Растворившись в воздухе, Первый исчез, оставляя демона в одиночестве. По остаточному следу магии Гэвин понял, что тот направился в город демонов, а значит, убивать его сейчас Первый точно не собирался, чего нельзя было сказать о Конноре. Сколько ещё времени оставалось в запасе, прежде чем Владыка решит поглотить душу отца Андерсона? Станет ли тянуть ещё несколько недель, месяцев, лет или придёт за пастором в ближайшие дни? Чего вообще ждал Первый, следил за священником, наблюдал, пока его душа дозреет? У Гэвина не было разумных вариантов ответа ни на один возникающий вопрос. Несмотря на сотрудничество, он слишком плохо знал Владыку и не пытался с ним сблизиться. Логика поступков короля была недоступна греху.
Поднявшись, Гэвин бросил тоскливый взгляд на выход в мир людей и переместился на некогда привычный выступ над Провалом. Нужно было придумать способ связаться с Коннором, сказать, что он в опасности. Гэвин боялся за жизнь любимого, а ещё он опасался, что пастор посчитает его предателем. Он же демон, нечистый, вдруг священник решит, что всё это время Гэвин врал ему, чтобы втереться в доверие, и исчез сразу же, стоило только заполучить в свои руки гибкое тело, доброе сердце и невинную душу. Хоть как-то нужно было сказать правду, предостеречь, а лучше — защитить.
Жёлтые глаза вперились в переливающийся светом солнечных лучей портал. А что, если Первый обманул, вдруг никакого проклятья нет, и боль была разовой? Если подумать, Жадность за столько лет ни разу не слышал о подобном проявлении магии. Мог ли король найти время и создать своё заклинание? Стоило проверить, убедиться в том, что эффект был правдивым. Втянув жаркий сухой воздух Ада, Гэвин сосредоточился и переместился в лесополосу на достаточном расстоянии от церкви. Стоило только материализоваться между деревьев, как тело пронзила острая боль, выкручивая внутренности и грозя разорвать на части дрожащий источник силы. Из янтарных глаз неконтролируемым потоком потекла безвкусная влага, и демон, с трудом превозмогая боль, вернулся обратно в подземный мир. Несколько минут потребовалось, чтобы отдышаться и избавиться от остаточных ощущений. Первый не обманул, боль была нестерпимой, разрушающей, а ведь Жадность появился в нескольких километрах от церкви Коннора. Гэвин даже представить не мог, что ждёт его, подойди он хоть немного ближе.
Гэвин не знал, что ему делать, терялся в вариантах, не находя подходящего решения. Может, послать к Коннору Лень и… И подставить ещё её, нет уж! С ней Первый точно не станет церемониться, уничтожит сразу и глазом не моргнёт. Если раньше царёк ни о чём не подозревал и, видимо, не особо следил за своей добычей, погрязнув в насущных делах, то сейчас он точно не спустит глаз с пастора.
Неужели это конец? Придётся вот так просто сдаться, смириться, постараться забыть о существовании Коннора? Если на такой исход рассчитывал Первый, то он явно облажался, Гэвин не собирался сдаваться так просто. Жадность не планировал опускать руки, не сейчас, когда его тянуло к пастору в несколько раз сильнее, чем раньше, не сейчас, когда он знал, что Коннор готов принять его в свою жизнь, и уж точно не сейчас, когда демон знал о грозящей его возлюбленному опасности. Каким бы сильным ни было заклинание Владыки, Жадность намеревался перебрать сотни, тысячи вариантов, чтобы избавиться от его воздействия. Лучше бы Первый убил его сразу, потому что пока Гэвин жив, сдаваться он не собирался.
========== – 20 – ==========
Осторожный нежный поцелуй в основание шеи, едва ощутимое, как касание крыла бабочки, скольжение губ, щекотное и приятное до мурашек прикосновение колючей щетины к коже. Прерывистый вдох, больше похожий на молящий всхлип, длинные пальцы, зарывшиеся в растрепанные волосы, и жар подтянутого тела. Гэвин-человек такой же обжигающе-горячий, как Гэвин-демон, только ещё более ласковый, неторопливый, жаждущий растянуть каждое мгновение вместе, каждое прикосновение и глубокое чувственное проникновение.
