— Да это же чаша Пенелопы Пуффендуй! — воскликнула Белла, увидев на кубке изображение барсука.
— Ты потрясающе догадлива, — довольно кивнул Волдеморт. — Весьма приятно пить из такого магического артефакта, ведь он прибавляет упорства и трудолюбия, не так ли?
Беллатриса в изумлении молчала, словно гадая, какого еще сюрприза ждать от этого загадочного чародея.
— Теперь тебе не хватает только символа Гриффиндора. Меч я тебе дать не могу, но он и не нужен леди. Однако взгляни на эту вещицу.
При этих словах в руках у Волдеморта появился маленький обоюдоострый серебряный кинжал с невероятно красивой золотой рукоятью, украшенной сверкающими рубинами.
— Это уменьшенная копия меча Годрика Гриффиндора, гоблинской работы. Я наложил на него особые чары: клинок не знает промаха. Попробуй! — деловито добавил Темный Лорд.
Белла взяла нож, рукоять которого идеально легла ей в руку. Волдеморт наколдовал небольшую мишень и велел бросить в нее кинжал, что ведьма и сделала. Как и следовало ожидать, клинок воткнулся в самый центр, а Беллатриса восхищенно взглянула на волшебника, в темно-серые глаза с багровыми искрами на дне, крепко обняла, и его холодные руки тут же обвились вокруг стройной фигуры женщины.
— Я люблю вас! — прошептала она в своем сердечном порыве. И тут случилось нечто, чего Белла никак не могла ожидать. От ее слов Темный Лорд напрягся и резко отстранился. Его глаза горели яростным огнем, а бледное лицо, которое теперь уже не казалось непроницаемой маской, исказилось от гнева.
— Замолчи! Замолчи сейчас же! — злобно прошипел он. — И больше никогда не говори мне этого, понятно тебе? — ледяным тоном изрек он, грубо толкая Беллатрису на постель. — Неужели и твою головку успели набить этими глупыми дамблдорскими бреднями? Какое кощунство! Мне казалось, что хоть ты поймешь меня! Нет, я не мог так ошибиться в тебе. Во всяком случае от своего отказываться не собираюсь. У меня есть прекрасное средство заставить тебя перестать нести подобную чушь и вдолбить немного ума в твою голову еще до того, как скажется эффект от ношения диадемы Кандиды Когтевран.
— Круцио! — воскликнул Волдеморт, направив на Беллу волшебную палочку.
Адская нестерпимая боль тут же охватила все тело, словно в него одновременно вонзились тысячи раскаленных ножей. Беллатриса вскрикнула, но сразу же закусила губу столь сильно, что из нее на подбородок потекла струйка крови. Меньше всего ей сейчас хотелось показывать Волдеморту свою слабость. Она изо всех сил старалась подавить не только крик, но даже и стоны боли, рвущиеся из груди.
Темный маг нагнулся над ней, заглянул в лицо и назидательно, как будто это было всего лишь их очередное занятие магией, заговорил.
— Тебе ведь очень больно, не правда ли? Но, дорогая девочка, — тут его голос на долю мгновения смягчился, — если ты будешь любить, то станет во сто крат хуже, чем сейчас, а проклятие снять будет невозможно. Не нужна мне твоя любовь: верности, преданности и покорности будет вполне достаточно. Можешь даже не сомневаться, что все это не останется без награды. Я ни в чем тебе не откажу, но только любви не проси. — Он произносил слово «любовь» с таким отвращением, словно самое гнусное непотребное ругательство. — Я зарекся любить и тебе не советую! Или тебе мало примера твоей сестры? Посмотри, в какое ничтожество она превратилась из-за своей блажи. Кроме того, ты еще не видела, как эта мерзость убивает. Поверь мне, это не самая легкая смерть. Авада Кедавра, мгновенная как мысль, покажется просто милостью по сравнению с такой мукой. Хочешь правду, красавица? Знаешь, почему любовь никогда не умирает? Да просто потому, что ей, этой лживой стерве, уже некого убить! Погубив очередную свою жертву, эта гадина понимает на каком суку сидела и какой сук обрезала, потому находит другой! Мне бы не хотелось повторять этот урок, ведь ты же умница и все запомнишь с первого раза, не так ли? А если забудешь, то я снова не премину напомнить: беги от этой чумы, как дементор от Патронуса.
