Прихожанина прервал грубый толчок, от которого он отшатнулся ближе к главным дверям. Генри, не ожидавший нападения, обернулся, встречаясь с разъярённым взглядом того мужчины, которого Коннор назвал Гэвином.
— Проваливай! — рыкнул демон, едва сдерживаясь, чтобы не придушить жалкого человека. Он достаточно терпел его похотливые мысли, ждал, что тот начнёт раскаиваться, как и положено на исповеди, но тот решил ещё глубже окунуться в собственную грязь, поддавшись искушению. Жадность не мог позволить, чтобы кто-то подобный приблизился к его возлюбленному.
— Ты еще кто такой, чтобы командовать здесь? — взбрыкнул Генри, делая шаг вперёд, но почти сразу попятился, когда Гэвин начал наступать.
— Друг пастора, — процедил в ответ Жадность, стараясь держать под контролем человеческий облик. От сильных эмоций на руках начали прорезаться когти.
— Ты больше похож на уголовника, — рассмеялся мужчина и пропустил болезненный удар в челюсть.
— Гэвин, хватит! — крикнул Коннор, слабо представляя, как остановить перепалку.
— Действительно, — осклабился Жадность, — не устраивать же разборки перед лицом Господа. — И схватив опонента за воротник серой куртки, он потащил его к дверям, не слушая оклики пастора. Ярость буквально застилала глаза.
Не обращая внимания на капли дождя, которые огненными прикосновениями жалили кожу, стараясь смыть магию и открыть миру истинный облик демона, Гэвин протащил за собой через весь двор сопротивляющегося мужчину. Швырнув его к машине с такой силой, что тот разбил своей головой задний фонарь, демон зашелестел буквально в искаженное гримасой боли лицо:
— Убирайся прочь из этой церкви и больше не смей приближаться к Коннору. — Жадность вложил в слова часть своей силы, чтобы наверняка подчинить человека своей воле. Тот довольно глубоко увяз в захватившей душу похоти и жадности, но ещё должен был слушаться приказа.
Подскочив с мокрой земли, Генри, словно завороженный, сел за руль и, заведя двигатель, быстро выехал к дороге. Когда габаритные огни перестали мелькать между деревьями, Гэвин обернулся к церкви и вздрогнул, поняв, что Коннор всё это время продолжал наблюдать за ним, стоя под проливным дождём. Быстро переместившись к нему, Жадность втолкнул мужчину внутрь и прижал к себе, удерживая и согревая крепкими тёплыми объятиями, но священник резко дёрнулся, отталкивая от себя чужие руки.
— Что ты наделал? — В голосе просквозило отчаяние.
— Уберёг твои уши от очередной порции грязи. Коннор, его мысли и то, что он говорил тебе, ты не должен был это слышать.
— Это была исповедь, Гэвин, и если он решил озвучить подобное, то значит, что ему это необходимо.
— Это говорил не он! — рыкнул Гэвин и тут же стушевался под непонимающим взглядом. — Этого не должно было произойти, Коннор, прости. Моё присутствие плохо влияет на людей, поднимает из глубин души их тёмные мысли и подпитывает греховные желания. Подобное происходит не умышленно, я не могу контролировать такие проявления силы, просто…
— Просто такова твоя природа, да? Это ведь твоя суть, смысл твоего существования, тебе даже напрягаться не нужно, чтобы глубже ввергать человеческие души во грех. — В карих глазах отразилась внутренняя боль.
— Коннор, я…
— Уходи, — тихо произнёс священник. — Пожалуйста, уйди, Гэвин, мне нужно подумать обо всём этом. Одному.
Коннор молча запер входные двери церкви раньше положенного времени и, не оборачиваясь, отправился к себе в комнату. Лишь неприятное ощущение в животе дало знать о том, что демон послушался и ушёл.
Эмоции от откровения Гэвина были гадкими, мерзкими, а внезапное осознание элементарной истины подавляло. Демон неосознанно мог влиять на людей, значит, мог влиять и на самого Коннора. Получается, Гэвин не был ему интересен, приятен, симпатичен, он просто выцепил что-то тёмное в глубине души, вытащил на поверхность и облачил в непривычные желания. Поэтому священник поддался ему тем вечером, поэтому защищал, врал, выдавая желаемое за действительное. Или же нет?
Пастор проворочался сбоку на бок всю ночь, одолеваемый невесёлыми мыслями. Он не мог понять, где начиналось влияние Гэвина, а где — настоящие чувства. Он встал с утра полностью разбитый, за целую ночь так и не сомкнув глаз, и даже не посмотрел в сторону демона, который снова появился и даже выглядел эмоционально подавленным.
