И когда по-новому смотрит на гостя – видит, что тот не спит, лежит с открытыми глазами и смотрит, будто видит впервые за свою жизнь.

Но потом расплывается в самой счастливой улыбке на свете.

— Мне тяжело без тебя.

И это звучит так, словно Чуя тоже разбит.

— Тебя бы в книгу рекордов Гиннесса. Таких ебанутых я не встречал.

— Хочешь сказать, что не рад меня видеть? — хлопает голубыми глазами и осматривает комнату. — Круто у вас тут.

— Тебе не стоило приезжать.

Приподнявшись, Чуя медленно залезает на его колени и касается большим пальцем кадыка, заставляя поднять голову выше. Игнорирует каждое слово, поток слов, он льётся и обвинения заканчиваются рыданием в чужое плечо. Его прижимают к себе и младший не хочет обнимать в ответ, слушая теперь Накахару. Трудно, когда ты всхлипываешь так громко, что ничего фактически не слышишь. Это как истерика или приступ, а самое страшное то, что он не замечает, как через чур быстрые пальцы отматывают ткань бинтов на запястье, просто тяжело дышит, жмурясь до ярких, но размытых пятен в темноте. Пока не слышит знакомое:

— Господи, зачем ты это сделал?

Комментарий к 17. Сюрприз(?)

Ку-ку?—

Да, я едва ли живая.

Мне не казалось изначально, что с наступлением учебных дней будет настолько мало времени даже на небольшие главы (потому что они у меня реально не велики—), но, как видите..

Собственно, я оставляю ссылку на тг-канал, так что если кому-то нравится это читать и кто-то хочет быть убеждён в том, что я не умерла и продолжаю писать – жду.

Вся информация будет там.

Люблю.

https://t.me/viskariikkk

========== 18. Обет молчания ==========

В детстве слышал часто, что никто ему руки целовать не будет. Именно так отзывалась обиженная на всю жизнь мать, но высказывание-то не буквальное, тут заложен другой смысл, и он в том, что желающих потакать ему, его желаниям и действиям не найдётся, ибо, по сути, каждый человек должен быть сам за себя. Интересно, поэтому она до сих пор не развелась с Огаем, когда всё шло к этому?

Но суть в другом. Руки целовать всё-таки начали и всё-таки буквально. Чуя заставил раздеться, вырывал футболку при возникновении возмущений, влажными и будто шёлковыми губами прошёлся от самых плеч вплоть до запястий, словно тело принадлежит богу или любому другому святому благородному духу, которому всегда нужно быть готовым поклоняться. Не проигнорирован ни единый шрам, все они, по ощущениям, растворялись под прикосновениями, становились несуществующими, и он девятнадцать лет живёт на белом свете, видел немногое, ощущал по чуть-чуть, но такого ещё никогда не случалось.

Он ни разу, вот правда ни разу не чувствовал себя таким подавленным и счастливым одновременно. Это и сравнить не с чем, потому что как раз впервые приключается что-то настолько ошеломляющее. Похоже на медленный, счастливый уход души из потрёпанного всеми предыдущими событиями тела.

Он вообще не знал, что Накахара может быть таким нежным и внимательным.

А главное, не возник резкий выброс вопросов, Дазай бы их не осилил и действительно умер, не счастливым вовсе.

Они оба под давлением чувств ничего не могли сказать достаточно долго. Казалось, что долго, а по конкретике прошёл.. Час, полтора? В отличие от него парень не заливался слезами, сильнее получалось сдерживать себя, наверное, чудом: даже во время поцелуев казалось, что губы дрожат, или шепчут что-то.. Осаму не разбирал, давая себе возможность, наконец, просто расслабиться. Накипело, конкретно так.

Сколько они не виделись? Не так много времени, но всё равно было похоже на ад. В аду люди страдают, если он и впрямь существует, но не по своей воле. А разве хотелось страдать? Теперь же к нему прижимаются, лезут под бок, каждую минуту Чуя вскакивает лишь за поцелуями. Не успевает отвечать и постоянно жмурится. Ощущается по-родному.

Господи, он скучал. Не просто скучал, а сходил с ума, готов всегда был избить подушку утром до ужаса от того, что видел рыжего в одних снах. Как известно, сны невероятно далеко от реальности, а когда не различить – становится больнее. Это всё тоже могло остаться сном, но уже убедился несколько раз, что это не так. Спросонья бы застрелился, окажись “реальность” очередными проделками разума. Немыслимо, как удавалось терпеть.

