Сколько воды утекло, и мама уже состарилась. Всё горюет, кручинится, что нет у неё внучков, что так и не привёл он, Аратарн, невестку. И тяжко ему, остающемуся на вид молодым, брать в руки морщинистые мамины ладони, чувствовать, как рвётся сердце, что не может он сделать так, чтобы жила она б да жила. Подлечить – может, и лечит, уж как умеет. Потому, наверное, мама и жива. И как бы ни кружил он, Аратарн, по тропам здешним и нездешним, а всё равно возвращался на лесной хутор, мать оберегал-покоил.

Нет, никто не обидит Саату-травницу. Многие хвори умеет лечить, и роженицам помогает, и отовсюду идут к ней со своими бедами. Да и его, Аратарна, всякий знает. И знает, что рука у него тяжёлая и на расправу он скор.

Ни в чём не нуждается мама. И за него радуется: «Молодец ты у меня, видать, от отца дар долгой жизни достался!..» – хотя за что ж тут хвалить, не он родителя себе выбирал. А вот у него, Аратарна, на душе всё черней и черней. За призраком гнался, за тенью ночной; время потерял, Лидаэль упустил. Она-то ведь тоже куда-то делась. И где искать теперь дочку Снежного Мага и эльфранской принцессы?

Ничего нет хуже пустой праздности, когда тёмным мыслям – раздолье.

Аратарн вторично ударил кулаком по камню, к трещине, что поперёк, прибавилась иная, вдоль.

«Всё, хватит! – обозлился сам на себя парень. – Встал и пошёл! Домой. К матери…»

Подумал – и усмехнулся невесело. «К матери»! По людскому-то счёту ему и самому пора было сделаться седобородым старцем, на завалинке бока греть да трубочкой попыхивать, на нынешнюю бестолковую молодёжь жалуясь. Ан нет, и выглядит на «едва за двадцать», и ведёт себя так же. Вот только подругу, сердечную зазнобу, он себе так и не сыскал. Слишком поздно понял, чьи же глаза по ночам снятся, касание чьей руки до сих пор вспоминается.

Э-эх! Дело тебе нужно, Аратарн, настоящее дело. Ты, спору нет, исполнял, что мог, – берёг родные края от лихих людей и нелюдей, от забредающих тьма ведает откуда чудовищ; они, конечно, не ровня Орде, ну так и Защитников у хуторов не стало. Но этого тебе мало.

Он пустился в дорогу.

Единственное, что удалось сохранить с тех проклятых лет, были кони. Могучие, куда сильнее обычных лошадок, в чешуйчатой броне, с копытами, что могли разить не хуже самых тяжких палиц. А могли обернуться и мягкими звериными лапами, коль нужно. Гибкий хвост с роговым клинком на конце не хуже гномьего меча рассечёт вражий панцирь – не обойтись в Лесном Пределе без такого коня, Орда хоть и сгинула, да и без неё бед хватает.

Аратарн тронул поводья, и умный конь, чувствуя настроение всадника, сам принялся выбирать дорогу, точно зная, куда надлежит добраться.

– Ты. Должен. Был. Спасти. Маму!

Именно эти слова, рыдая, выкрикнула Лидаэль в лицо собственному отцу – великому чародею Горджелину Равнодушному, ещё прозываемому Снежным Магом. Выкрикнула, прежде чем опрометью выбежать за ворота отцова замка и, не глядя, швырнуть за спину чары, намертво запечатавшие тяжёлые полотнища створок.

Она узнала куда больше, чем хотела.

Узнала, как появилась на свет.

Узнала, что случилось с её матерью, принцессой Эльтарой Эльфранской.

Узнала, как и почему оказалась в воспитанницах Старого Хрофта, Отца Дружин, Игга, Аса Воронов – Древнего Бога Óдина.

Горджелин Равнодушный рассказывал обо всём, не щадя ни себя, ни дочери. Он ни от чего не отрекался. Он всё признавал – словно ему было совершенно всё равно, что она, Лидаэль, о нём подумает!

– Ты должен был спасти маму! Почему ты этого до сих пор не сделал?!

Вместо ответа Равнодушный поднял пустой правый рукав.

– Культя отрастёт обратно, ты сам говорил, – кипела Лидаэль.

Горджелин кивнул.

– Она отрастёт, дочь. Твоя бабка, Истинная Чародейка Фелосте, оставила мне множество даров, в том числе и этот. Но я лишь хотел сказать, что проклятие, наложенное на Эльфран, слишком сильно. Я могу ещё десять раз оставить в бою руку или ногу, но это не поможет. Нужны действенные чары обратной трансформы, а они не поддались пока даже мне.