Жадность безуспешно пытался вывести пастора на разговор, но тот лишь отмахивался от него, словно от навязчивой мухи, полностью сосредоточившись на подготовке к мессе. К девяти подтянулись прихожане, и Коннор полностью сосредоточился на молитвах и пении, стараясь не обращать внимания на Гэвина, который сидел в одиночестве на последней скамье. Генри не было видно, но священник даже не был удивлён этому, учитывая, что произошло прошлым вечером. Пастор вообще чувствовал себя до странного спокойно, на грани равнодушия, словно кто-то отключил большую часть эмоций. А потом он внимательно посмотрел на свой приход и на мгновенье сбился с мысли, ведь в среднем ряду не хватало трёх человек. Сердце болезненно сжалось, и Коннор почти моляще посмотрел на Гэвина, но тот не заметил этого взгляда.
Гэвин вообще ничего вокруг не замечал, ведь сидел с закрытыми глазами, откинувшись на жёсткую спинку скамьи, а его губы едва заметно двигались в немом монологе. Веки распахнулись на короткий миг, в течение которого демон одарил нечитаемым взглядом нескольких человек, и снова закрыл глаза. А через несколько минут зал покинула ещё пара прихожан.
Коннор держался поразительно спокойно, почти отстранённо. Он закончил мессу привычным ритуалом, мило поговорил с некоторыми людьми из прихода, дал парочку советов нуждающимся, ласково улыбаясь каждому собеседнику. Поведение было настолько обыденным и привычным, что никто не заметил и капли изменений, лишь Алиса, одолеваемая странным предчувствием, косилась то на пастора, то на мужчину со шрамом на носу, которого явно никогда не видела раньше. Спросить о нём отца Андерсона она так и не решилась. Даже после вечерней мессы, на которую тоже решила приехать, уговорив Лютера, девочка не подошла к священнику, видя, что он почти без сил, хотя и старался держаться бодро.
Настоятель действительно старался, с трудом удерживая плотину, которая не давала эмоциям выплеснуться наружу. Он из последних сил крепился, выслушивая людей вокруг и даже посмеялся на чьей-то шуткой. Плотину прорвало почти сразу, стоило ему запереть дверь, оставаясь наедине со своим личным проклятьем.
— Двенадцать человек, — натянуто спокойно произнёс пастор, пока холодная ярость набирала обороты, захватывая его разум. — Двенадцать!
— Коннор, я…
— Заткнись, замолчи! Я больше не желаю слушать твои лживые речи, нечистый! — Гэвин дёрнулся, словно от пощёчины, когда священник обратился к нему, напрочь игнорируя имя. — Несколько месяцев ты твердил мне о своих чувствах, о том, что ты, якобы, любишь меня. Несколько месяцев втирался в доверие, пытаясь проявить заботу, и я даже поверил тебе. Поверил, как идиот, что демон действительно может что-то чувствовать, что твои слова — не пустая болтовня, а искренние признания, а сегодня ты прямо во время мессы посмел отравить своей силой двенадцать человек, которые ушли, отвернувшись от Господа! — Коннор подходил ближе, напирая на Жадность, который встал в проходе, собираясь выдержать любой напор пастора.
— Коннор, послушай, эти люди такие же, как тот Генри. Они не хотят спасения, они хотят…
— Хватит! — резко оборвал его объяснения пастор. — Ты всерьёз думаешь, что я снова поверю тебе?
— Я просто хотел защитить тебя от них! — сорвался на крик Гэвин. — Ты не видишь всю ту грязь, что хранят в себе их души, ты не представляешь, какие мерзкие желания зарождаются в них, когда они смотрят на тебя. Я не могу просто терпеть, когда кто-то фантазирует о том, как насилует человека, которого я люблю!
— Достаточно, — холодно произнёс Коннор. — Я не могу проверить твои слова, но что более важно, я больше им не верю, ни единому твоему слову, Гэвин. Отец был прав, демон не знает, что такое любовь, он может лишь разрушать, именно этим ты и занимаешься — разрушаешь дело моей жизни. Ты проклял своим присутствием эту церковь, ты распугиваешь мою паству, пробуждаешь в людях странные мысли. Демон не может создавать, помогать, демон только уничтожает, и именно этим ты занимаешься уже столько месяцев — планомерно уничтожаешь мою привычную жизнь!
