Губы деда вдруг поджались, затряслись, и он уткнулся лбом в берёзу. Послышался шмыгающе-хрюкающий звук. Ещё раз. Ещё. По морщинам пробежала слеза, тронула уголок искривлённого рта и скрылась в седой бороде.
– Пр0сил, – выдавил он и всхлипнул, – Христ0м-б0г0м м0лил. Отдайте, мол. На кой 0на вам? П0смеялись т0льк0, – дед обтёр рукавом щеки, и мне его стало жалко. Даром, что он чуть нас не угробил.
– Вставай, – Рик, менее чувствительный к таким делам, потянул страдальца за ворот. – Не могу я тебя тепереча отпустить. Ни с иконой, ни без. Хозяева вернутся, пусть решают – миром с тобой разойтись али иначе как.
Всю дорогу до дома старик хныкал, как Паниковский, рассказывал о благих намерениях и всячески склонял нас на свою сторону, но ни слова суконец не упомянул о происшедшем в бане. И Ричард тоже, походу, старательно избегал этой темы, даже тогда, когда, закрыв деда в чулане, остались наедине. Но если Рика случившееся по всей видимости смущало, то меня, напротив, воодушевляло на откровенный разговор.
– Ричард? – осторожно начал я, стоя рядом с ним на крыльце и наблюдая за перемигивающимися в ночном воздухе искорками светлячков.
– Шёл бы ты спать, Ромка. Тебе рулить завтра, – постарался увильнуть от назревающей темы Рик.
– Тебе и пассажиром выспаться не удастся. На мотоцикле это не работает. Так что… – я сделал многозначительную паузу и, взяв его за мизинец, потянул к себе, – …пошли вместе?
– Ром, – он мягко высвободил руку и спрятал её в карман, – Неправильно это. Дед, конечно, с причудой, но в одном он прав…
– Опять… – выдохнул я и тоже убрал руки в карманы.
– Осудят нас. Охото тебе всю жизнь, как прокаженный прятаться? В глаза бояться людям посмотреть?
– Я не боюсь. И ни от кого не прячусь, – я развернулся к нему, вглядываясь в нахмуренные в лунном свете черты лица. – И тебе советую относиться к этому проще.
– Не могу я проще, – ответил он, блуждая взглядом поверх моей головы, – Зря я это, Ромка… Дурака свалял. Ты прости. Не надо было тебе сердце бередить.
– Бередить?! – я просто вспыхнул, чувствуя, что он опять собирается меня отфутболить. – Бередить?! Да, ты мне его выдрал, нахрен!!! – я со всей дури врезал ему ладонями в грудь так, что он отступил на шаг назад. – Ты мне в прошлом году всю душу вымотал! Я чуть не сдох там у тебя на заднем дворе, пока ты по райцентрам катался. Ты ведь даже не в курсе, как у меня крышу срывало, когда я тебя с Дашкой в постели застал. Как я метался перед выбором, тебя завалить или на себя руки наложить! – я толкнул его ещё раз, но он даже и не думал защищаться, просто стоял и смотрел на что-то у меня за спиной. – Ладно. Пережил. Расстались. Уехал. Какого хрена ты опять в моей жизни появился?!
Тут я заткнулся и отвёл глаза в сторону, понимая, что последняя предъява получилась корявой, потому что это не он, а я к нему приехал. Но он же мог сразу меня выставить? Так нет! Увязался за мной, несколько дней яйца подкатывал, поимел фактически, а теперь опять, блядь, сама невинность.
– Пошёл ты! – я в последний раз пихнул его и хотел уйти, но был пойман в кольцо рук.
– Погоди, – Рик прижал меня к себе, не давая даже трепыхнуться и снова звонко поцеловал в лоб, как тогда в бане.
Потом молча зарылся лицом в волосы и слегка ослабил хватку, давая мне возможность обнять его в ответ. Тёплая грудь тяжело вздымалась, покачивая меня, успокаивая, убаюкивая. Стук львиного сердца сливался с моим, звучавшим в ушах и в почему-то в горле. Я втягивал ноздрями запах пота и всё ещё не выветрившейся гари, и мне казалось, что это лучший запах в мире. Стоять бы так вечно. Срастись с ним, чтобы больше никогда не отпускать. Если бы он сейчас предложил: «Давай, Ромка, останемся здесь навсегда? В этой глуши. В этом доме», я бы бросил всё. Клянусь. Я забыл бы и цирк, и кочевую жизнь, и вообще всё на свете забыл бы. Только б иметь возможность стоять иногда вот так, прижавшись к этому зверю и ни о чём больше не думать.
– Давай сперва Дашку найдём, – тихо сказал он, после долгого молчания. – Страшно мне за неё. Тебе не страшно? – он заглянул мне в лицо, и я дёрнул плечами.
