— Петрификус тоталус!

Сейчас рука у нее дрогнула выпустить смертельное проклятие, и тому была веская причина: на волшебницу напал не кто иной как Сириус Блэк, непутевый кузен-гриффиндорец, причинивший немало неприятностей своей матери и тетке Беллы, а всего пару недель назад сбежавший из дома, за что Вальпурга Блэк скрепя сердце выжгла изображение сына с родового древа. И тем не менее это все-таки был ее кузен, в чьих венах текла чистая волшебная, да к тому же родная кровь.

— Белла! — вскрикнул пораженный до глубины души Сириус. На ведьме был надет черный балахон, а лицо скрыто маской, но кузен, видимо, узнал ее по голосу, когда чародейка творила заклинание.

— Ну, здравствуй, Сирри, мой дорогой беспутный кузен! — серьезно без ехидства и злорадства сказала ведьма, стоя над лежащим без движения шестнадцатилетним юнцом. Колдунья хотела снять маску и стянуть с головы капюшон, ведь необходимости в них сейчас уже не было, но передумала, опасаясь нарушить один из главных приказов Волдеморта своим пожирателям.

— Что, примкнул к Дамблдору и Ордену Феникса? — напрямик спросила ведьма.

— Конечно! — твердо отвечал Сириус. — Не мог поступить иначе! Ведь должен же я спасти и обезопасить своих друзей и вообще ни в чем неповинных людей, с которыми вы, кровожадные мрази, столь безжалостно расправляетесь!

— Нет! — вскричала Беллатриса, и глаза у нее загорелись фанатичным огнем. — Как же Гриффиндор тебя испортил, дорогой мой двоюродный братец, если ты не усвоил элементарных вещей, а именно: этим отродьям, грязи, чужакам не место среди нас. Это преступление — смешивать нашу чистую, да и просто волшебную кровь с их грязной! Уж сколько об этом толковала твоя уважаемая матушка!

— Моя матушка — мерзкая старуха, которая жила одной лишь злобой, и я даже рад, что она выжгла меня с родового гобелена, и у нас с ней нет ничего общего. А преступления из всех нас совершаете только вы, выжившие из ума изверги, помешанные на своих бредовых идеях и идеалах.

— Вальпурга все же любила тебя, своего сына, даже несмотря на все твои скверные выходки и суждения, которых ты понабрался в Гриффиндоре. А выжгла она тебя из родословной только тогда, когда ты сам от всего отказался. Сколько я наслышалась причитаний Кикимера о том, как горевала и рыдала твоя мать после побега старшего сына. Да и сама я не раз утешала Вальпургу, когда наведывалась к вам в дом.

Брат Сигнуса Блэка, Орион, со своей женой-кузиной Вальпургой и сыновьями Сириусом и Регулусом жили не в загородном родовом поместье в окрестностях Лондона, а в самой столице, где у древнейшего семейства был фамильный дом на площади Гриммо под номером 12. Он располагался совсем рядом с магловскими домами 11 и 13, но неволшебники его видеть никак не могли и привыкли к тому, что дома номер 12 просто не существует, а есть только пустырь, который, как проплешина, выделялся среди других строений.

При словах о Кикимере лицо Сириуса скривилось от отвращения.

— Мерзкая мартышка! — брезгливо сказал он.

— Ну хоть в чем-то ты еще рассуждаешь как чистокровка! — ухмыльнулась ведьма. — Не все еще потеряно!

— Я не желаю иметь с вами ничего общего! — снова повторил Сириус. — Среди вас не только чистокровки. Столько и чистокровных волшебников-то нет. Хватает и корыстолюбивых полукровок, которые не прочь сорвать куш на чужой беде и смертях.

— Ну а ты, дорогой кузен, я смотрю, тоже не бедствуешь, хотя и сбежал без гроша в кармане, — отметила ведьма, окинув взглядом его вполне приличную, но явно не из дома, мантию.

— Мистер Генри Поттер и миссис Лукреция Поттер, урожденная Пруэтт, родители моего друга Джеймса, были очень добры ко мне и приютили у себя. Да и дядя Альфард принял как родного, а перед смертью завещал все, что после него осталось. Он очень занемог, когда горевал после того, как его жена неожиданно и загадочно скончалась, — многозначительно сказал Сириус, пристально глядя на чародейку.

Ведьма не удержалась от злобной усмешки.

