В огромном зале празднично играла музыка, кружились пары, гости переговаривались и угощались. Разодетые мужчины, увешанные безделушками, в яркости нарядов соперничали с женщинами, которые по случаю приема надели шелковые и атласные туалеты с длинными, пышными юбками. Всего за неполный месяц двор правителя Виннамира удивительно преобразился, и Джессмин, сидя в высоком бархатном кресле, с любопытством взирала на расфранченных взрослых, которые кружили вокруг.

Несмотря на свое великолепие, кресло было на редкость неудобным. Иными словами, оно было слишком велико, и принцесса была вынуждена либо сидеть на самом краю, так что ноги ее болтались в воздухе, не достигая пола, либо отодвигаться к спинке, но в этом случае ноги просто торчали вперед. Как бы она ни садилась, все равно получался глупый вид.

Платье Джессмин тоже было креслу под стать: шикарное, но душное и стесняющее движения. На рубашку из тонкого атласа было напялено с полдюжины нижних юбок, а сверху ее обрядили в платье из нежно-зеленого камелота, которое — как подразумевалось — должно было подчеркивать нефритовый цвет глаз принцессы. Во всяком случае, так говорила леди Герра, пытаясь уговорить Джессмин надеть его.

Волосы принцессы были уложены волнами в высокую прическу, форму которой поддерживал тонкий обруч светлого золота — символическая корона, приличествующая несовершеннолетней принцессе. Это уже были слова Люсьена. Именно он настоял на том, чтобы Джессмин начала появляться при дворе в своем официальном качестве. Более того, большую часть дня принцессы занимали теперь уроки танцев, музыки и письма. Снова возобновились уроки ксенарского наречия. Это оказалось для нее легче всего, так как леди Герра всегда старалась научить девочку своему родному языку, и, оставаясь наедине, они частенько болтали между собой на этом наречии, однако теперь ксенарскую гортанную речь все чаще и чаще можно было услышать в коридорах замка, ибо все больше и больше дворян с юга приезжали ко двору с визитами и оставались жить в замке. Даже в дождь и снежный буран пышные поезда и караваны из Катая шли и шли на север. Расстояние в сто лиг и больше не было помехой, если речь шла о том, чтобы появиться при дворе короля Люсьена.

Джессмин подогнула под себя одну ногу и, нарушая предписанные принцессам правила поведения, облокотилась локтем на поручень кресла. Она нашла себе новое развлечение: вытянув губы трубочкой, она принялась дуть на прядку волос, которая выбилась из прически и свесилась на ее правый глаз. Ей было абсолютно и непереносимо скучно, а усталости она по-прежнему не чувствовала. Быстро утратив интерес к своей новой забаве, Джессмин принялась обшаривать глазами зал в поисках Люсьена. Наконец она заметила его фигуру среди танцующих. Молодой король двигался мелкими шагами, ведя леди Марсел за руку, исполняя какое-то па новомодного южного танца. В последние несколько недель он уделял молодой красавице особое внимание. В голубых королевских цветах Люсьен был особенно привлекателен и выглядел весьма благородно. Своими прелестными вечерами и приемами он очаровал всех вокруг, и даже торговцы Киптауна хором хвалили короля, извлекая для себя немалую выгоду из расширяющейся торговли с южными краями.

Как и все остальные, Джессмин не раз слышала разговоры о том, что с весной торговля начнется всерьез. Говорили о том, что гигантские хвойные деревья вдоль берегов Великой реки будут вырублены и что бревна будут сплавлять вниз по течению к устью, где уже строится новая лесопилка, что бревна и балки через Внутреннее море будут доставляться на судостроительные верфи Занкоса и Катая, что будут выстроены водоводы, которые доставят воду реки на ту сторону Серых гор, и что воду по этим водоводам станут гнать гигантские ветряные насосы, выстроенные теми же ксенарскими рабами, которые уже прорубают в горах тоннели для воды. Все эти чудеса непременно должны были привести к тому, что Виннамир станет крепнуть и богатеть, и люди радовались обещанной счастливой жизни, очень скоро забыв и короля Рейса, и его сына.

