— Я хотел, чтобы ты привык к моему более родному обличью, чтобы принял меня настоящего, а не обманчивую маску. — Гэвин замялся и кашлянул в кулак, прочищая горло.

— Ясно, — с трудом выдавил из себя настоятель, хотя ясно не было. — А твоя внешность, разве демоны могут иметь шрамы? Почему ты так выглядишь?

— Я не могу повлиять на свой образ, Коннор. Когда демон настраивается на мысли человека, перед которым хочет появиться в людском облике, то внешний вид неконтролируемо создаётся на основе предпочтений выбранного человека, — ответил Гэвин, почесав непривычное дополнение в виде шрама на носу.

— Хочешь сказать, что твоя внешность учитывает мои вкусовые пристрастия? — Священник думал, что вряд ли сможет удивиться ещё больше, но явно ошибся в своих суждениях. — Как такое возможно, я даже не влюблялся никогда и вообще не испытывал к кому-либо влечения. Я сам не знаю свои вкусы.

— Теперь знаешь, — посмеялся Гэвин. — За формирование образа отвечает твоё подсознание, так что да, моя внешность должна быть оптимальной, чтобы понравиться тебе. Хотя исходя из того, как я выгляжу, могу сказать, что вкус у тебя не очень.

— Почему это? — Коннор возмутился чисто на автомате, следя за тем, как Гэвин отходит в сторону и падает на ближайшую скамейку, вальяжно расставив в стороны ноги.

— Потому что я выгляжу как бандит из какого-нибудь низкобюджетного боевика. Ну или как детектив, который ночует на работе, ловя бандитов в том же низкобюджетном боевике, — ответил Гэвин, почёсывая щетину. — Чёрт, колется.

— Не поминай чёрта, ты же в церкви находишься, — произнёс пастор, стойчески выдержав скептический взгляд. — Тем более, ты же ходил почти с такой же, — хмыкнул он, закрыв банку с лаком.

— В образе демона кожа менее чувствительная, я практически не ощущал щетину.

Отнеся кисть и лак в подсобку, пастор вернулся, замерев перед демоном.

— Знаешь, ты забавно разговариваешь, — внезапно признался мужчина.

— Ты это о чём? — Зелёные глаза подозрительно сузились, а в них мелькнули былые жёлтые искры.

— О твоей лёгкой гнусавости. В образе демона я не замечал этой особенности, но сейчас, когда ты принял такой вид, стало очевидно, — честно ответил пастор.

— Коннор, я похож на человека, которому сломали нос, причём, судя по горбу, даже не один раз. Учитывая это, лёгкая гнусавость — меньшая из тех проблем, которая могла проявиться.

Настоятель хотел добавить что-то ещё, как дверь в главный зал открылась, и в церковь вошёл вымокший до последней нитки мужчина. Подойдя ближе, он приветливо улыбнулся.

— Здравствуйте, отец Андерсон! Я бы хотел… — посетитель осёкся, заметив рядом со священником постороннего. — Простите, я не знал, что вы заняты.

Коннор бросил вопросительный взгляд на Гэвина, когда понял, что прихожанин тоже видит его. Привыкший к тому, что демон не виден посторонним людям, он не ожидал каких-либо изменений.

— Не волнуйтесь, я уже ухожу. — Жадность поднялся со скамьи, едва слышно шепнув Коннору о том, что будет наверху, и вышел через главные двери, чтобы не вызывать подозрений. На миг пастор ощутил, как демон телепортировался, и лишь после этого повернулся к гостю.

— Не ожидал вас сегодня увидеть, Генри, — откровенно признался настоятель. — Что привело вас ко мне в такую погоду?

— Я бы хотел исповедоваться, — ответил светловолосый мужчина, который пристально сверлил взглядом вход, словно ожидая возвращения того человека, которого совершенно точно видел здесь впервые.

— Завтра же месса, вы могли исповедоваться после неё, — удивился пастор.

— Я хотел поговорить наедине, чтобы поблизости не было других прихожан, поэтому приехал сегодня. Не ожидал, что здесь будет кто-то ещё. — Синие глаза посмотрели на собеседника, но взгляд быстро скользнул в сторону, не позволяя священнику разобрать чужие эмоции. — А тот человек ваш друг? Я не видел других машин на парковке.

