<p>
Мои мышцы напряжены до предела, я готов ко всему. Умирать не страшно, но только не так и не упав вниз. Собрав в кулак остатки воли и сил, я поднимаюсь на ноги, чтобы постараться умереть достойно. Обещания подвига никогда не давал и не дам. Как получится!</p>
<p>
Тишина. Никого. Даже присутствие вселенского зла исчезло. Нет тех когтей, которые разорвут меня также как и Пастора. Ведь я следующий и последний в этой совсем небольшой очереди. Ожидание порой хуже самой смерти. Движение вверх прекратилось. Все замерло. Слышно, как камень впитывает свежую кровь, довольно и немного брезгливо чавкая при этом. Я смотрю по сторонам и никого не вижу, даже внизу никого не могу рассмотреть. Там все окутано мраком, который скрыл от любопытных глаз Пастора и Брендибоя. Гулко стучит сердце, тяжким молотом отдавая в висках. Немного похоже на морской прибой, который бывает во время небольшого шторма.</p>
<p>
Два огромных серых глаза, появившиеся из желтого света, с интересом рассматривают меня. Я смотрю в них. Обычные человеческие глаза, немного покрасневшие то ли от слез, то ли от недосыпания. Да, мало ли от чего лопаются капилляры в глазах! Хорошо различимы усталость, тоска, многочисленные светлые точки на серой радужке и застывшая слезинка в самом уголке глаза. Очень знакомые. Я их очень часто видел, но где? Ответ приходит сам. Я смотрю на свое отражение в луже крови, оставшейся от Пастора, она теперь сверкает зеркальным серебром и снова поднимаю взгляд на те глаза. Я узнаю их - это мои глаза.</p>
<p>
* * *</p>
<p>
В тот день, когда я грязный и заляпанный кровью выбрался из катакомб, в городе ко мне подошла девушка с серыми глазами. В её покрасневших глазах тоже застыли усталость, тоска и слезинка в их самом уголке. Она молча протянула мне книгу в черном переплете и незаметно исчезла. Девушки с глазами как у меня, умеют незаметно появляться и исчезать, лучше всех других девушек.</p>
<p>
"О ЧЕМ МОЛЧАТ ПЛАСТМАССОВЫЕ КРОКОДИЛЫ" - так называлась книга, которую вручила мне девушка с моими глазами. Я не прочел ни строчки из неё, потому что, умер вечером того же дня. Повесился. Прочная петля сдавила мое горло, передавив артерии, отрезала подачу крови и кислорода к мозгу, а может быть даже сломала шею. Мне было все равно, но вот механические часы на руке так и не остановились. Они громко тикали даже в морге, бесконечно раздражая покойников и спящий персонал.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
Жизнь номер 13</p>
<p>
</p>
<p>
Пластмассовый танк, которым я намеревался уничтожить все живое вокруг себя, сломался. Он не выдержал того обилия ядерных боеголовок, заложенных мной в его хрупкое чрево. А, все из-за того, что вокруг было слишком много специалистов и наставников, лучше всех остальных знавших, как взорвать этот мир. Боже, как давно это было! Жаль, что тогда ничего не получилось!</p>
<p>
Этот мир насквозь иллюзорен. Нет ничего настоящего - это я понял давно, но слишком поздно решился дать жизнь зернам сомнения, посеянных мною на крошечном кусочке не вспаханной целине души. Наверное, кто-то понял ненатуральность этого мира раньше и предпринял попытку изменить все. Я не успел. Просто опоздал и теперь остается лишь вспоминать прошлые жизни. Беситься от бессильной злобы на самого себя, попутно ужасаясь, что нельзя ничего изменить.</p>
<p>
Система взглядов внутреннего мира, выливающаяся в точку зрения на окружающий мир, сгорела оставив после себя невесомую горстку пепла. Тяжеленный дубовый комод тоже сгорел, но пепла от него оказалась намного больше. Так происходит, наверное, потому, что от подобных вещей гораздо больше толка, чем от понятных только мне моральных ценностей, которые я берег и лелеял в своей душе.</p>
<p>
</p>
<p>
</p>
<p>
Смерть номер 5</p>
<p>
</p>
<p>
В пятой жизни все было тихо и спокойно. Досаждали лишь воспоминания о прошлом, также как и в последствии память о пятой жизни.</p>
<p>
Не знаю как, но совокупность взглядов сформировавшаяся в процессе этого самого бытия в корне отличалась от предыдущих, да и последующих тоже. Факт в том, что сознание подавляло любой бунт желаний перемен, оставляя все как есть. Такое неприметное мещанское существование, отметающее мысли о поиске никому ненужных истин. На любое высказывание неподдающееся обработке всегда был один и тот же ответ: "Та-а-а! Это все ерунда, этого никто не знает!". Если кто-то пытался высказывать свою точку зрения, то оттуда приходилось выбирать либо самые приятные, либо самые неприятные моменты, чтобы затем иметь начальную точку отсчета. Зато сам часто высказывал свое мнение к которому окружающие непременно должны были прислушаться и сделать так, как я говорил. В случае отказа от предложенных мной действий, жутко обижался и немедленно предпринимал действенные меры по исправлению того, что было сделано не так. Смотреть на то, как беснуются ослушавшиеся, доставляло изрядную долю удовольствия. Как они замыкаются в себе и соглашаются со всем, чтобы я не предложил. Но мне приходилось слишком часто сомневаться, постоянно оценивая правильность принятого решения и поэтому у меня часто менялись планы. Если бы срок жизни отведенный под то существование был немного больше, то я непременно бы начал учить близких мне людей, как правильно дышать, как правильно думать и все подобное в этом духе. Промывка чужих мозгов - было моим любимым делом.</p>
<p>
Изрядная доля самодовольства и самохвальства постоянно присутствовала во всех моих рассказах. О том как я сделал то или это, порой не принимая в этом никакого участия. Главное, что все происходило под неусыпным контролем строгого ока. Этого было достаточно, чтобы смело заявить о всей проделанной работе. Примеров было множество, но я предпочитал не вспоминать о них в следующих жизнях. Глядя на окружающих со своей колокольни и высказывая непременно авторитетное мнение, я не понимал, как можно жить в вечном поиске перемен. Люди выделяющиеся из толпы вызывали самое настоящее отвращение и тогда я смеясь говорил:</p>
<p>
- С ними в детстве родители плохо занимались, уделяли им недостаточно внимания и поэтому они стараются выделиться из толпы! Их внешний вид к самовыражению не имеет никакого отношения!</p>
