Достав из кармана чётки отца, священник начал неторопливо перебирать их пальцами. Отполированное дерево привычно скользило по коже, помогая привести мысли в порядок. Монотонные действия, будь то уборка, покраска, перекидывание монетки или перебирание чёток, всегда успокаивали Коннора, и сейчас он как никогда не нуждался в спокойствии. Жить дальше так, как он жил сейчас, было невозможно. Рано или поздно мысли о демоне свели бы его с ума, ведь хуже простого ожидания было бессмысленное ожидание. Отец Андерсон намеревался узнать, цел ли его любимый, жив ли он или уже исчез, смешавшись с землёй Ада. Призыв к Жадности являлся единственным способом, с помощью которого можно было получить ответ.

Нет, естественно, пастор не собирался никого убивать, ему становилось мерзко и тошно даже от мимолётной мысли о кровавой жертве. Но у него была душа, как говорил Гэвин, чистая и сильная, и священник надеялся, что последние месяцы не слишком сильно очернили его дух. Стоило попытаться, стоило хотя бы рискнуть призвать его обратно, и отец Андерсон должен был решиться. Перед глазами снова качнулась чаша весов, но в этот раз принять решение оказалось куда проще.

Коннор медленно выдохнул, прислонившись холодным лбом к сцепленным в замок рукам. Он поверить не мог в то, что собрался сделать, что действительно намеревался обратиться напрямую к Аду. Это был конец. Идти против Бога, против церкви таким способом означало отлучение от сана. Даже если бы Коннор выжил после призыва демона, он бы не смог продолжать вещать о пути Господнем, такое лицемерие пастор себе бы ни за что не простил.

Поднявшись с жёсткой скамьи, священник направился к распахнутым дверям. В руках мужчина держал лист бумаги с коротким рукописным объявлением о бессрочном закрытии церкви. Прикрепив лист к дверям, отец Андерсон коснулся пальцами ровных букв и кисло ухмыльнулся. Столько Божьих законов он уже нарушил ради Гэвина и собирался нарушить ещё один, который мог стоить ему жизни. Священник прислонился лбом к холодному дереву дверей, набираясь смелости.

Заперев двери на ключ, мужчина прошествовал мимо стройных рядов скамей, скользя пальцами по спинкам. Замерев у последней, пастор нервно постучал пальцами по дереву и оглянулся, словно впервые осматривая свою церковь. Знакомые стены, родные, заученные до последнего стыка, до каждой трещинки; витражи, которые, возможно, он никогда не заменит новыми; расписанный потолок и позолоченный алтарь, давно ставшие частью повседневной жизни — от всего этого он собирался отказаться из-за любви к проклятому Богом существу.

Коннор неуверенно скользнул пальцами по завязкам, расплетая пояс. Опустив верёвку на лавочку, мужчина через голову снял рясу, оставаясь в рубашке и брюках. Следом на лавку опустилась колоратка. Расстегнув манжеты, он закатал рукава до локтей и сделал несколько шагов вперёд. Упав на колени перед алтарём, отец Андерсон закрыл глаза, начиная шептать молитву, вероятно, последнюю, ведь неважно, выживет ли он после призыва или умрёт, вернуться к своему Богу он больше не сможет.

Завершив молитву, священник поднялся с колен и обошёл алтарь, замирая у неприметной на первый взгляд двери. Звякнула связка ключей, из которой настоятель выудил один, тот, который не использовал уже много лет. Замок поддался с трудом, за столько лет механизм немного заржавел, но в итоге сдался. Дверь со скрипом отворилась, и Коннор поперхнулся спёртым воздухом.

Отец Андерсон не заходил в келью отца целых семь лет. Здесь всё было так же, как в последний визит, когда мужчина всё же решился собрать вещи Хэнка и отдать их в приют. Именно тогда он нашёл в дальнем углу шкафа свёрток, из которого выпала опаленная по краям книга. Обложка была багровой, без рисунков, материал на ощупь напоминал кожу, и Коннор с опаской пролистал несколько страниц. Осознание накатило лавиной, и мужчина с ужасом отшатнулся, выпуская мерзкую книгу из рук. Он не сомневался, что это была та самая книга про демонов, которая должна была сгореть при пожаре в секте, про которую рассказывал отец.