— Тоже мне загадка! — издевательски фыркнула она. — Должно быть, бабушка Элладора постаралась, желая избавить сына от этой грязнокровной нищебродки, а себя от, с позволения сказать, невестки. Думала, сын погорюет, а потом образумится.

— Не образумился и сам вскоре последовал за женой! — с горечью сказал Сириус.

— Эта дрянь наверняка околдовала дядю, польстившись на его знатное имя и золотые галеоны. Не иначе как по ее указке благородный чародей начал с родителями эту позорную тяжбу о наследстве! — негодовала Беллатриса.

— Дядя Альфард догадывался, что бывшие родственники могли навести порчу на его жену и поэтому заранее позаботился о завещании, чтобы убийцам его любимой ничего не досталось, тем более, что на наследство нашелся в его глазах более достойный претендент.

— Два сапога пара, мерзкие шарлатаны! — презрительно бросила Белла.

Сириус на это ничего не сказал, а заговорил о другом.

— А ты почему встала в ряды этого злодея и деспота? Ведь у тебя все есть: власть, положение, деньги. Скажи, пожалуйста, зачем тебе понадобилась эта гадость?

Лицо Беллатрисы вдруг смягчилось, и она заговорила назидательным шелковым голосом, как будто обращалась к ничего не смыслившему ребенку.

— Мерлин мой! Бедненький Сириус! Спасение волшебного мира гадостью называет.

Тут уж настала очередь Сириуса удивляться кузине, и во взгляде его кроме презрения и ненависти появилось еще и удивление, с каким человек часто смотрит на неадекватного и душевнобольного собеседника.

— А ты, значит, все эти ваши рейды, нападения и убийства спасением волшебного мира называешь? — тихо спросил он.

— Именно! Именно, дорогой кузен. Мои враги двух видов: грязнокровки, все наглее и наглее прущие в наш мир, и те, кто встает на их сторону, предатели крови. Кто из них опаснее, даже не знаю, но времени нет. Нет времени с ними церемониться. Еще каких-нибудь пару-тройку десятилетий, и уничтожат, смешают с грязью всю последнюю чистую кровь!

— И ты поэтому… — усмехнувшись, хотел было перебить Сириус, но разошедшуюся ведьму было уже не остановить.

— Да, поэтому! И не только… — Она опустила на мгновение глаза в пол. — Мы не отдадим этим грязнокровкам, которые теперь кишат в Министерстве магии, даже пяди своих древних законных прав. Править волшебным миром, быть у руля должны чистокровные маги, испокон веков живущие в нем. И мы будем отстаивать свое с оружием в руках, чем, собственно, и занимаемся… И разве ты не замечаешь, дорогой кузен, что этой грязи становится меньше, воздух чище, дышать легче. А то — что ни ребенок, родившийся у таких, то какой-нибудь сквиб или полусквиб. Нет, с этим давно пора завязывать!

— А не слишком ли много вы на себя берете? — горько усмехнулся Сириус. — Решаете чужие судьбы, кто прав, кто виноват, кому жить, кому умереть? Вы, значит, все это знаете?

— Кому как не нам, чистокровным чародеям, решать судьбу волшебного мира? Ну, ладно! В сторону дискуссии. Короче. Теперь ты все знаешь, Сирри. Деваться на некуда. Выбирай, кузен, или с нами — вставай рядом, пойдем вместе. Милорд тебе сегодня же дарует Черную метку. Большая честь, знаешь ли. Другие ее месяцами и даже годами добиваются. Или же против нас — пойдешь со своими грязнокровками. Но уж тогда не взыщи! Ну что, кузен, решился тоже встать в наши ряды, а? — усмехнулась ведьма, видя, что Сириус просто молчит и слушает, не возражая более. — Как я тебя перевербовала, а? За пять минут, без всяких фокусов.

— Замолчи, дрянь! — с ненавистью проговорил Сириус. — Ты мне не кузина и не родня, также как и Вальпурга — не мать. По тебе, грязной сумасбродной убийце, Азкабан плачет. И я обещаю, что сделаю все, чтобы тебя туда упрятать и заставить заплатить за свои преступления.

Тут и Беллатриса ответила с еще большей злобой.

— А я обещаю, я тебе клянусь, что когда-нибудь убью тебя!

— Что же медлишь? — ехидничал Сириус.

В этот момент в комнату влетел портал, за который держались Аластор Грюм, Фрэнк Долгопупс и еще один совсем юный волшебник, ровесник ее шестнадцатилетнему кузену, с черными вихрами волос и в круглых очках.