— Не прикасайся! — Коннор оттолкнул его, пытаясь выпутаться из хватки сильного хвоста, и демон не стал его удерживать, покорно отступил, как и всегда.
Жадность не хотел давить, не хотел ломать человека, насильно заставляя терпеть свои касания. Он отходил сразу, стоило Коннору сказать об этом, и такая тактика понемногу давала свои плоды. Пастор привыкал к чёрным рукам с обуглившейся кожей на пальцах, не напрягался так сильно, как раньше, стоило адскому псу прикоснуться к его спине, руке или лицу. Раньше священник не выносил даже малейшей попытки притронуться, отскакивал и начинал обрабатывать место контакта святой водой, сейчас же демон мог трогать его несколько десятков секунд, не боясь быть отвергнутым. Но грех признавал, что с хвостом действительно перегнул палку, поторопился и теперь надеялся, что необдуманное действие не разрушит жалкие крохи того фундамента, на котором он желал построить доверительные отношения.
С каждым проведённым вблизи пастора днём демон убеждался, что сможет если не влюбить в себя священника, то хотя бы стать ему другом. Лень бы знатно посмеялась, услышь она об этом. Дружба между представителем духовенства и созданием бездны могла стать отличной темой для шуток в их небольшом кругу грехов. Возможно, Жадность даже успел бы оценить хоть одну попытку юмора в свой адрес до того, как Первый проклянёт его за неповиновение. А демон ни секунды не сомневался в том, что Владыка знатно отыграется на всех его воплощениях и наверняка начнёт с самого слабого — с образа человека, в котором Жадность так ни разу и не появился перед возлюбленным. Пока было слишком рано, он хотел дождаться момента, когда Коннор окончательно привыкнет к его промежуточному воплощению. Жадность терпел целый год, наблюдая лишь издалека за жизнью любимого, он сможет вынести даже ещё столько же, пока пастор примет его облик. Демон был уверен, что сможет.
Коннор с ужасом для себя понемногу осознавал, что присутствие тёмного гостя начало казаться ему чем-то обыденным, привычным. Его опасная аура с каждым днём ощущалась всё меньше, тёплые прикосновения приятно согревали, когда замёрзнувший Коннор возвращался после очередной попытки привести фасад церкви в надлежащий вид. Глубокий голос и тягучие песни начали восприниматься привычным ритуалом перед сном. Священник с трудом признавался себе, что завершив на ночь очередную молитву, ждал, когда демон затянет новую песню. Казалось, что он знал их тысячи и тысячи, на разных языках, с разными мотивами и историей, но все сводились к одному — к признаниям в любви. И пастор поверить не мог, что демон действительно таким способом пытался донести до него свои чувства. Нет, пастор не верил, потому что порождение подземного мира может испытывать столь возвышенное и светлое чувство, которое люди именуют любовью.
Не может это существо любить и при этом разрушать главное дело жизни пастора. А он разрушал медленно, неторопливо, но разрушал и ни разу не назвал причин, по которым распугивает приход. Коннор спрашивал каждую неделю, надеясь и боясь услышать ответ, но гость из подземного мира лишь уходил от ответа, отделываясь неясными формулировками. Хотя нужны ли демону причины, чтобы найти себе еду среди людей? Для него присутствующие были лишь сопутствующей закуской, дополнением, которая сама шла в грязные демонические лапы. Единственное, что обещал пастору подчинённый Дьявола, что всё скоро закончится.
— Естественно, закончится, ведь скоро твоими стараниями здесь останусь только я, — с грустью в голосе ответил Коннор. — Ты разгоняешь всех, распугиваешь мою паству, поглощаешь их души прямо у меня под носом, а я никак не смогу их защитить.
Мужчина говорил тихо, с нотами отчаяния в голосе. Он сидел на холодных ступенях церкви, закончив очередную мессу, и с болью в глазах провожал разъезжающихся верующих. Настоятель даже облачение не сменил, так и остался на грязном пороге в своём белом одеянии, которое в любом случае собирался постирать.
