Не успею. Он пришёл. Не звонит, как и всегда, лишь едва слышно стучит в дверь. Он ещё даже в квартиру не зашёл, а уже пахнет как в конфетном магазине.

— Что, уже не терпится? — По глазам вижу, что ты едва сдерживаешь желание раздвинуть ноги прямо у порога. А почему бы не начать прямо здесь? — Раздевайся.

Удивлён, но послушно стягиваешь с себя одежду. Прибежал прямиком с работы, даже не заезжал к себе, и теперь бесишься, пытаясь быстрее развязать галстук и расстегнуть пуговицы своей кристально белой рубашки. У тебя стоит до неприличия крепко, а трусы промокли от смазки, которая едва не течёт по бёдрам.

— Гэвин…

Ты настолько жаждешь, что спокойно впускаешь сразу три пальца. Как же в тебе мокро, практически потоп, и от этого немного легче. Значит, меньше шансов, что они порвут тебя. Остался последний штрих, чтобы ты не отбрыкивался и никого не покалечил.

— М-м-м, наручники, значит. Смотрю, ты начинаешь втягиваться, Гэвин.

— Заткнись и заходи.

Ты же не глупый, сразу понимаешь, что произойдёт, стоит только увидеть этих трёх качков в комнате. Напрягаешься, а в глазах мелькает страх.

— Ты не посмеешь.

— Уже посмел. Он ваш, парни, развлекайтесь.

Как никогда за последние тринадцать лет хочется курить, но эта привычка осталась в далёком-далёком прошлом. Ему ни капли не приятно, ему больно, он стонет не от удовольствия, ведь эти кретины почти разрывают его, забыв про указание быть аккуратнее. Прости, Коннор, но так нужно. По другому ты просто не поймёшь. Даже в то столкновение в туалете ты уже слишком глубоко увяз в этом дерьме, а со временем стало только хуже.

Нужно было остановить тебя раньше, только вряд ли бы ты понял. Не смог бы прекратить и навсегда забыть эту часть жизни, и рано или поздно всё вернулось бы к текущему раскладу. И никто не стал бы помогать тебе найти выход, никто не протянул бы тебе руку, чтобы вытащить из этого болота. Но сейчас ты готов, ты больше не тонешь, потому что уже достиг самого дна, и кислород практически кончился. Нет смысла надеяться, что ты сможешь простить за это, но хотя бы пойми, потому что если ты не поймёшь, то вся боль и унижение этой ночи потеряют всякий смысл.

Сколько часов это длится? По ощущениям прошла не половина ночи, а месяц. Страшно представить, какого тебе выносить это, держаться и ждать окончания. Уже совсем скоро всё прекратится, осталось немного. Совсем-совсем немного.

Закончили спустя, кажется, целую вечность. Как теперь перебороть себя, чтобы зайти в комнату, увидеть, в каком ты состоянии, оценить ущерб. Втолкнуть тебя внутрь на растерзание и закрыть дверь было проще, потянуть ручку на себя едва осуществимо.

В комнате воняет кислым потом и мускусным запахом секса. Диван весь смят, кругом гондоны с чужой спермой, а на обивке огромные пятна твоих выделений. Никакая химчистка такое не исправит, но сейчас это уже и не особо важно. Плачешь, жмёшься к спинке, дрожишь и не можешь даже прикрыться из-за скованных наручниками запястий. Один только вид вызывает жалость, стыд и болезненные пульсации в груди. Прости, Коннор, так было нужно, только такая жестокость способна вразумить тебя и вернуть к жизни того потерявшегося в похоти парня-омегу, который когда-то влюбился в старика Андерсона. Не хочу знать, что сподвигло тебя на такие кардинальные изменения в поведении, что пробудило бесконтрольную тягу к сексу, но сегодняшняя ночь должна навсегда эту тягу уничтожить.

— Одевайся и проваливай, шлюха.

Теперь, когда твои руки свободны, можешь ударить, я не отвечу, даже защищаться не буду. Злись, проклинай, ненавидь. Я пойму, если ты донесёшь обо всём капитану, возьмёшь отчёт у врача и отправишь меня гнить в тюрьму. Я готов к этому, только очнись уже и прекрати отравлять жизнь себе и окружающим.

— Я засужу тебя, растопчу, уничтожу.