Стараясь не задумываться о том, откуда эта вещь взялась в церкви, Коннор запрятал её обратно в шкаф и с того дня больше никогда не возвращался в келью. И вот сейчас он стоял здесь, дышал сыростью с абсолютной уверенностью в том, что найдёт на обожжённых страницах необходимое заклинание призыва. Потревожив ногами застарелую пыль, пастор дрогнувшими руками открыл дверцы старого шкафа, замер, сверля взглядом плохо прикрытую книгу и, сглотнув слюну, достал её, преодолевая брезгливость. Присев на кровать, некогда принадлежавшую отцу, мужчина начал листать страницы, с омерзением вчитываясь в рукописные строки и изучая изображения. Пальцы до боли сжались на потёртой обложке, когда ближе к середине священник нашёл искомое.

Пальцы сжались от боли, когда Гэвин переместился во двор перед церковью. Он столько времени готовился, сражался с этой силой, но всё было бесполезно. Победить не получалось, как и жить с мыслью, что больше никогда не будет возможности приблизиться к любимому человеку, ощутить его тепло, мягкие касания и насытиться ответными чувствами. Когда Коннор закрыл двери церкви, повесив нечитаемое сквозь завесу магии объявление, Жадность и без этого понял, что священник больше не собирался принимать свою паству. Когда мужчина, помолившись, шаткой походкой обошёл алтарь, грех осознал, что больше не может ждать. Собрав максимально возможное количество сил, он сделал рывок, но не смог переместиться внутрь.

Желудок свело сильным спазмом, когда мужчина поднялся с кровати. Эти подзабывшиеся, но ни с чем не сравнимые ощущения пастор узнал бы даже спустя годы. Бросив книгу на пол, священник выбежал из кельи, но в зале никого не оказалось. Наверху тоже было тихо, и Коннор поспешил к дверям, даже не удосужившись накинуть куртку. Знакомый силуэт обнаружился неподалёку от леса, и отец Андерсон бросился навстречу Гэвину, сердцем чувствуя неладное. Демон хрипел, дрожал, а через несколько секунд, стоило мужчине приблизиться, осел на землю.

— Гэвин, что с тобой? — Настоятель не узнал собственный испуганный голос.

С неимоверным усилием подняв взгляд к прекрасному лицу, размытому из-за пелены боли, Жадность вымученно улыбнулся. Если таков был его конец, то он готов его принять, потому что жизнь без Коннора была в разы тяжелее и невыносимее, чем эта боль, которая грызла и выкручивала всё его существо изнутри, вырывая куски из мёртвой души. Демон не слышал, о чём кричал пастор, не видел, как тот с ужасом и отчаянием одёрнул руку от чужого лица, оставив на щеке ожог от своего прикосновения. Он видел лишь блестящие карие глаза, в которых была только забота, волнение и любовь.

— Прости меня, Коннор, — севшим голосом выдавил из себя грех. Поддавшись порыву угасающего сознания, Гэвин оттолкнулся слабеющими руками от земли, впечатываясь своими губами в мягкие губы Коннора. Подарив ему почти целомудренный поцелуй, демон закрыл веки, утопая во всепоглощающем океане боли.

***

Сознание возвращалось постепенно. Медленно Гэвин осознал себя в пространстве — он лежал на чём-то твёрдом, неудобном. Потом пришла боль — не острая, как перед забытьем, а тупая, слегка пульсирующая, больше похожая на сильную усталость. Следом вернулись звуки: едва различимое потрескивание фитилей в свечах, редкий скрип досок и монотонный голос, настолько тихий, что Жадность не мог разобрать слов. С небольшим усилием демон открыл слипшиеся веки и сразу зажмурился обратно от непривычного приступа головокружения. Он закашлялся от першения в горле и упал со скамьи.

— Гэвин! — прервав молитву, Коннор бросился к очнувшемуся демону, помогая ему подняться с пола. — Ты наконец очнулся, — зашептал пастор, прижимая к себе всё ещё дезориентированного демона. Несколько секунд потребовалось, чтобы Жадность окончательно пришёл в себя и осознал, где находится.

— Я… жив?

Проморгавшись, он непонимающе посмотрел в испуганные карие глаза. Гэвин поверить не мог, что действительно видит возлюбленного, слышит его голос, чувствует прикосновения дрожащих пальцев. Всё ещё не веря в то, что это не сон и не галлюцинация, вызванная умирающим сознанием, Гэвин подался вперёд, сминая поцелуем податливые губы. Влажный язык скользнул в приоткрытый рот, а пастор, растерявшись от напора, ответил не сразу. Грех не отступал, но стоило Коннору коснуться языком чужого, демон резко отстранился, ошалело касаясь пальцами собственных губ.