Коннор нервно сглотнул, раздражаясь от излишней наблюдательности посетителя. Очевидно, что Гэвин не стал создавать себе машину, демону не нужно человеческое средство передвижения, а теперь из-за этого просчёта священнику приходилось на ходу придумывать историю. От мысли, что придётся соврать прямо перед лицом Господа, в желудке неприятно похолодело.

— Это один из рабочих, которые приехали ставить вентиляцию на кухне. Его коллега забыл необходимый инструмент и поехал в город, Гэвин же решил остаться и начать приготовления. Мы как раз обсуждали некоторые детали проекта. — Коннор мысленно извинился перед Богом, хотя умом понимал, что сказать правду в любом случае не может. — Пройдёмте в конфессионал,{?}[Кабинка для исповеди] Генри. — Мужчина кивнул в сторону небольшой кабинки и первый поспешил к ней, будучи уверенный в том, что прихожанин последует за ним.

Присев на небольшую сидушку внутри, пастор склонился к резному окошку, отделяющему его от Генри. Мужчина, который уже успел встать на колени, посмотрел на него затравленно, немного испуганно, но при этом, сделав глубокий вдох, заговорил уверенным, хоть и тихим тоном.

— Отец Андерсон, я согрешил, я возжелал мужчину, — начал прихожанин, прислонив к лицу сплетённые в молитвенном жесте руки. Коннор прочистил горло, но Генри ничего не дал ему сказать. — Прошу вас, святой отец, мне нужно высказаться. Я слишком долго хранил в себе это желание, эти мысли, что кажется, будто вот-вот сорвусь. Вы же знаете, пастор, я болен, любое откровение может стать последним.

— Продолжайте, Генри, я слушаю, — кивнул Коннор, следя за мужчиной внимательным взглядом.

— Я чувствую запретные желания, отец Андерсон. Каждый раз, когда я вижу этого человека, внутри разгорается пожар, который я не могу обуять самостоятельно. Я не должен испытывать подобного к мужчине и понимаю, что мои желания запретны, греховны, но отказаться от них сродни тому, как лишиться части жизни, — шептал мужчина, мечтательно прикрыв глаза.

— Я вижу его во снах почти каждый день. Он прекрасен, святой отец, красивее всех, кого я когда-либо видел, добрее, отзывчивее. Он стоит в своём чёрном одеянии и кажется в нём совершенством — таким далёким, недоступным, но стоит мне приблизиться к нему, как я чувствую его горячие объятия и скольжение длинных пальцев у себя по лицу. — Прихожанин шумно выдохнул, вплотную прижимаясь к разделяющей его и Коннора перегородке. — Он целует меня осторожно, неловко, но при этом вкладывает всю страсть, что копилась в нём долгие годы одиночества. Его кожа гладкая, нежная, по ней так приятно скользить ладонями, губами, языком, очерчивать линию позвоночника, целовать бёдра и опускаться ниже, вставая на колени так же, как я стою сейчас перед вами, отец Андерсон.

Мужчина задышал громче, чаще, увлёкшись собственными фантазиями, и Коннор с каждым произнесённым словом чувствовал себя всё более неловко. Генри всегда казался ему довольно скромным, зажатым мужчиной, а после обнаружения рака и вовсе закрылся ото всех. Он не исповедовался больше года, хоть регулярно посещал воскресные мессы, и священник даже представить не мог, что творится в голове у прихожанина. А тот в свою очередь не останавливался, продолжая выливать на пастора свои грязные мысли.

— Он так горяч, так податлив и открыт передо мной. Громко стонет, когда я касаюсь его возбуждённой плоти, прижимается ближе и покорно раскрывается, впуская в себя мои пальцы. Он так покорен только со мной, и это сводит меня с ума. Я беру его по разному, отец Андерсон: нежно и любяще, грубо и быстро, страстно и подавляюще — беру и мечтаю украсть его, присвоить, запереть от всего мира и единолично наслаждаться каждым мгновением близости. Я хочу, чтобы он принадлежал только мне.

Мужчина поднял голову и посмотрел на Коннора сияющими каким-то нездоровым блеском синими глазами. Пастор сглотнул, невольно стараясь отстраниться, вжаться в стену, ведь что-то в этом взгляде пугало, казалось безумным. Генри натянуто улыбнулся и встал, покидая исповедальню и приближаясь к замершему Коннору.

— Отец Андерсон, вы не представляете себе, как…