— Я не ем их души, Коннор, если тебе станет легче от этого знания, — ответил демон, смотря за тем, как по спине пастора прошла дрожь. — Сегодня холодно, тебе лучше зайти внутрь, — тихо произнёс Жадность, касаясь ладонью между острых лопаток и посылая порцию согревающего тепла.
Мужчина даже не стал отталкивать чужую руку, окончательно смирившись с таким положением дел. Это существо слишком любило тактильный контакт, но что хуже, демон был абсолютно прав в своих суждениях, на холодном ветру раннего ноября пастор действительно продрог до самых костей. И несмотря на тяжело переносимый холод, отец Андерсон продолжал сидеть у главного входа в церковь, довольствуясь крохами тепла, которые дарил ему демон. Он словно впал в анабиоз, погрузился в подобие транса, убаюкавшись под осторожными поглаживаниями по спине. Коннор мысленно перенёсся далеко в своё детство, вспоминая, как холодными зимними вечерами Хэнк читал ему сказки на ночь, ласково гладил по голове и прижимал к себе, согревая в своих тёплых медвежьих объятиях. В те дни было также уютно, как и сейчас.
Резко прервав поток дорогих сердцу воспоминаний, Коннор осознал, что демон перестал гладить его спину и действительно обнял его. Прижимаясь горячей грудью к замёрзшей спине, сын ада сцепил руки на животе пастора и с удовольствием вдыхал запах травяного шампуня Коннора. Пока человек расслабился и глубоко задумался о чём-то, не замечая более тесного контакта, Жадность с упоением наслаждался каждой секундой желанной близости. Было мало, чертовски мало, настолько сильно хотелось большего, насколько это вообще было возможно. Хотелось сильнее прижать твёрдое тело к своей груди, снять эти нелепые одежды, скрывающие под собой красоту человека. Хотелось развернуть Коннора к себе и долго, с упоением целовать его мягкие губы, ласкать его торс, спускаться поцелуями ниже и ниже, открывая для себя карту чувствительных точек на теле священника. Хотелось любить его телом и душой, быть рядом, заботиться, защищать, согревать. Много чего хотелось, Жадность терялся от вихря желаний, которые порождал в нём этот человек, но терпеливо держал себя в руках, боясь спугнуть настоятеля своим напором.
Внезапно сердцебиение священника подскочило, а сам он нервно завозился на ступеньке, неуклюже выпутываясь из непрошенных объятий. Грех не стал его удерживать и разжал руки. Отец Андерсон мгновенно отошёл от него на несколько шагов, пребывая в растерянности.
— Зачем? — от неожиданности он даже не придумал вопроса лучше.
— Ты замёрз, я просто хотел тебя согреть. Не нужно так бояться меня, Коннор, я не наврежу тебе, поверь мне.
— Поверить? Поверить тебе? Демону, который отравляет своим присутствием священное место, который вредит невинным людям, который питается душами других людей — это тебе я должен поверить?
Священник говорил громко, но абсолютно ровным, почти безэмоциональным тоном, скрывая за холодной отрешённостью едва сдерживаемую ярость. Но больше всего пастор злился не на адское создание, которое, похоже, действительно хотело помочь, он злился на самого себя, что позволил себе расслабиться в этих тёплых руках. Коннор не любил холод, слишком не любил, а демон, как на зло, казался почти горячим, согревающим, как печка, отталкивать его в этот раз почти не хотелось.
— Мне нужно переодеться, — успокоившись, произнёс Коннор, чтобы хоть как-то заполнить возникшую паузу. Сын бездны на это спокойно отступил в сторону, освобождая проход. — А ещё у меня есть старые джинсы, думаю, они подойдут тебе по размеру.
— Мне не нужна одежда, я не чувствую холод, — отозвался Жадность, немного расслабившись. Пусть показалось, что он снова переступил черту, но в этот раз священник не стал его прогонять.
— Дело не в этом. Если уж ты не собираешься уходить, то хотя бы прикройся, у людей не принято ходить нагишом, тем более в церкви, — со вздохом закончил пастор, а следом раздался щелчок пальцев. Повернувшись, священник увидел, что на демоне появились свободные тёмно-синие джинсы такой же модели, что обычно носил сам Коннор, только более новые.
