Подойдя к Беллатррисе, она несколько раз коснулась ведьмы своей волшебной палочкой, обследуя ее. Все это врачевательница делала с брезгливым выражением на лице, словно дотрагивалась до ядовитой змеи или противной жабы.

— Лежи смирно и не дергайся! — приказала чародейка своей горе-пациентке. — Тебя сейчас же нужно выскоблить.

— Спасите моего ребенка! — взмолилась, наконец, мадам Лестрейндж.

— Ему уже ничем не помочь! — холодно и даже с какой-то долей злорадства отозвалась колдоповитуха. — А если еще хоть слово вякнешь, то я сразу же уйду и ты отправишься вслед за ним, стерва.

Вообще-то чародейка еще никогда ни одной женщине не сообщала столь суровую правду в такой грубой форме, напротив, вела себя в этих случаях весьма деликатно и всегда старалась смягчить удар и произнести слова утешения. Но только не сейчас. Целительница взмахнула волшебной палочкой и без церемоний принялась за дело. Беллатриса закусила губу от боли, как поступала и в тех случаях, когда Волдеморт пытал ее Круциатусом или в боевой схватке ее настигало заклятье врага. Однако сейчас было куда больнее. Та боль, которую ведьма испытывала раньше, была лишь телесной. А тут к физическим страданиям добавились душевные от осознания необратимой потери и пустоты, которую она принесла. Но колдунье все же было невдомек, что сейчас она просто расплачивается за все содеянное. Она стонала, а порой и подвывала от отчаяния.

— Мадам, может дадим ей обезболивающего зелья? — спросила молодая помощница, запуская руку в свою сумку.

— Обойдется! — категорично возразила целительница. — Не стоит переводить целебные зелья на эту мразь. Ишь, гнида, других Круциатусом пытала, а сама тут развылась. Как подумаю о бедных Поттерах, о несчастных Долгопупсах… Мерлин, их дети же теперь круглые сироты! Поделом ей, гадине! Будь моя воля, я бы вообще не притронулась к ней. Никогда еще не было так трудно исполнять свой долг!

— Я не узнаю вас, мадам! — в ужасе глядя на целительницу, сказала молоденькая чародейка.

— Я сама себя не узнаю! — помолчав секунду, отвечала она.

Тем временем мучительная процедура подошла к концу.

— Ну что, дрянь, — обратилась колдомедичка к Беллатрисе, убедившись, что кровотечение остановилось, — жить будешь, но поздравлять тебя особо не с чем. Даже останься ты на свободе, матерью вряд ли станешь.

Колдунья лишь злобно посмотрела в ответ.

— Пойдем отсюда! — обратилась волшебница к своей помощнице. — Не желаю больше ни минуты тут оставаться. — И обе чародейки, подобрав полы длинных халатов, поспешно вышли из темницы, оставив узницу в одиночестве.

*

Из тяжелой дремы Беллатрису вывели чьи-то осторожные и трепетные прикосновения. Даже в забытьи она поняла, что вряд ли это руки кого-то из ее тюремщиков.

— Милорд? — чуть слышно прошептала она.

— Это я, Белла! — донесся до ее слуха голос мужа. Родольфус приподнял ее и, заботливо поддерживая, помог сесть. Ведьма прижалась к его теплому телу, уткнувшись лицом в грудь, и снова заплакала. Родольфус погладил ее спину, пытаясь успокоить.

— Я потеряла ребенка, Руди! — всхлипывала колдунья.

Муж немного помолчал, а потом сказал, протягивая кусок черного черствого хлеба и стакан воды.

— Поешь! Мне на ужин дали перед тем, как в камеру отправить.

— Не хочу! — вдруг заорала ведьма. — Мой ребенок умер, и я тоже жить не хочу! Пусть уж лучше меня зацелуют дементоры, только поскорее! — истерила вне себя колдунья.

Внезапно ее крик оборвался звуком сильной пощечины, потом еще одной. После этого Родольфус повалил чародейку на пол, задирая подол мантии, а руки принялись беззастенчиво шарить по голому телу.

— Ты что творишь, Круциатус тебе в печенку?! — закричала Беллатриса, безуспешно пытаясь вырваться.

— Ты вообще-то моя жена, и за тобой должок! — грубо впиваясь в губы ведьмы, усмехнулся Лестрейндж.

— Я отомщу! — завопила Беллатриса. — Сама лично пущу в тебя Аваду!

Едва только колдунья сказала это, как Родольфус тут же оставил жену в покое, а она сразу же вскочила на ноги, хоть лицо ее и скривилось от боли.

