— Я сам с ними поговорю, — отозвался Коннор, застегнув последние пуговицы рубашки. — Сиди здесь и не высовывайся, а лучше пока вообще исчезни, — нервно бросил пастор.

— Я же сказал, что больше не уйду, — огрызнулся Гэвин, вставая с кровати.

— Я не про это, просто сделай так, чтобы они тебя не видели. — Коннор отвлёкся, услышав громкий окрик с первого этажа и последовавший за ним стук.

— И что ты им скажешь? Я же помог тебе, ещё и этот урод видел меня. Если его поймают, к тебе возникнут вопросы.

— Придётся соврать, — скривился Коннор. — Или ты предлагаешь познакомить тебя с ними? «Господа офицеры, позвольте представить, это Жадность и он демон из Ада, но для упрощения общения можете звать его просто Гэвином».

Грех открыл рот, чтобы поспорить, но понял, что достойных аргументов у него не нашлось. Гэвин не был человеком, не имел ни имени, ни адреса, ни документов, а придумай он легенду на ходу, после проверки вопросов к Коннору возникло бы куда больше.

Внезапно раздался второй оклик, более громкий, чем первый, и пастор начал спускаться вниз.

— Если Генри упомянет тебя, то скажет про твою дьявольскую природу, — тихо продолжил настоятель, направляясь к главному входу, — а учитывая его нестабильное состояние, посчитают, что он бредит, так что на этот счёт можно не переживать. А теперь сделай так, чтобы они тебя не увидели, — шёпотом закончил Коннор и открыл дверь.

— Добрый вечер, святой отец, нам поступил вызов, — начал патрульный и осёкся, обратив внимание на подбитую губу и синяки на шее, ставшие почти чёрными.

— Прошу вас, проходите, поговорим внутри, — отозвался священник, пропуская двоих мужчин внутрь.

Их разговор длился около получаса. Коннор во всех подробностях рассказал о нападении, опустив лишь момент появления Гэвина. Настоятель соврал, что смог отбиться сам, схватив одну из досок от поломанной скамейки. Офицеры лишь сочувствующе кивали, записывая показания и изредка задавая уточняющие вопросы. Когда разговор завершился, один из патрульных протянул Коннору две визитки. Одна принадлежала больнице, вторая — центру помощи пострадавшим от насилия. Настоятель хотел отказаться от последней, уверив, что ему не требуется психологическая помощь, но офицер настойчиво попросил оставить визитку. У отца Андерсона не осталось сил на споры, поэтому он убрал в карман обе карточки и проводил мужчин к выходу. Когда дверь за офицерами закрылась, пастор запер замок и устало стёк на пол прямо у порога.

— Всё нормально, просто дай мне минуту, — сказал мужчина подошедшему демону.

Прошло пять минут, прежде чем Коннор встал и молча направился в душ. Сил почти не было, хотелось быстрее лечь в кровать, но священник ощущал физическую потребность смыть с себя всю мерзость, что наговорил ему Генри — слова облепили тело тянущей коркой, подобно высохшей грязи. Быстро помывшись, пастор надел боксеры и поднялся к себе, неся вещи на сгибе локтя. Душ не помог, он всё ещё чувствовал на себе отвратительные касания чужих потных пальцев, а в голове эхом звучал скрипучий голос. Мерзко, противно, больно, и лишь когда мужчина переступил порог, оказываясь в прогретой комнате, весь негатив улетучился под натиском нежности в зелёных глазах.

Гэвин подошёл ближе, забирая из рук Коннора вещи, и сам повесил их в шкаф. Он старался не смотреть на практически обнажённого Коннора, понимая, что тот и без его поползновений сегодня пережил достаточно, и, обернувшись, демон никак не ожидал того, что пастор первым решит обнять его. Выдохнув, Гэвин сильнее прижал его к себе и замер, наслаждаясь приятной близостью. Дыхание священника щекотало шею теплом, немного цепляя ухо, и вызывало в теле Гэвина такие неуместные сейчас желания. А через несколько секунд Коннор отстранился, заглядывая в болотного цвета глаза.

— Я странно чувствую себя рядом с тобой, — с заминкой начал мужчина, — комфортно, уверенно, спокойно, как под защитой.

Гэвин внимательно слушал, пропуская через себя тихий тембр. Слова пастора звучали почти как признание.

