Конечно, ей хотелось увидеть своих детей, особенно Эбиссу. Дитя любви, она намертво связала с Мартой своего отца. Черноволосая принцесса кружилась в сверкающем платье перед мысленным взором матери. Ее нежно обнимал папа и благодарил Марту за рождение Эбиссы. От сентиментальности этой сцены сердце щемило. Поэтому Марта любила представлять себе эту встречу.
Майса сразу узнала матушку. С восторженным визгом подбежала к ней и крепко обняла за талию. Эбисса пригляделась к грубой женщине, прежде чем последовать примеру сестры. На миг у Марты в груди потеплело. Они снова вместе! Радость встречи омрачал животный страх перед нищетой, а также горькое разочарование. Пронзительный взгляд матери устремился на Эбиссу. Маленькие глазки под непропорционально высоким лбом, нечесаные рыжие космы, тонкие губы. «Этот хорек зачат кем-то из тех грязных скотов, которым уступал меня Рудик! Не существует моей принцессы, которая была бы великолепна даже в этой дерюге!» – похолодела от ужаса Марта. Обе девочки недоедали, но худоба Эбиссы ей показалась особенно безобразной. По сравнению с сестрой Майса казалась хорошенькой.
Первым делом Марта с дочерьми наведалась в старое гнездо. Дальние родичи Амины то бросали, то вновь начинали делить усадьбу Идальской. Тяжбам не было конца. Они сдавали в аренду комнаты в господском доме, чтобы оплатить судебные издержки. Рудольф поселил шайку грабителей из Сузлина. Прежних жильцов выгнала кузина Идальской. Поэтому он сдал «свои комнаты» лихим людям, которые сами выжили эту сварливую бабу и ее чокнутую жиличку. Энергичная тетка по отцу Амины гордилась тем, что имела дело только с честными ремесленниками и студентами, а потому в семейных распрях выбила себе целый этаж. Скупой и вечно недовольный дядюшка Рудольфа сдал мансарду проповеднику новой религии Антипе. Этот улыбчивый добряк днем носил монашескую рясу и агитировал принять Христа, а по ночам варил какие-то снадобья в своей маленькой лаборатории. Соседям импонировала его готовность помочь в бытовых мелочах. А какие узоры он вышивал на платках и скатертях! Антипа всегда был гладко выбрит и очень аккуратен в быту. Проповедник казался неповоротливым и рыхлым, но даже жилистый главарь из Сузлина не мог превзойти в его в борьбе запястьями!
Все комнаты были заняты. Профессиональные попрошайки обитали в подвале, чулан снимал карманник, а вот на флигелёк в саду никто не позарился. В нем текла крыша, штукатурка отваливалась со стен кусками, вздулись полы от вечной сырости. Стекол в рамах давно не было, полуразрушенная печка закоптила остатки обоев и потолок. Тропинка к флигелю заросла тёрном.
– Мамочка не позволяла мне играть здесь, – заплакала Майса. Она очень скучала по Амине, считала покойную своим ангелом-хранителем. – Мы сходим на ее могилку, мама?
– Какую, на хер, могилку! – рявкнула Марта, отпуская дочери затрещину. – Ты в курсе, что нам жить негде! Нет денег на еду?! Да на черта мне сдались два лишних рта? А ты чего зенки выкатила, малявка? Что пялишься, сучье отродье?! Я-то думала, у тебя будут васильковые глаза! А они зелено-коричневые, как болото! На черта я тебя кормила, спрашивается? Только грудь зря испортила!
Эбисса сердито уставилась на сиротские сабо. Майса обняла сестрёнку, всхлипывая. Как же мама зачерствела на каторге! Видимо, с ней дурно обращались, подумала девочка с жалостью в сердце. А Марта дала волю эмоциям: пинала мусор ногами, громко и непристойно ругалась, расцарапала свои щеки, затем расплакалась навзрыд и привлекла к себе дочерей.
– Вы все, что у меня осталось в этой гнилой жизни, девоньки мои. Боже, почему я не издохла! Почему вас не забили насмерть в приюте! – восклицала она, свирепо тиская худенькие тела в обносках. – Вы боитесь меня, потому что одна курва мне лицо исполосовала. И ему я не нужна такая! Одна леди меня привечала в этом сволочном мире! Стоп, девоньки! У меня есть заначка! Амина как в воду глядела! Вы поможете мне отыскать ее. Вот проедим эти деньги и загнемся от голода со спокойной совестью! А то святоши болтают, что-де самоубийство – грех.