— Поговори со мной, я скучал по твоему голосу. — приезжий просит бог знает в какой раз, а сам водит по груди ладонями, лёжа сверху.

— Я не хочу ничего говорить.

— За два месяца тебе не нашлось, что сказать? Не поверю в такой бред.

Как “не нашлось”? Столько раз разговаривал с отражением в зеркале, воображая, что весь гнев направлен на человека, которого он представлял более размыто с каждым наступающим днём. Вроде были у него веснушки, а вроде и не были. Волосы не такие яркие, глаза не такие голубые, голос.. Лишь голос никак не мог забыть, хотя не слышал его ночью.

— Ты ненормальный. — горестно усмехается, качая головой.

— Это я уже слышал. — а он шепчет и снова касается губ. Да так, что всё внутри плавится от удовольствия, а глаза снова слезятся.

Старший совершенно не хочет и не контролирует свои руки. Они повсюду: на шее, на острых плечах, в тёмных волосах, на талии и на животе, беспрепятственно касаются любой открытой части, надеясь таким образом быть ближе. И это работает.

Зато куда закинуть собственные конечности и как, в конце концов, расслабиться окончательно – Дазай не понимает. Поэтому тоже всё без разбора трогает. Дверь открыта? Наплевать. Есть вероятность не услышать, как все вернутся обратно домой? Наплевать. Смущается? Да тоже наплевать. Ничего не важно, пока такое происходит.

Теперь ежеминутно кажется, что поцелуй будет последним. Но не кажется, что после Чуя возьмёт и растворится в небытие. Он действительно здесь.

— Прекращай, — голос дрожит: поцелуи переходят через настроенные лично границы, опускаются ниже груди и в этот момент он издаёт судорожный вздох. — Чуя, перестань.

— Осаму, — хмурится. Не из-за слов, а потому что опять видит, как слёзы блестят на глазах и щеках. Он тут же вытирает их, вмиг оказываясь выше, собирает оставшееся теми же губами. — Хватит плакать.

— Хватит делать то, что ты делаешь.

— Я думал, что смогу тебя отвлечь.

Это правда отвлекает, он не станет врать хотя бы себе. Вся кожа в мурашках и губы искусаны отнюдь не по причине того, что что-то не нравится. Но настроение сейчас не то. Что Чуя вообще делает? Зачем он это делает, неподходящий момент.

— Как ты приехал сюда, как ты.. Каким образом?

— Это обязательно рассказывать именно сейчас? — спрашивает так, будто вопрос не играет никакой роли и на самом деле Дазаю абсолютно поебать. Но конечно же это неправда, это самое значимое, что волнует. — Я же здесь, всё.

— Ты снова делаешь мне одолжение? Я не просил те—

— Да тебя пока дождёшься – сто лет пройдёт, придурок. — зарываясь носом в шею, Накахара в тихую продолжает высказывать недовольства. О том, какой младший глупый.

— Я тебя почти ненавижу.

Оба рассмеялись бы в другой ситуации, как же глупо звучит такое с его стороны. Не способны люди, испытывающие чувства ненависти, плакать от смешивания эмоций. Хватит одних криков и упрёков для полного осознания, но разве он кричит? Да он фактически спокоен, всего-то разорвётся скоро на части.

— Я тоже тебя люблю.

Удара избежать у голубоглазого не получилось бы точно, рано или поздно. Он заслуживает того, чтобы по его чудесному лицу проехались кулаком, и то пожалел ведь, считая достаточным. Так-то пистолет недалеко лежит, выстрелить раз, потом второй, третий и так до тех пор, пока оружие перестало бы подавать признаки жизни без пуль. Как и Чуя, в принципе, тоже.

— Больно, так-то, уёбок ты мелкий.

Да кто ещё тут мелкий?

— Так-то ты сейчас нахуй пойдёшь, далеко и надолго, в курсе, да?

— Пизда.

Ему. Конкретная. Господи, да когда же всё устаканится?

***

Работать на нескольких работах сразу, всё ещё числясь, как студент университета – настоящее самоубийство, что является не самым занимательным занятием подростков. Да когда у него, у Чуи, была такая тяга к чему-то, что он жертвовал своим временем, своей учёбой ради Дазая Осаму? Самое смешное то, что позвонить – кажется высшей степенью идиотизма, но это самый логичный вариант, к которому прибегнул бы каждый. Каждый нормальный человек, правильно? Ну, эти ряды пришлось давно покинуть, так что не смущает.