Голос хриплый, слабый, но в заплаканных глазах видна сила и настойчивость, которую ты всегда проявляешь на работе.

— Дерзай. Только в следующий раз, когда снова решишь перепихнуться с кем-то на стороне, вспоминай то, что произошло сегодня.

В твоих глазах мелькает какая-то вспышка, секундная эмоция, которая почти не уловима. Усилием воли поднимаешься на слабые ноги, путаешься в собственной одежде, нервничая и с таким трудом натягивая её на потное, уставшее тело. Эти качки всё же не переусердствовали, следов нет, несмотря на то, с какой силой они тебя опускали. Но это не защитит, если ты действительно откроешь рот в кабинете Фаулера. Достаточно заикнуться, и ко мне сразу нагрянет целая свора криминалистов и следователей, а в этой комнате под завязку чужого ДНК. Твоего ДНК. Этого хватит, чтобы обвинитель хорошенько выступил на суде, и ни один присяжный не заступится за насильника. Хоть я и не участвовал напрямую, им хватит того факта, что я нанял для этого людей.

Хлопаешь дверью так сильно, что дрожат стёкла, но вряд ли такая мелочь поможет тебе успокоиться. Теперь остаётся только жить с этим, помнить твои крики и болезненные стоны, душить себя осознанием собственного сволочизма. А тебе до конца дней придётся нести на себе крест жертвы насилия. Надеюсь, когда в следующий раз у тебя возникнет желание снова предать Хэнка и раздвинуть ноги перед очередным самцом, ты сначала вспомнишь эту ночь и остановишься.

Надеюсь, что впредь у тебя никогда не возникнет желания изменять.

========== Коннор ==========

Хэнк устал, сильно устал, хоть и пытается это скрыть изо всех сил, но текущее дело слишком сильно вымотало его. Мы мало спим, ведь даже дома приходится работать над зацепками, только его такой ритм жизни выжимает очень сильно. И даже сон, который больше похож на забытье, не приносит необходимого отдыха. Не напрягай себя, мой лейтенант, я вижу, как тебе плохо, и секс — это последнее, о чём тебе нужно думать.

— Ложись спать, всё хорошо.

— Но ты же хочешь, я вижу.

Хочу, и ты даже не представляешь, насколько сильно.

— Не сейчас, мой лейтенант, сначала закроем дело. Не нужно пересиливать себя из-за моих инстинктов, я потерплю. Спи, прошу тебя.

Выбора нет, приходится только терпеть, хотя желание свербит внутри уже который день. Оно словно навязчивая муха, которую слышно, но невозможно поймать, эта неудовлетворённость разъедает изнутри так сильно, что даже никакая игрушка не принесёт облегчения. Хэнк слишком устал, чтобы помочь, и он постоянно рядом, из-за чего нет возможности кого-то подцепить. Такое положение дел начинает раздражать слишком сильно, сказывается на настроении и на результатах работы. На отсутствии результатов.

Этот серийный насильник-убийца слишком опасен, нездоров, чтобы гулять на свободе, и лишь каким-то чудом не оставляет после себя практически никаких следов. Он явно болен, не контролирует себя, не отдаёт отчёта своим действиям — об этом в один голос твердят всё профайлеры, задействованные в деле. Лишь благодаря невообразимой удаче он не попался, не оставил даже размытого отпечатка или частичку ДНК. Подобный расклад выбивает из колеи не только Хэнка, но за все бессонные ночи мы не продвинулись ни капли.

А сейчас всё смешалось. Желание поймать преступника борется с едва контролируемой жаждой секса, которая с каждым днём склоняет чашу весов в свою пользу. Инстинкты, желания, похоть не должны мешать работе, поимка убийцы — главный приоритет, но если в ближайшее время не потрахаться, то преступники окончательно отступят на второй план.

Нужно взять себя в руки, сосредоточиться, собраться. Даже Хэнк замечает, что что-то не так, хотя пока удачно списывает перепады настроения на общую нервозность и недосып. И хуже всего, что замечает не только Хэнк.

— Что-то ты на взводе, Коннор. Что, папочка Хэнк плохо выдрал свою сучку, или ты снова не смог найти себе крепкий хуй на вечер?

Какой же ты ублюдок, Рид, знаешь прекрасно, какое тяжёлое дело сейчас в работе, но не упускаешь шанса зацепить посильнее.