— Так не должно быть, ведь ты демон, а я священник, мы вообще не должны были пересекаться. Зачем? Зачем ты пришёл ко мне той ночью? — почти в отчаянии прошептал отец Андерсон.

— Ты знаешь мой ответ, Коннор, он не изменился. Я пришёл, потому что люблю тебя, — сипло ответил Гэвин, не выпуская мужчину из объятий.

— Да, знаю. — Коннор сглотнул комок в горле, решаясь. — И мне кажется, что я тоже люблю тебя.

Жадность вздрогнул от того, как мощно громыхнуло в груди, и едва не застонал от разлившегося по телу тепла. Утробно рыкнув, он прижал священника к стене и подался вперёд, не ощутив сопротивления. Горячее дыхание опалило губы, и Коннор сильнее сжал пальцы на крепких плечах.

— Я не могу, — голос пастора дрогнул, — я принял целибат.

— Я знаю, — ответил демон, потираясь носом о мягкую кожу щеки, — но я лишь хочу поцеловать тебя. Поцелуи ведь не запрещены.

— Запрещены! — резко отозвался пастор. Гэвин удивился, внимательно смотря на румяное лицо. — Я сам запретил себе целовать тебя.

— Почему?

— Потому что тогда я не смогу сдержать себя, — искренне ответил Коннор, с болезненным желанием смотря в омут болотных глаз. А потом губы Гэвина всё же накрыли его собственные, вовлекая в осторожный поцелуй.

========== – 17 – ==========

Коннор сгорал, медленно и верно умирая в обжигающих объятиях демона, растворяясь под жаром прикосновений, и тут же воскресал под напором мягких, уверенных и нечеловечески горячих губ. Гэвин ласкал медленно, вдумчиво, растягивал своё и чужое удовольствие, играясь с языком пастора и одновременно обучая его, как правильно двигаться в поцелуе. И тот со всей возможной отзывчивостью и отвечал ему, выплёскивая копившуюся столько лет страсть, без стеснения тёрся о крепкий торс и прогибался под уверенным давлением ладоней.

Демон ощущался во рту едва различимым вкусом пепла и слегка поджаренного мяса, дразнящей горечью и нестерпимой сладостью — самым необъяснимо отталкивающим и при этом манящим сочетанием. Сплошное противоречие, от которого тело рвалось убежать на край света и спрятаться от настойчивых плотных губ, и в это же время не хотелось ни на секунду отрываться. Гэвин одновременно с телом словно целовал саму душу, проникал в неё глубже, цепляясь клыками, когтями, распространял свой сладкий яд, который необузданно хотелось впитать в себя до последней капли, отравиться им и попросить добавки.

Мир пастора сузился до крохотной, едва различимой точки, сознание отринуло все лишние и отвлекающие детали. Он словно оглох, ослеп, онемел, чтобы ярче чувствовать плотную текстуру нежно ласкающих губ, непривычное покалывание жёсткой щетины Гэвина, его осторожные и мягкие касания к бокам, спине, груди и ласковое скольжение пальцев во влажных волосах. Коннор тяжело дышал, шумно сипя носом, старался захватить больше воздуха, чтобы как можно дольше не отрываться от этого умелого рта. Неконтролируемый хрип на тонкой грани от стона потонул в поцелуе, когда демон провёл ногтями по влажной спине, оставляя на белоснежной коже краснеющие следы, и несильно, но ощутимо надавил на ямочки на копчике. Дрожь прокатилась по телу, следуя за этим движением, и священник прижался ближе, упираясь возбуждённым членом в ширинку Гэвина.

Низко зарычав, грех протолкнул между ног Коннора бедро, о которое тот сразу начал неосознанно тереться. Подставляясь всем телом под незнакомую доселе ласку, отец Андерсон всё больше растворялся в накатившем желании — таком запретном, недоступном ранее и таком необходимом. Гэвин опомнился лишь в тот момент, когда Коннор сдёрнул с него куртку и откинул куда-то в сторону. Осознав, к чему всё идёт, демон через силу заставил себя оторваться от истерзанных губ и посмотреть в расфокусированные от возбуждения глаза пастора. Понимая, что происходящее — это просто очередная реакция на стрессовую ситуацию, грех остановил мужчину, уперевшись ладонями во вспотевшую грудную клетку, когда тот потянулся за новым поцелуем. Нельзя поддаваться, не сейчас, ведь этим вечером священник пережил более чем достаточно.