И вправду продолжение розыгрыша? Забавно, он уже вошёл во вкус и навоображал им такое будущее, что абсолютно каждый может позавидовать, а теперь оно под сомнением из-за кое-кого слегка неадекватного. Надо же так психовать на пустом месте, что за человек. Какие бы там ни были обиды – они похожи на детские, Чуя в принципе большую часть своего существования на этой обречённой планете ведёт себя, как несмышлёный, наивный ребёнок, которому всё на золотом блюдце подавать надо и не дай боже не угодить. Бесит, ни позвонить, ни написать, гордыня говорит за себя и съедает целиком, хотя желание взять телефон такое огромное, ну не умеет Осаму быть терпеливым, сложно же, когда речь идёт о подобных вещах. На кону то, что считал своим безграничным счастьем без доли сомнения, нельзя легко верить глазам, ситуация же настолько обманчивой может быть, а никто не пожалеет. И Сакуноске бы назвал его глупцом, знав всё до последнего. Да и сам понимает, что это глупо.
В раздражении он тихо, но вслух ругается, пока успевшие покинуть рюкзак вещи загружаются обратно, не особо аккуратно, важна спешка, на улице где-то рядом может ждать брат с не самым дружелюбным настроем после того, как потребовалось сбежать. Но, что удивительно, до сих пор никто не звонил с вопросами о том, куда парень опять мог спрятаться, куда или у кого. О Чуе и в такой момент думать не перестаёт, что там у него в голове за беспорядок? Срач настоящий похуже, чем у младшего, совсем разное мировоззрение как будто сформировалось за пережитый вместе промежуток времени. Но нет же, определённо скажет, что с утра всё было замечательно, вчера уж – тем более. Так много поцелуев и объятий, из которых не хотелось сбегать.
А сейчас хочется к ним, потому что, выйдя на улицу, ожидаемо видит машину старшего. И уже понимает то, что нужно снова бежать, но не успевает: Сакуноске был не там, он стоит рядом и каким-то образом не удалось изначально заметить этого.
— И далеко ты собрался?
— Достаточно далеко, — встаёт подальше, сжимая сумку крепче и мелкими шагами уходя в сторону, слушая, как хрустит снег под обувью. — Не знаю, как ты связан со всем этим, но я точно тебе не доверяю.
— Ты хочешь впасть в истерику? — медленно идёт за ним, пряча руки в карманы, отчего пришлось ещё больше насторожиться. — Эй, всё будет хорошо, слышишь?
— Всю жизнь слышу, но пока не вижу изменений.
— Может ты ещё думаешь, что это я хочу тебя убить?
— А что, если и так? — прислоняется к забору и шмыгает носом от того, что холоднее становится через каждый раз, до дрожи. Или боится.
— Не будь дураком, ты же вовсе не такой.
Ещё какой. Дазай поддаётся вперёд и замахивается рукой, от удара кулаком в чужую челюсть становится самому больно, а мужчина ожидал что угодно, но явно не это. По крайней мере показалось, что сможет отвлечь, но на снег валят сразу, в глазах темнеет на секунду от удара об землю, ощущения херовые и холодные пальцы смыкаются на шее, игнорируют любую преграду в виде одежды и не учитывают то, что они по-прежнему в людном месте. Вернее, в людном лишь по сути – сейчас тут мало кого можно увидеть, до этого не обратил внимания на то, одни они или нет. Снег забирается под воротник, ногами пытается не то оттолкнуться, не то ударить, хватает воздух ртом и понимает, что руками защищаться бесполезно – слишком слабый. Или этот придурок такой сильный, что не пошевелиться, так и лежит, пока хватка не становится менее сильной, а он делает судорожный вдох и отползает подальше, стоит тому подняться. Плевать на то, что всё тело ледяное с ног до головы, а пальто мокрое. Он в ужасе и даже если бы хотел скрыть – не смог бы.
— Вот урод..
— Долго будешь так себя вести? — тот тяжело дышит и касается пальцем под носом, проверяя на наличие крови, которой нет. — Порядком достал, вечно с тобой возиться надо, как с маленьким, перестал понимать элементарные вещи.
— А это ты называешь элементарным подходом, да? — прищуривается, медленно поднимаясь и фактически падая обратно, но на сей раз на перегородку, ощущая, как трясутся руки, еле упирается на них, чтобы не оказаться снова на земле. — Уходи.
— И что ты будешь делать после этого? Куда пойдешь? Будешь сидеть у себя в квартире, зная, что рядом тебя могут поджидать?
Осаму кусает губу и опускает голову, нервно выдыхая.
— Откуда им знать, где я живу? Кто мог сказать, кроме тебя?
— Эйс мог спросить и у Гин, не так проблематично обнаружить, а ты уже сходишь с ума и думаешь о всякой ерунде. — мужчина вздыхает, потирая переносицу.
