— Ы?

— Целуй ее! Да покрепче, чтоб нам точно повезло! Ну, что скажешь?

— Ошонрожо вэка.

— Что ты там булькаешь?

— Ошонрожо вэка.

— Не понимаю, змеев ты дебил!

Я выплюнул жевательную смолу и сказал:

— Осторожно, ветка.

— Где? — не хватило всего мгновенья. Рем пал. Вместе с жабой.

Любой другой бы на его месте тут же переломал бы все кости и помер выхрипывая оду незавершенным делам. Но я нисколько не сомневался, что с Ремом все в порядке. Менадинец был настолько анархичен, что в лучшие свои моменты не подчинялся даже объективной физике.

И я продолжал бежать, отталкиваясь ногами от козырьков грибов-моховиков, скользя по переплетениям ветвей, цепляясь за бороды полуночного мха. Ночью в Живущем лесу передвигаться можно всего двумя способами. Или по ветвям, или в брюхе у какого-нибудь многозубого зубомнога. Оба способа чрезвычайно некомфортны. Ну а то. Этот лес никогда до конца не приручался и не исследовался, он нехотя воспринимал человека как жизнеспособную особь и тем более не считал его царем природы. Первый упаси!

Религиозный фанатизм Авторитета можно легко объяснить. Когда у тебя под боком живет громадный организм с чуждым тебе разумом, самое время сказать: Хладнокровный подери, да отдам я вам эту церковную десятину, только благословите меня на сбор грибов или на рыбалку. И это не излишняя религиозность… Это почти то же самое, что и уплата взноса на содержание стражи.

А еще Миркон.

Никому не нужно объяснять, что такое опасность. Это когда парень с топором почему-то думает, что ты курица, и нарезает за тобой круги вокруг стола.

Да, я помню, как это было. И помню, как Миркон следил за мной, когда я, холодея от ужаса лазил за десятки метров от его могучего древнего тела. Кости Первого, никто еще за мной так пристально не наблюдал, даже Рем во время дележки общака.

Но не будем о плохом. Лучше окунемся в ночной мир Живущего.

С чего бы начать… Хранители теснят друг друга, намертво схватываясь лапами, сцепляются корнями, стремясь перебороть десятки ближайших конкурентов. Дно зеленого океана полностью охвачено узловатыми щупальцами, подлеска почти нет, за то есть густые, но бледные заросли травы и кустарников. В них перекликаются, воют и грызутся невидимые твари. Мимо проносятся звенящие стаи светлячков, на мгновенье наполняя мир вокруг тебя театром мелькающих теней. Зловеще и притягательно мерцают потусторонней жизнью древние лишаи кристаллов, проедающих деревья насквозь.

Раньше из этих кристаллов делали оружие, которое очень ловко вспарывало тяжелые доспехи, но потом несколько воителей заметило, что они, Первый побери, остались без возможности иметь наследников. Потом это заметило еще несколько бедолаг. А вскоре все, кто пользовался кристаллическим оружием, впали в глубокую депрессию по этому поводу.

В общем оно не прижилось.

В Живущем лесу обитает, — только по данным переписчиков Зверя, — не меньше ста тридцати тысяч различных форм жизни с крыльями и присосками, с жвалами и клыками, перьями и чешуей, слизью и шерстью. Иногда, со всем вышеперечисленным враз. Уважаема и опасна работа переписчика Зверя. В помощниках у него не мальчишка, лениво волочащий футляры приборов, а взвод Мастеров Оружия, которым, тем не менее, запрещено убивать нападающих животных. Даже из милосердия, если те вдруг подавятся цепляющимися за небо латниками и будут долго мучиться, задыхаясь и хрипя. Укротителей, ввиду их вечного дефицита и болезненной мании величия, на описательные экспедиции назначают лишь в исключительных случаях, когда переписывают одного из Алтарных Зверей.

Говоря о себе, — никогда не плевал на Первого. Но и не скармливал свои мизинцы Алтарному Некуморку. Держался не хуже господина Генерального Судьи с его всепрощающей индульгенцией от Его Преосвященства Патриарха Кошкина. Клянусь когтем Первого, эти их индульгенции были лучшим изобретением Церкви после ритуального вина.

«Внимание! Кто бы ты ни был, уважаемый ли человек, никчемный ли прощелыга. Остерегись! Миркон уже чует тебя. Его темная душа жаждет твоей смерти».

— Чертовы магги, — сказал я, пряча за пазуху фосфор. — Написали бы просто: «Миркон — двести шагов». Или — «Осторожно Миркон».