Мне было стыдно и противно от самого себя, но в данную минуту мне было плевать на всех. И на Дашку в том числе. Если это единственная причина, по которой Ричард сейчас со мной, то пусть она вообще никогда не находится. Пусть на всю жизнь остаётся заблудшей душой, которую нам надо искать по всему миру. Лишь бы вместе. Лишь бы навсегда.
Блаженны безмолвствующие
Мотоциклетный рокот рвёт тишину загородного мира. Мой Боливар рассекает встречные потоки воздуха и несётся по трассе на запрещенной для этого участка дороги скорости. Правила, правила, правила. Кто их соблюдает? К чёрту все правила. Тем более, когда за спиной Ричард. Он за спиной, а его рука, забравшись мне под куртку, мнёт футболку на животе, проваливается мизинцем под ремень, давит ладонью на пупок, притягивая к широкой груди сидящего сзади. Его губы сжимают кожу на шее. Скользкий язык проходится за ухом, оставляя холодную дорожку слюны.
Вибрация рычащего под нами Харлея отдаётся в паху, отчего в штанах становится тесно. Я ёрзаю ягодицами по кожаной обивке, пытаясь подставить ширинку под ласкающую меня руку. Ещё сильнее откидываюсь назад и глотаю бьющий в лицо ветер. Мой затылок трётся о напряженное плечо Рика, и я забываю о дороге. Я закрываю глаза, упиваясь ощущениями. Его пальцы забираются выше и стискивают торчащий от холода и возбуждения сосок. Другой рукой он сжимает меня между ног и мнёт сквозь джинсовую ткань пульсирующими движениями, заставляя вздрагивать колени. Я чувствую, как жёсткий бугор упирается мне в поясницу, и понимаю, что надо сойти с дороги и остановиться, иначе убьёмся нахрен.
Хорошая мысль. И как все хорошие мысли приходит с опозданием. Переднее колесо налетает на камень. Руль бьёт по ладоням, вырываясь из рук. Харлей делает резкий рывок вперёд, пытаясь вынырнуть из-под меня. Заваливается на бок. Я слышу треск и скрежет металла. И единственное, о чём успеваю подумать: «Почему я без шлема?». Я падаю спиной вниз. Медленно… медленно… сбой в матрице… Я должен был упасть ещё несколько секунд назад. И вот за мгновение до удара, я всё же вскрикнул и подскочил на диване.
– Фу, бля… – выдохнул я, озираясь по сторонам и пытаясь унять зашедшееся сердце.
Вот к чему приводит недотрах. Вначале не мог полночи уснуть, зная, что Ричард точно так же не спит в соседней комнате. А в том, что он не спал, не было никаких сомнений. Мы, словно два шпиона, больше часа обменивались зашифрованными сообщениями.
Он: «Вздох, шорох ткани, скрип кроватных пружин».
Я дешифрую эти звуки, как:
«Ромка, ты спишь?»
И тут же отвечаю:
«Зевок, скрип дивана», что означает: «Нет, как и ты».
Он какое-то время молчит, но по его дыханию понятно, что просто ждёт от меня конструктивных предложений. Тогда я шумно взбиваю подушку, ударяюсь рукой о деревянный подлокотник и шёпотом матерюсь, давая понять, что мне досталось крайне неудобное спальное место и я не против, если Рик заберёт меня к себе. В ответ он переворачивается на другой бок и тоже чем-то бьётся о стену, не то локтем, не то коленом, передавая мне шифровку: «Не привередничай. У меня здесь тоже не кинг сайз».
Я вздыхаю, укладываюсь на спину и пялюсь в темноту, за которой прячется потолок. Мы могли бы разложить этот скрипучий диван и сыграть на нём пару нехитрых мелодий. До приезда хозяев времени завались. Дед в компании раскладушки надежно заперт в чулане и уже наверняка видит десятый сон. Нам никто не может помешать.
Набравшись наглости, я несколько раз приподнимаю и опускаю бедра, покачиваясь на скрипучем диване, отчего старые пружины бесстыже напевают что-то вроде: «Иди-иди, Рик. Иди-иди к нам». Но из соседней комнаты доносится упрямый вздох, и кровать Ричарда тягуче отвечает: «Неее-льзяяя». После чего снова оба замолкаем.
Знаю, что нельзя. Ещё стоя на крыльце мы договорились в этом доме больше ни-ни, потому что нас итак здесь чуть не спалили. В прямом смысле. Но с другой стороны, когда нам ещё представится такой случай. Завтра ехать на стрелку с этим Доберманом Джабал-Оглы, и кто его знает, чем дело кончится. Если уж православный христианин такой финт выкинул, то чего ждать от мусульманина, а айзеры в отличии от армян именно мусульмане, даже не знаю. Дашкин телефон по-прежнему не отвечал. От Ричардовых сослуживцев новостей тоже не было. Чего дурочка добилась? Как в той присказке: «На зло маме отморожу уши».