Произошли и другие, менее приятные изменения. Фейдир начал собирать войско из наемников-южан, и они тоже ежедневно прибывали в королевство шумными ватагами и большими отрядами. Это были грубые и жестокие люди, бывшие рабы, и на щеках многих из них сохранились татуированные знаки их прежних владельцев. На лицах других видны были уродливые шрамы, оставшиеся в тех местах, откуда варварским способом было срезано клеймо бывшего владельца. Большинство из них были солдатами всю свою жизнь, и вот они-то, наскоро разбившись на дюжины, встали гарнизоном в замке. Наемники так свободно расхаживали по коридорам, словно весь замок принадлежит исключительно им.Больше всех пугал Джессмин рослый военный, у которого на том месте, где должен быть нос, зияла не правильной формы дыра. Впервые встретив его в одном из коридоров замка, Джессмин с плачем побежала искать спасения в объятьях леди Герры.

Принцесса снова заерзала в кресле, не отрывая глаз от танцующей пары. Леди Марсел краснела и опускала глаза, а когда она улыбалась или хохотала, возле глаз и губ ее собирались тонкие лучики морщинок, которых не могло быть у такой молодой особы, какой ее все считали. Так сказала Джессмин леди Герра. Отец леди Марсел, барон Грэйстоун, сидел на одном из кресел возле стены. В последнее время он был особенно бледен и худ, и ему было трудно ходить.

Глядя на него, Джессмин пожалела старого барона. В коридорах замка быстрым шепотом рассказывали страшные истории о том, как барон и несколько его единомышленников, которые составили довольно сильную оппозицию Фейдиру и открыто высказывали свое недовольство тем, что Люсьен взошел на трон, были арестованы и брошены в каменные подвалы под замком. Из них из всех только он один вернулся ко двору, и то только после того, как его дочь стала более восприимчива к ухаживаниям Люсьена.

Среди некогда простого двора появилась и расцвела пышным цветом тонкая придворная интрига, и вскоре всем стало понятно, что это зверь с довольно мрачными повадками. Джессмин, например, это одновременно и пугало, и сбивало с толку. Хорошо хоть Люсьен оставался с ней все так же добр и ласков, даже тогда, когда он настаивал, чтобы она вела себя как подобает особам королевской крови. Кроме этого он часто просил, чтобы она называла Фейдира «дядюшкой», и, хотя чопорный посланник тоже страшил ее, он тоже старался быть добрым с ней.

Музыка тем временем приобрела более динамичный ритмический рисунок, и Джессмин вдруг показалось, что в комнате слишком светло и слишком много народа, который слишком громко хохочет. Люсьен был целиком захвачен своей беседой с двумя сановными южанами, и принцесса решила, что настал довольно удобный момент, чтобы улизнуть. Соскользнув с кресла, Джессмин протиснулась между гостями в направлении двери, ведущей в юго-восточное крыло замка, и прошмыгнула между двух стражников, не обращая внимания на их нахмуренные брови и неодобрительные взгляды.

Шагая по коридору, она сдернула с головы золотой обруч, так что завитые кудри свободно рассыпались по ее плечам. Джессмин была голодна и подумывала о том, чтобы отправиться прямиком на кухню и выклянчить там кусок сладкого пирога или торта, однако с тех пор, как не стало толстой поварихи Кетти, кухня перестала быть тем местом, где можно было безопасно укрыться от всех неприятностей. Бедняжка Кетти! Она повесилась в своей маленькой комнатке вскоре после того, как пришла страшная весть о смерти короля Рейса. Подумав об этом, принцесса поежилась и решила вернуться в свою спальню, где наверняка ждала ее леди Герра. Джессмин больше не спала в детской — у нее были две просторные комнаты рядом с королевскими покоями. И это тоже было желание Люсьена.

— Джессмин?

Он приблизился к ней совершенно неслышно, и девочка замерла на нижней ступени каменной лестницы, ведущей на верхний этаж.

— Куда это ты направляешься? — спросил Люсьен своим тихим и мягким голосом.

— В свои комнаты, ваше величество, — Джессмин повернулась и вежливо присела в реверансе, хотя терпеть не могла придворных условностей. Люсьен же требовал от всякого полного соблюдения протокола.