— Осторожно, пугливые мещане! — сказал Рем, вытирая подошву мокасина о горбы корней.

— Думаю, это все-таки Некуморк, — заметил я отвлеченно.

— Тогда полезли обратно в кроны! — пыхтел Рем. — Что ты присосался к этой табличке?

Он не понимал. Немудрено, я и сам не до конца понимал это. Миркон ненавидит трусов. К нему можно подойти. Открыто. Не подбежать, ни подползти, и уж тем более ни в коем случае нельзя приходить к Миркону, прыгая по деревьям, как обезьяна.

— Дальше только по земле, — зловеще проскрежетал я, сверкнув в темноте глазами.

Рем молча пнул мне под коленку.

— За что, карлик сволочной? — просипел я сквозь зубы.

— Не знаю, — пожал плечами Рем. — Считай это вдохновением. Некуморки ведь кусаются гораздо нежнее, да Престон? Змеев придурок…

Насколько я понял, это было проверкой.

Только не такой проверкой, как в старинных легендах. Обычно рыцарь идет по некой прямой, а ему на голову сыплются испытания, одно лучше другого. Потом происходит взвешивание, подсчет баллов на вскинутых табличках, и, — поглядите только — на нашего рыцаря ниспадает благодать. Или падает плита.

В случае с Мирконом происходит нечто совершенно иное. Тут тебя не оценивают, никому и даром не нужны головоломки с цветными огоньками или кнопками в стенах. Просто ты что-то теряешь. Порой ты даже сам не знаешь, что именно, но факт утери неопровержим. Это может быть что угодно. Можно потерять медяк, а можно лишиться разума. После моей первой разведки, я с ужасом понял, что забыл, как выглядит мое давно покинутое поместье.

— Престон, держись рядом.

— Рем, — сказал я шепотом.

— М-эа?

— Ты что, совсем не боишься?

— Чего?

Вокруг нас, в тусклом сиянии кристаллов, ворочалась фауна, которая не нападала лишь потому, что, похоже, была приятно удивлена нашей опрометчивостью. Да, это было самоубийство. Вполне осознанное, расчетливое, не лишенное благородства самоубийство. Именно ночью, только по земле, различая в тумане восстающие долговязые силуэты.

— Ну… Я не знаю из чего выбрать. Некуморков. А? Что скажешь? Огромные вонючие некуморки! Ого. Во-от с такими клычьями! Прямо с плаката «ОСТОРОЖНО ЛЮДОЕДЫ».

— Черта с два, все некуморки здесь давно уже прикормлены, — зевнул Рем. — Они привыкли к грибникам и детишкам. Давно разучились охотиться, клянусь Первым.

Силуэты брели за нами, мелькая на флангах ломанными линиями, выдавая себя прерывистым возбужденным клокотанием. Некуморк — это паршивый зверь. Слишком умный. Обычно эти горбатые злыдни ничем не отличались от разбойников. Им по силам было напасть на караван, защищаемый арбалетчиками и стрелками с инфузерами. Мечники в расчет не принимались, Некуморкам они, наверное, казались грибниками. Во всяком случае я еще не видел мечника, способного удержать даже детеныша некуморка. Детеныша… Кости Первого, бывали случаи, когда фехтовальщика убивала половина животного. Верхняя, нижняя — всякое случалось. Наемники — веселый и общительный народ, горазды были поговорить на эту тему. А я не дурак был послушать.

Надо ли говорить, что одно дело — слушать, подперев подбородок кулаком, когда в руке у тебя почти полная кружка пива, и совсем-совсем другое…

Ныне я видел, — впервые столь близко и явно, — эти согбенные двухметровые тени, а в руке у меня была лишь рукоять моего однозарядного инфузера. Я бы сейчас предпочел держать почти полную кружку пива. Во всяком случае, от нее было бы куда больше проку.

— Престон.

— А?

— У тебя ведь все под контролем?

— Смотря что.

— Эти сволочи не нападут на нас, да? — Рем чуть притормозил, сделав вид, что внимательно осматривает дыру на своем локте. — Тут какая-то хитрость, я прав?

Я задумался над ответом. Сложно сказать, что я мог бы наврать моему приятелю, будь у меня время. Некуморки приближались. Вздох, неуловимое движение прямиком к нашим горловым артериям, еще вздох, и появляется вонь предыдущих побед некуморка над грибниками и детишками. Я судорожно зашарил по карманам.