Когда он сделал второй шаг, его наполнило мрачное предчувствие.

Камень в его перстне потемнел, как и предупреждал Диггер. Замок исчез, исчезли холмы и лужайка. Тень больше не была плоской. Она превратилась в черный туман, который со всех сторон окружал, обволакивал юношу. Принц внезапно осознал, что заблудился, потерялся в этом тумане и не помнит направления, откуда он пришел, и невольно остановился.

— Чего ты боишься? — прошептал ему на ухо чей-то голос, и принц круто повернулся, держа меч наготове. Позади него был все тот же бесформенный туман.

— Кто это? — спросил он и снова повернулся, на этот раз медленнее.

Кусочек тумана отделился от основной массы и поплыл к Гэйлону, превращаясь в изящного молодого человека.

— Это я, Гэйлон, твоя главная надежда и твой главный страх.

Принц хорошо помнил этот голос, эту сладкую улыбку и светлые волосы.

Изменился лишь угол зрения, под каким Гэйлон смотрел на своего противника.

Теперь принц был выше своего врага.

— Люсьен?

Люсьен взмахнул своим мечом, со свистом рассекая воздух. За клинком лениво потянулись языки темного тумана.

— Но Галимар был сломан! — удивился Гэйлон, узнав оружие в руке Люсьена.

— Призрачный меч для призрачного человека, — ответил Люсьен. — В позицию, Гэйлон, an garde!

Он встал в позицию для фехтования, и принц последовал его примеру, держа тяжелый меч двумя руками. Ему пришлось расставить ноги и зафиксировать колени и локтевые суставы.

— Когда-то мы были друзьями, — печально заметил Гэйлон.

— В Тени не может быть друзей, принц, — безликим голосом ответил Люсьен и неожиданно прыгнул вперед.

Гэйлон ушел вправо и отбил первый выпад.

Это был странный поединок — тяжелый Сквал против легкого и тонкого Галимара. Очень скоро Гэйлон обнаружил, что долгие часы тренировок на манекене очень плохо подготовили его ко встрече с настоящим противником. Атакующий и импровизационный стиль боя Люсьена был ему непривычен. Глядеть в глаза противнику тоже было бесполезно; бледно-голубые, неподвижные, они могли принадлежать и трупу — так мало в них отражалось.

Люсьен, порожденный Тенью, не давал Гэйлону ни одного шанса перейти в наступление. Используя тяжесть своего меча, принц пытался пробить оборону противника, заставить его открыться, но Люсьен просто отскакивал от него, не отражая контрударов Гэйлона. И всякий раз после такого ухода он набрасывался на юношу с удвоенной энергией. Гэйлон почувствовал, что начинает уставать. В странном тумане было нелегко понять, сколько прошло времени, и Гэйлону начинало казаться, что он бьется с Люсьеном уже целую вечность, уклоняясь от молниеносных выпадов последнего и отступая все глубже в туманную мглу. Воздуха уже не хватало, каждый вздох причинял ему боль, а противник выглядел все таким же свежим и неутомимым.

Тонкое лезвие запело у самого лица юноши, и Гэйлон развернулся на одной ноге. Стараясь действовать как можно быстрее, принц нанес противнику страшный рубящий удар, стараясь выбить у него из руки Галимар или повергнуть Люсьена на землю. Однако сталь не зазвенела о сталь: изящным и легким поворотом кисти Люсьен убрал свой меч из-под удара и сделал выпад. Меч Гэйлона еще летел вниз, и принц мог только отклониться назад. Так он и сделал, но сверкающая сталь атаковала его слишком стремительно. Изогнутое острие Галимара ужалило его в грудь возле сердца.

Гэйлон упал на спину, разбросав руки, чувствуя, как из раны течет теплая кровь. За спиной Люсьена-тени туман поредел настолько, что стали видны контуры холмов и клочья голубого неба. Воин Тени поднял Галимар для последнего, смертельного удара, и Гэйлон беспомощно смотрел, как сверкающее лезвие бесконечно медленно опускается прямо ему на голову по широкой дуге. Силуэт Люсьена тем временем стал неясным и расплывчатым, а языки тумана, казалось, мешают ему опустить меч до конца.

И все же Галимар опустился. Принц почувствовал, как сталь задела его шею, и закричал. Люсьен и его меч быстро таяли над ним, превращаясь в ничто. В конце концов Гэйлон остался один. Он лежал на зеленой траве лужайки, зажимая рукой неглубокую рану на шее. Солнце село, и Тени исчезли до тех пор, пока не взойдет луна. Гэйлон перевернулся на живот и, чувствуя страшную усталость и ломоту во всех суставах, уткнулся лицом в ароматную траву, все еще теплую после летнего дня.