Тут Волдеморт, наконец, снял проклятье, и Белла с облегчением выдохнула. Больше сил у нее ни на что не осталось. Даже малейшее движение давалось с трудом и причиняло боль, которая тут же отдавалась во всем теле. А ее мучитель принялся снова гладить обнаженное тело, хотя на ответные ласки вряд ли сейчас можно было рассчитывать, потому как чародейка в любой момент могла потерять сознание от только что перенесенной пытки. Но Темный Лорд, казалось, этого совсем не замечал, когда с вновь охватившим его желанием притянул полубесчувственную Беллатрису к себе и срывающимся от страсти шепотом сказал.
— Иди ко мне, моя девочка!
И ей ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Чародей приник к ней всем телом, жадно и хищно целуя в теплые губы, сжимая в худых, но сильных руках эту до дрожи желанную ведьму. Беллатриса была беспомощной былинкой в его неистовых объятиях, но эта ее уязвимость и полная зависимость от его малейшей прихоти как раз-таки и нравились Темному Лорду, заводили его, заставляя кипеть холодную кровь. Чувство безраздельной и полной власти над этой женщиной вызывало просто невероятные ощущения. Обращение колдуна с Беллой сейчас было совсем другим, не как два часа назад — нежным и предупредительным. Сейчас он с ней не церемонился, нарочито грубо прикасаясь к нежной коже так, что наутро в этих местах показались синяки. Властные губы оставляли на ее теле красные отметины, точно печати, свидетельствующие о том, кому она теперь принадлежит. Порой Беллатриса зажмуривалась, и Волдеморт прекрасно понимал, что в эти моменты причиняет ей боль, но вести себя по-другому не собирался. Однако странно, что ведьма терпела все это не только покорно, но и с упоением. По тому, как чародейка тесно прижималась к нему, Волдеморт понял, что вместе с болью доставляет ей и особое удовольствие. А Белле казалось невероятным счастьем быть столь близкой ему, и за это была готова стерпеть от него все, что угодно.
Позже Беллатриса крепко уснула, а вот Темный Лорд спать не мог. Черный маг внимательно рассматривал и любовался обнаженной красавицей, что лежала в его руках, легонько гладил нежную смугловатую кожу, перебирал чудесные волосы. Какой бесценный подарок судьбы получил в этот день Том Марволо Реддл, ныне Волдеморт и самопровозглашенный лорд. До сих пор эта самая судьба была к нему не особо-то милостивой, все у нее приходилось отвоевывать, брать с бою даже то, что маг считал своим по праву. А теперь, похоже, эта капризная дама решила воздать сторицей за все невзгоды, и за этот дар, за один взгляд бездонных блестящих темно-карих глаз, за улыбку можно было бы простить всем и вся и раннюю смерть матери, и детство в приюте, и унижения. Какой шанс начать все с начала, зажить другой жизнью без жажды мести и причинения страданий другим! Но гордый, тщеславный, до невозможности властолюбивый, жестокий и мстительный волшебник сделал иной выбор, продолжая идти по темному кровавому пути к своей неминуемой смерти, телесной и душевной, увлекая за собой во тьму и Беллатрису. Он утопил в грехах, запятнал грязью и кровью, одним словом, погубил сперва душу своей женщины, а потом и ее саму, как ему предсказывала много лет назад провидица Кассанра Трелони.
Тем временем дрова в камине догорели, огонь потух, даже угли уже не тлели, и спальня почти погрузилась в темноту. Почти, потому что на столике в изголовье теперь горела свеча. Волдеморт, как завороженный, неотрывно смотрел на нее. За окном стояла темная холодная ночь, такая же, в которую ему суждено было родиться. Мела сильная метель, уныло завывающий ветер метал в оконное стекло хлопья снега, словно злился, что мрак и холод уже не имеют той безраздельной власти над замком и особенно этой комнатой. Камины, давая живительное тепло, постепенно отогревали толстые массивные стены, а маленькая свечка излучала свет. Каким хрупким и беззащитным, словно мотылек, казался этот огонек! Какой захватывающей была отчаянная борьба с окружающей его со всех сторон густой мглой! Каким пером описать этот маленький и единственный всполох света в кромешной тьме! Казалось, дунь на него тот неистовый ветер, что кружился за окном, и робкий источник света тут же погаснет. Но все же, не смотря на это чувствовались в этом пламени и скрытая сила, и бесстрашная отвага, заставлявшие бросать вызов тьме и холоду, ветру и метели, хотя явно неравной обещала быть эта борьба.