Гэвин стонет низко, хрипло, не стесняясь своих реакций, полностью отдаётся удовольствию, ныряя в него с головой. И Коннор раскрывается в ответ, отдаёт себя целиком, как в их первый раз, больше не боится, не стесняется, готовый принимать чувства бывшего демона и дарить свою любовь в ответ. Андерсон стонет, прикусив кожу на тыльной стороне ладони, но Гэвин перехватывает его руку, целует свежий след от укуса, переплетает пальцы и смотрит бесконечно долго своими болотными глазами, заставляя Коннора тонуть в океане любви, который плещется в глубине мутной радужки.
— Хочу слышать, как тебе хорошо, — возбуждённый шёпот опаляет покрасневшую ушную раковину, а следом влажный язык тягуче медленно очерчивает её контур. — Дай мне всё, Коннор.
Мужчина не может сопротивляться этому зову, отпускает себя, растворяясь в глубоких толчках, приносящих нереальное удовольствие, целует шершавые губы Гэвина, которые постоянно обветриваются в плохую погоду, и беззастенчиво громко стонет, сжимая мышцами возбуждённый член любимого. Гэвин довольно выдыхает и напористо целует, сталкиваясь зубами с партнёром. Поцелуй несдержанный, страстный, влажный, и Коннор тяжело дышит в ласкающий его рот, прикусывает губы, случайно сдирая тонкую корочку с маленькой трещинки. К вкусу Гэвина примешивается едва ощутимый привкус железа из кровоточащей ранки, но оба не обращают на него никакого внимания, наслаждаясь друг другом.
Толчок, ещё толчок, глубже, сильнее, быстрее, и Коннор стонет, лаская себя в такт движению бёдер любимого. Кожа к коже, до звонких шлепков и влажного скольжения, и мужчина плывёт в шторме наслаждения, которое прошибает его от копчика выше, посылая сноп искр до самого мозга. Сбитое дыхание прямо у зацелованной шеи, на которой Гэвин, не стесняясь, каждый раз оставляет свои метки. Тёмные борозды от ногтей на загорелой спине, когда Коннор в очередной раз не может сдержать накопившуюся страсть. На животе вязкими каплями оседает сперма, внутри разливается горячая влага, и Коннор откидывается на сбитую, пропитавшуюся их потом и запахом подушку, блаженно улыбаясь своему теперь уже человеку.
— Ты ведь больше не уйдёшь? — сонно шепчут пересохшие губы, пока Гэвин достаёт салфетки и стирает следы их страсти.
— Больше никогда, — ответная улыбка меркнет в накатившей черноте и сильном запахе гари, прожигающем лёгкие.
Пастор резко подскочил на кровати, стараясь отдышаться. В горле пересохло от спёртого сухого воздуха комнаты, в глазах застыли слёзы обиды, которые мужчина тут же поспешил стереть. Сон. Просто сон. Очередной невыносимый в своём издевательстве сон, навеянный измученным от разлуки сознанием, и священник горестно зарычал, до скрипа вцепившись зубами в одеяло. Прошла неделя, как демон бесследно исчез, даже не попрощавшись, и Коннору начало казаться, что предшествующие исчезновению полгода были затяжной галлюцинацией, нереальной фантазией. Невыносимая, бесконечно долгая, тяжёлая неделя ожидания хоть каких-то новостей, малейшего знака, но в итоге ничего. Дни и ночи проходят, а Гэвин так и не вернулся.
Коннору больно, и каждый день он просыпается с чувством, что у него вырвали кусок чего-то важного и продолжают рвать, растягивая, словно он крепко привязан к дыбе. Он устал, он измучен, какие-то жалкие семь дней выпили из тела все соки. Пастор скучает так сильно, как не скучал ни по кому в своей жизни, и это чувство постепенно вытесняет из головы разумные мысли, оставляя одно лишь имя и образ полюбившегося создания.
Посмотрев на часы, показывающие такие привычные 5:17 утра, мужчина встал с кровати. В немытом зеркале отразилось осунувшееся лицо с глубоко запавшими глазами и тёмно-синими следами усталости под опухшими веками. Пастор толком не спал всё это время, ворочаясь полночи и изводя себя мыслями и волнениями. Жалкие три-четыре часа сна не помогали взбодриться, не помогали хоть каплю прийти в себя. Даже на службах отец Андерсон чувствовал себя разбитым и несобранным. Мужчину спасало только то, что за столько лет, отданных церкви, он заучил наизусть большую часть текстов.