— Как я могу быть спокоен, когда знаю, что происходит?
— Никак, но и обвинять меня ты не можешь.
— Ты, блять, чуть не убил меня буквально только что!
Убей его кто другой неожиданно и быстро, когда нет времени на сожаления о совершенных или несовершенных поступках, когда все твои планы растворяются – было бы не так страшно, просто не успел бы ни о чём подумать, ничего сказать. Но совсем иначе выглядит иная картина, когда самый дорогой далеко в прошлом человек делает всё собственноручно без сомнения в глазах, причиняет боль и заставляет кровь заледенеть, как от страшного кошмара. Так сумбурно, не догадался сразу побежать или сделать ещё что-нибудь, что угодно, только бы не подвергаться тому, что произошло.
— Оставьте парня в покое, слышите? — оба поворачиваются на голос мужчины, не особо высокого, который тянет младшего за ладонь, вынуждая выпрямиться. — Вы в порядке?
Конечно нет, ни разу, хоть самостоятельно убивайся, так хотя бы проблемы копить и потом решать не придётся.
— Да, всё нормально, — косится в сторону брата, а незнакомец встаёт спереди, пряча за свою спину. — Я позвоню отцу сам и объясню, так что отвали.
Не слыша никак ответ, он обходит обоих и пускается бегом до ближайшей остановки, пока что ноги позволяют ускоряться и убираться из этого места так быстро, что перед собой уже ничего не видит, лишь бы не грохнуться в обморок и добежать, не насилуя дыхалку до конца. Надо было всё-таки хотя бы иногда по утрам бегать, летом, сейчас он мало того, что без помощи рядом, так ещё и без сил, один. Почему Чуя ушёл, что он сказал не так и чем вызвал такую реакцию? Есть ли смысл мчаться к тому, кто, судя по всему, не желает контактировать и напрямую способен прогнать? Пошлёт на три буквы, совсем ведь без комплексов человек.
***
— Ты как-то рановато вернулся, Чуя, — светловолосый выглядывает с кухни, с подозрением оглядывая пришедшего брата. Он без энтузиазма жмёт плечами, лениво снимая кроссовки друг о друга. Так и не додумался за всю зиму поменять обувь, сколько бы Коё не ругалась. — Выгнали, что ли? Чего такой грустный?
— Всё хорошо, живот заболел.
— Да у тебя вечно болит что-то, не живот, так голова. Может вообще на пары ходить перестанешь?
— Давай ещё ты мне тут попизди, — огрызается, проходя мимо и беря стакан с полки, набирая себе воду из-под крана. Пить хочется безумно. — Нашлась мамка.
— Ты так со мной не разговаривай, совсем уже?
— Ещё скажи: “с друзьями своими будешь так базарить”. — закатывает глаза и уходит, но за рубашку сзади хватают и разворачивают, строго поглядывая сверху. — Господи, Поль, прекрати вести себя так, словно ты меня на миллиарды лет старше!
— Боже, Чуя, я волнуюсь, ясно? — проводит рукой, убирая рыжую чёлку со лба, но она попадает обратно тут же, а Накахара опускает голову, пряча взгляд. Нет, ему не стыдно, просто хуёво. — Что случилось?
— Не знаю, я.. Я правда не знаю, как объяснить и не хочу говорить об этом.
— Но ты всегда можешь прийти ко мне, — отходит, возвращаясь к готовке. Оказывается, на плите стоит кастрюля и вовсю бурлит. — Если у тебя правда болит живот – возьми обезболивающее.
Ничего не болит, почти. Ушёл лишь потому, что рядом был Осаму. В голове возникла такая сложная дилемма, что всё идёт кругом и не встаёт на свои места, ему это не нравится. Вспоминает, как они целовались и от подобного.. Противно? Не находится другое подходящее слово, но и это не сильно соответствует, но как-то не по себе даже на кровать смотреть, на которой они валялись и целовались. Тогда не было странных ощущений, а тут вдруг осознал, наконец, до чего докатился. Что ему, уже сорок лет, чтобы настолько отчаиваться и встречаться, с кем попало? С парнем, чёрт возьми! В какой момент мог посчитать всё нормой? Да-да, шатен красивый и с ним прелестно находиться рядом, но он странный и ненадёжный, кажется ненадёжным. Уедет и всё – разбитое сердце, депрессия и точно любое избегание людей, никакой привязанности, сколько можно вредить себе и хуже делать? Бедное сердце и без того покалечено дохрена, и он хочет считать себя нормальным, нормальным натуралом, а не выделяться в толпе. Как-то и не подумал о его чувствах, только о своих. Эгоистично, конечно, но всегда нужно первым делом о себе думать, заботиться банально.