— Ну, слава Мерлину! — спокойно и с улыбкой отвечал Родольфус. — Хоть в себя пришла. Это что-то немыслимое, когда воительница, и вдруг сдается, жаждет поцелуя дементора, а не своего возлюбленного повелителя! Такой я тебя никогда не знал, и ведь больше не узнаю, правда?

Тут Беллатриса все поняла, бросилась к Родольфусу и крепко обняла его.

— Спасибо тебе, Руди! — ласково проговорила она, целуя его в небритую щеку. — У меня еще никогда не было и, знаю, не будет такого друга! Хоть ты у меня остался!

— Если ты хочешь, чтобы я был твоим другом, то я буду им! — преданно ответил Родольфус.

— Знаешь, Руди, не будь в этом мире милорда, ты был бы моим возлюбленным! Но ведь наш повелитель жив, правда, Руди? — с мольбой глядя на волшебника, вопрошала чародейка. Она загнула рукав и показала бледное изображение темной метки. — С ним что-то случилось, это так, но он жив. А если жив, то рано или поздно вернется! Я знаю нечто такое, что милорд счел нужным доверить мне. Поверь мне, Руди!

— Я верю тебе, верю, Белла. Или ты полагаешь, я зря хитрил, приводя тебя в чувство? Да, милорд обязательно вернется, освободит и наградит нас. Но тогда тем более, Белла, ты должна держаться, чтобы дождаться этого момента! Ведь ты же не хочешь, чтобы наш лорд, придя за тобой в Азкабан, вдруг узнал, что твое мертвое тело сбросили со стены тюремной крепости прямо в море? А потому ты обязана так же рьяно бороться за свою жизнь, как до этого сражалась с грязнокровками и предателями крови. Но только не вздумай открыто противостоять тем, у кого сейчас перед тобой явное преимущество. Напротив, если это неизбежно, склони голову на время, как гибкое растение склоняется, пригибаясь к земле под порывами сильного ветра, чтобы не быть сломанным этой грозной силой. Оно ждет своего часа, ждет, когда ветер утихнет. И, тогда снова встает и радуется солнцу. Держу пари, умытая дождем черная роза зацветет еще краше и заблагоухает еще сильнее!

— Руди! — нежно глядя на мужа и трепетно обнимая его за плечи, воскликнула Беллатриса. — Какое счастье, что у меня остался ты!

— После суда нас, скорее всего, разлучат, Белла! Мы наверняка будем сидеть в одиночных камерах, как особо опасные преступники. Но ты обещай мне сейчас, что будешь изо всех сил держаться за жизнь и выполнишь все сказанное.

— Обещаю, Руди! — Ведьма снова указала на темную метку. — Это будет придавать мне силы. Я каждый день буду смотреть на нее, и однажды она вновь загорится. Но и ты обещай мне, что выживешь, Руди! Ты тоже обязан дождаться милорда и за верность ему получить заслуженную награду!

— Обещаю, Белла!

Ведьма улыбнулась.

— Может, теперь поешь? — снова спросил Родольфус, протягивая волшебнице хлеб и воду. — Суд над нами завтра, и тебе будут нужны силы.

Чародейка взяла кусок, разломила его пополам и протянула одну половинку Родольфусу.

— Только вместе с тобой! Тебе силы будут нужны не меньше, чем мне.

— Спасибо, Белла!

========== Глава 88. Показательный процесс ==========

Покроется небо пылинками звезд,И выгнутся ветви упруго,Тебя я услышу за тысячу верст,Мы эхо, мы эхо, мы долгое эхо друг друга.А. Герман «Эхо» На другой день состоялось заседание суда над Лестрейнджами и Барти Краучем сыном. Атмосфера во время всего процесса была очень напряженной. Гробовую тишину в зале нарушали только всхлипывания маленькой хрупкой волшебницы, сидящей рядом с мистером Краучем, который выглядел мрачным и изможденным. Лицо приняло землистый оттенок, а на лбу билась жилка.

— Введите их, — эхом раздался его голос.

Боковая дверь открылась, сотни пар глаз смотрели, как в зал ввели заключенных в сопровождении дементоров. Когда подсудимые опустились в кресла, то их сразу же приковали цепями. Родольфус смотрел на Крауча пустыми глазами, губы Рабастана нервно подергивались, Барти весь дрожал, соломенные волосы рассыпались по лицу, а на бледной молочно-белой коже проступили веснушки. Беллатриса же гордо восседала на своем кресле как на королевском троне, а ее блестящие черные кудри были похожи на корону.