– Не верю. Не верю! – Слёзы текли по щекам, тёплые и солёные. – Ты должен был спасти маму!

Снежный Маг промолчал.

И тогда Лидаэль, чтобы просто хоть чуть-чуть приглушить рвущую изнутри боль, вскочила, запустив тяжеленной сапфировой чашей в стену, бросилась вниз по лестницам и переходам, прочь из этого проклятого места, прочь от этого ужасного человека, прочь, прочь, прочь!..

…Её не преследовали.

Лидаэль не помнила, как вернулась домой – туда, где жила со Старым Хрофтом и Ками, старшей сестрой. Ну, как сестрой – не кровной, конечно же. Мама спасла ту девочку в галенском погроме, вернула ей жизнь, но немалой ценой.

Дом встретил Лидаэль звонкой и чистой пустотой. Его не оставили в спешке, не бросили, нет, отсюда уходили спокойно и с полным осознанием того, что делали.

«Наши пути расходятся, – словно бы сказали ей. – А долгие проводы – лишние слёзы».

Её вещи стояли собранными. Всё, что может понадобиться молодой чародейке в многотрудных странствиях: книги, свитки в кожаных футлярах, запечатанные воском от воды; редкие ингредиенты расфасованы по скляницам, аккуратно рукою Ками подписаны; всё предусмотрено, ничего не забыли дед со старшей сестрой – только сами сгинули.

И весточки не оставили. Что с ясной ясностью говорило: «Не ищи нас, не следуй за нами. Судьба твоя отныне от нас отдельна».

Лидаэль не обижалась. Она понимала.

Тот парень, Аратарн… их первая встреча, когда и он, и она удирали от Орды, их удесятерившиеся силы, стоило её пальцам найти жёсткую, бугристую от мозолей ладонь невольного спутника; и все последующие приключения, – казалось бы, должны были привязать их двоих друг ко другу крепче железных цепей, ан нет – разошлись пути-дороги. Оба они отправились искать отцов.

Она, Лидаэль, нашла. Хотя лучше б, наверное, и не находила.

Не торопясь и тщательно, так же, как и дед со старшей сестрой, закрывала-запечатывала она дом. Она тут выросла. Это её всё. Исхожена каждая тропка, знаком каждый кустик. И дать всему этому впасть в разор, в тлен, в запустение?! Никогда!

…Сперва она оставалась в доме. Одна. Лесные гномы, которых, помнится, сестра Ками спасала от морового поветрия, дружно явились помогать.

Какое-то время Лидаэль даже казалось, что тут она и останется – могущественной и загадочной лесной чародейкой, владычицей этих мест. Но – проходили недели и месяцы, пришла зима, набросавшая, как и положено, сугробов по самую крышу – и Лидаэль не выдержала.

Не с кем словом перемолвиться, всё одна и одна. Да, сперва она жадно училась – по оставленным книгам; но к весне уже с трудом могла заставить себя хотя бы взглянуть на строчки.

Нет, не могу так больше, призналась она себе. Пока были дед и сестрица… а вот одной – нет!

Она тщательно заперла окна, двери, ставни, наложила на всё неснимаемые наговоры. Аккуратно расставила на полках, рассадила на кровати старые свои игрушки, ещё детские – рука не поднялась выкинуть.

И – отправилась в путь.

Дорога вела золотоволосую чародейку на юг, в Гален Светлопенный. Там оправились от бед и лихолетья, там была нужда в знающих магах. А она, Лидаэль, ведает не только лишь истребительные заклинания навроде Разрыв-чар, Молота-сверху или Огонь-метлы.

…Гален Светлопенный встретил её очередной ярмаркой. Казалось бы, весна, какие тут торжища, народ всё подчистую подъел, все припасы! – но, ведая о том, к галенским причалам устремлялись корабли с юга. Везли зерно, засоленное или прокопчённое мясо, зелень, что выдержала бы морской переход; для особо важных покупателей, для королевского двора и знати свежесть поддерживалась особыми чарами.

Маги были нужны. Правда, как немедля убедилась Лидаэль, в ней самой видели прежде всего не чародейку, а… а… продажную девку – «одна ж елдыкаешься», как выразился некий купчина, тщетно трясший перед ней кошелём. Потом он, правда, отправил двоих мордоворотов притащить упрямую девчонку силой, и тут уже воспитанница Старого Хрофта себя показала: одному досталось по макушке Молотом-сверху, к другому она применила Огонь-метлу, слегка подправив и изменив до Огонь-веника.