Перед самым его носом возникла в траве пара сандалий, на которые свободно ниспадал подол темной накидки.

— Встань! — приказал Сезран.

Гэйлон встал, упрямо сжав губы.

Диггер насмешливо пискнул с плеча волшебника, куда он взобрался для без Опасности:

— Я говорил ему, чтобы он не ходи; туда. Он знал, что это не разрешается. Накажи его, хозяин! Накажи!

— Ты, маленький? — зарычал Гэйлон пытаясь схватить крысу. Диггер незамедлительно вонзил свои острые зубы в большой палец руки принца.

— Прекратить! — рявкнул Сезран.

— Он сам ходил в Тень! — наябедничал Гэйлон, большой палец которого словно горел в огне. — Он сам мне сказал.

— И ты поверил? Крысе? Только за одно это ты должен быть наказан. Как ты мог оказаться таким глупцом?

— Глупый, глупый, глупый маленький мальчишка! — запел Диггер, приплясывая на плече мага. Гэйлон попытался снова схватить его, но зверек только плотнее прижался к шее Сезрана.

— Прекратите! — снова воскликнул Сезран. — Обоих касается!

И он стальной хваткой сжал запястье Гэйлона.

— Пожалуй, было бы лучше, если бы ты погиб в Тени!

— Тебе действительно так кажется? — принц выдернул руку.

— На этот раз тебе повезло, но больше ты не войдешь в Тень!

— Войду! — резко ответил юноша.

— Ты что же это, дерзишь мне?

— Да. Ты никогда ничего не рассказывал мне о Тени. Может быть, ты и сам ее боишься? Какую форму имеют твои ночные кошмары, старик?

Глаза Сезрана потемнели, а Колдовской Камень на шее засветился густым синим огнем. Диггер испуганно пискнул и юркнул магу за пазуху. Впервые Гэйлон не испугался всего этого, и его собственный Камень оставался темным.

— Я снова войду в Тень, — ровным голосом повторил он. — Кроме этого, я хотел бы воспользоваться твоим горном и твоим знанием кузнечного дела. Мне нужен новый меч, равный тому, с которым я только что столкнулся. После этого я снова и снова буду возвращаться в Тень до тех пор, пока не одержу над ней победу.

— Или пока не погибнешь, — холодно заметил Сезран. Немного подумав, он кивнул:

— Пусть будет так.

Звонкий, как серебряный колокольчик, смех Джессмин заглушил голоса всех, сидевших за столом, и Фейдир с чувством, походившим на удовольствие и гордость, посмотрел на девушку. Принцесса больше не была худой и болезненной словно тень. Ее лицо округлилось, на щеках появился здоровый румянец, и даже старый маг, много лет назад давший обет воздержания, не мог не признать, что ее красота заставляла течь быстрее даже его холодную кровь.

Посланник сделал из кубка глоток вина и задумался вновь.

Примерно год назад, вскоре после того как он закончил заклятье Забвения, он все еще сомневался в том, что все закончится хорошо.

Принцесса забыла все, что случилось с ней и с Гэйлоном, и стала улыбаться. Однако первые ее улыбки были пустыми, это была просто гримаса, движение губ, совершенно механическое и рефлекторное. Мощное заклятье ошеломило ее, и она подолгу бродила в растерянности, словно что-то ища. Первое время принцесса также жаловалась, что ее ночи заполнились сновидениями, которых она не может припомнить после пробуждения. Она больше не выглядела несчастной, убитой горем, но она не выглядела и счастливой. Безучастная, опустошенная и потерянная, она никак не могла начать жить, потому что ей не на что было опереться.

Люсьен был убежден в своей способности завоевать любовь Джессмин и демонстрировал такую доброту, терпение и нежность, что Фейдир был очень удивлен. Он и не подозревал, какую глубину чувств — любых чувств — получил в наследство его племянник. Его мать, кроме смазливой внешности, наградила сына только одной способностью, но она находилась в столь вопиющем противоречии со всеми остальными «достоинствами» Люсьена, что Фейдиру оставалось только развести руками. С другой стороны, эта сумасшедшая любовь молодого короля делала его весьма уязвимым, и Фейдир был готов воспользоваться этой слабостью в случае необходимости.