Госпожа потратила свое состояние на лечение. В последний год они жили скромно, экономя даже на еде. Ювелирные изделия и вечерние платья, хрусталь и столовое серебро больная реализовала через надежного человека. На вырученные деньги Амина приказала поверенному купить сберегательный сертификат на предъявителя. Опасаясь, что его постигнет участь завещания, Амина велела Марте положить его в водонепроницаемую жестянку и завернуть ее в кусок брезента. В те годы ветхий флигель запирался на ключ. В нем даже была кое-какая мебель. Благодетельница приказала Марте зарыть документ и сверху поставить громоздкую тумбу. Сиделка не придала этому значения, хотя Амина несколько раз объяснила Марте, что такое ценная бумага и шесть процентов годовых. Горе Марты было так велико, что она забыла о столь сложной материи, как сберегательный сертификат. В противном случае простушка отдала бы любовнику эту бумагу. Внезапно она вспомнила разговор с Аминой и просияла.
«Марта, ну почему ты такая недалекая, а? – сокрушалась Идальская. – Ладно, объясню на пальцах. Сертификат – это деньги! Деньги, которые находятся в банке, пока ты не предъявишь его служащему банка!»
Замок давно сорвали, да и дверь еле держалась на ржавых петлях. Всю мебель вынесли. Пока Майса стояла на стрёме, мать и младшая сестра искали место, где копать. Поскольку тумбы не было, Марта не могла вспомнить, где поднимала половицу и закопала жестянку в брезенте. Она совсем растерялась, и стала реветь. Внимательно осмотрев пол, Эбисса решила рыть там, где доска выступала и легко вынималась даже ребенком. От голода у нее урчало в брюхе, добавляя упорства. Девочка доломала и без того неряшливые ногти, стерла руки до волдырей, но все-таки достала заветную жестянку с сертификатом.
За годы набежали проценты на вклад. Марта поверить не могла, что гербовая бумага с печатью банка принесет ей столько золота. Она сняла трехкомнатную квартиру в престижном районе Агалафии, где родилась Идальская и другие леди с кавалерами. Некоторые из них холостяки. Если одеться по последней моде, наверняка кто-нибудь из них возьмет в жены Марту. Чтобы дочери не отпугнули потенциальных женихов, женщина запретила им покидать квартиру. Зато купила Майсе и Эбиссе мягкие игрушки и кукол, которые утопали в шелковых оборках и кружевах. У них были тонкие фарфоровые лица и блестящие локоны из натуральных волос. Марта даже не знала, что на свете бывает подобная красота. Она купила кукольный сервиз и музыкальную шкатулку, инкрустированную перламутром и лазуритом. Девочки не могли оторваться от игрушек и потому легко переносили затворничество, пока мама искала богатого мужа. Они спали в мягких постелях, носили шелковые и бархатные платья и объедались сладостями и фруктами. Желе, суфле, парфе, марципан, бланманже – даже названия этих лакомств ласкают слух.
Когда мать была дома, она вертелась перед трюмо, жеманничая. Примеряла различные наряды и аксессуары к ним, пудрилась, красилась и душилась. Временами она уставала суетиться и часами качалась в кресле, слушая музыкальную шкатулку. Теперь мать курила не ту дрянь, что была в ходу среди заключенных. Табак почему-то не рос на острове, все насаждения загибались от какой-то заразы. Его выращивали подземные жители под лампами и продавали втридорога Каруш Ашаш. Марта не расставалась с трубкой с утра до поздней ночи и никак не могла накуриться. Вкушала изысканные вина и ликёры, коньяк и наливки. Она это заслужила своими страданиями. Ведь несла крест за другого человека. Он помнит ее красивой и не примет такой, какой она стала. Да и младшая дочь неизвестно чье отродье. Поэтому она отомстит Рудольфу – выйдет замуж за толстосума. Став барыней, Марта будет покупать его ласки.
Вскоре Марте подвернулся франт, который чем-то напоминал ей Рудольфа. Высокий худощавый брюнет с голубыми глазами обладал той очаровательной наглостью и тембром голоса, которые пленяли женщину в Идальском. Он был с иголочки одет и производил впечатление состоятельного мужчины.
