вырвался из своего заточения.

Губитель. И – отец.

Аратарн сидел на плоском камне, сняв перчатки; день хоть и весенний, но здесь, на дальнем севере, всё ещё пропитано холодом зимы. Был он смуглый, безволосый – череп его оставался совершенно наг. Руки и плечи бугрились мышцами, на чёрной куртке грубой кожи нашиты пластины из панциря броненосцев – твари эти сгинули вместе с Ордой, но броня их, почти вечная, ещё встречалась кое-где – занесённая землёй, заросшая молодым лесом.

На ногах – гномьи тяжёлые ботинки, подбитые железом, высокие, со шнуровкой. Широкий, тоже гномий, пояс, на нём – короткая секира.

За плечами – туго набитый мешок. Ни дать ни взять – просто путник; но давным-давно уже ни один странник по доброй воле не забредал в эти места. Орды нет, а злая память осталась.

– Сколько ещё? – Аратарн вскинул голову. Вгляделся в бледное северное солнце, не жмурясь. – Сколько ещё мне искать?

Пальцы, покрытые шрамами – короткими и длинными, белыми и багровыми, – стиснули край скалы.

– Я прошёл Хьёрвард из конца в конец. От ледяных пустынь, от Гнипахеллира – через все страны до жаркого юга. Твоих следов нигде нет, отец. Я шагнул за небо – но не отыскал тебя и там.

Он говорил вслух, словно человек, донельзя уставший от вечного молчания.

Слова его подхватывал ветер, уносил в равнодушные топи. Пролетели сойки, не боясь странника, уселись на ветвях, занявшись своими соечьими делами.

– Куда дальше, отец? Я сбился со счёта, сколько времени уже ищу тебя. Сам не знаю, зачем. Когда-то мне казалось, что знал. Теперь уже не уверен.

Он досадливо пристукнул кулаком по ни в чём не повинному камню; гранитную глыбу рассекла глубокая чёрная трещина.

– Да. – Аратарн смотрел на раскол. – Это я могу. А вот найти отца – нет.

«А тебе это настолько нужно? – в который уже раз возник всё тот же вечный вопрос. – Отца может просто уже не быть. Или он в таких областях сущего, куда тебе никогда не добраться. И чего, спрашивается, ты упустил Лидаэль? Дал ей уйти – и даже не спросил, где искать. Надо ж быть таким тупицей!»

Странник опустил голову, глянул на стиснутые кулаки.

«Вот если б эту историю рассказывал бард, сейчас непременно явилась бы мне прекрасная дева. Или мудрый старец. Спросили бы: „В чём печаль твоя?“ – и помогли б советом. Но такое только в сагах… – Он вздохнул и поднялся. – Нет, сам, всё сам…»