– Экий ты тупой! – снисходительно пожал плечами Трурль. – Они же теперь постоянно несут мне дань! Я уже получил от них больше, чем мне причиталось.

– А-а-а! – осенило наконец Клапауция. Однако он тут же поправился:

– Но ведь заниматься вымогательством нехорошо…

– С какой это стати? Разве я им сделал что-то плохое?! Бродил себе по горам, ну подвывал немного вечерами. Чертовски я устал от всего этого… – сказал Трурль, присаживаясь рядом с другом.

– От чего? От рева и завываний?

– Да нет же! Объяснять тебе приходится что-то простое как дважды два – при чем здесь рев?! А еженощно мешки с золотом таскать из пещеры для дани на гору, вон на ту! – и Трурль указал рукой на горную гряду вдали. – Я приготовил там для себя стартовую площадку. Ты бы сам потаскал от заката до рассвета двадцатипудовые тяжести, узнал бы тогда! Ведь это же дракон не настоящий, одна его шкура весит под две тонны, а мне пришлось ее таскать и двигать, каждый день топотать и реветь, а потом еще ночами надрываться. Я так рад твоему появлению, хватит с меня всего этого уже, в самом деле!

– Но почему же этот дракон, – то есть этот муляж дракона, – не пропал, когда я свел его вероятность к вероятности всяких чудес? – захотелось узнать напоследок Клапауцию.

Трурль откашлялся. Видно было, что он немного смущен.

– Это моя предусмотрительность, – пояснил он, – ведь нельзя было исключить вероятности появления здесь какого-нибудь придурка-охотника, хотя бы того же Базилея. Поэтому я обработал шкуру с изнанки антивероятностным покрытием. Ну а теперь пойдем, осталось там у меня еще пара мешков с платиной, самых тяжелых, уж как не хотелось мне их таскать самому! Вот и чудно, появился у меня помощник…

Путешествие четвертое, или как Трурль, королевича Пантарктика от мук сердечных избавить желая, Женотрон применил, и как потом дело дошло до использования Детомета [22]

Однажды в рассветный час, когда Трурль отдыхал, сморенный глубочайшим сном, в дверь его подворья застучали с такой силой, словно пришелец намеревался одним ударом ту дверь с петель сорвать. Когда же Трурль, едва продрав глаза, отодвинул засов, глазам его, на фоне едва сереющего неба, предстал гигантский корабль, похожий на сахарную голову невероятной величины или на летающую пирамиду, а изнутри этого колосса, приземлившегося напротив его окон, по широкому помосту длинными шеренгами сходили мальблюды, увешанные мешками, а раскрашенные в черное роботы, одетые в бурнусы и чалмы, сгружали вьюки у порога его дома столь быстро, что в несколько минут Трурля, не понимающего, что оно должно значить, окружил, подобно шанцу, растущий полукруг пузатых тюков; едва-едва оставались в них узкие проходы. Одним же как раз и направлялся к нему электрыцарь телосложения необычайного, с глазами, в форме звезд резанными, с радарными антеннками, лихо закрученными кверху, в осыпанной бриллиантами делии; сей благородный господин, перебросив оную делию через плечо, приподнял бронированную шляпу и голосом мощным, хотя и мягким, словно бархат, спросил:

– Имею ли я честь лицезреть их милость господина Трурля, здешнего благороднорожденного конструкциониста?

– Несомненно, это я… не войдете ли… прошу прощения за беспорядок… не знал, вернее, спал… – бормотал, сильно смешавшись, господин Трурль, запахивая на себе скупые одеяния: уразумел уже, что на из одежды нем лишь ночная рубаха, да и то – из тех, что истосковались по стирке.

Однако же изысканный рыцарь, казалось, не замечал недостатков Трурлева одеяния. Еще раз приподнял шляпу – а та завибрировала, позванивая, над его замкообразной головою, – и с грацией вошел внутрь. Трурль, извинившись, оставил его на минутку и так-сяк принарядившись, вернулся со второго этажа, прыгая через две ступеньки. За окном меж тем посветлело, и вскоре солнце заблестело на чалмах черных роботов, что, выводя тоскливо и печально старую невольничью песню «Где же ты бывал…» и всякое такое, окружили четверными шеренгами дом и корабль-пирамиду. Трурль приметил это в окошко, как раз усаживаясь напротив гостя, который взглянул на него бриллиантово и сверкающе, а после такими отозвался словами:

– Планета, с коей я, твоя милость конструкционист, прибыл, переживает самый пик глубокого средневековья. А оттого, твоя милость, должен ты мне простить, что я в эдакую вверг тебя конфузию, приземлившись не вовремя; ибо должен твоя милость разуметь, что никоим образом мы, пребывая на борту, не могли предвидеть, что в сем пункте планеты твоей милости, где твой видный дом возвышается, еще простирает свою властную руку ночь и ставит препону солнечным лучам.

Тут он откашлялся, словно кто умело перебрал тона на губной гармошке, и стал говорить далее:

– Прислал меня, по здравом размышлении, к твоей милости господин мой и владыка, его Королевское Величество Протрудин Астерийский, суверенный господин объединенных планет Йонита и Эприта, наследный монарх Анурии, император Моноции, Бипроксии и Трифилиды, великий князь Барномальверский, Эборкидский, Клапунданский и Траганторонский, граф Эвскальпии, Трансфории и Фортрансмины, паладин Шуры и Буры, барон Гристривепртицкий, Прастровшакормандский и Вымытыдоднавский, а также самодержавный владыка Метеры, Гетеры, Этеры эт Цетеры, затем, дабы от его милостивого имени просить твою светлость прибыть в наше царство жадно ожидаемым коронным избавителем, коий единственный сумеет принесть нам избавление от общего кладбищия, несчастливой возлюбленностью его королевского высочества, наследника трона Пантарктика, вызванной.

– Но я ведь не… – быстро начал было Трурль, но Магнат, сделав короткий жест, означавший, что он еще не закончил, продолжал тем же самым голосом, в котором звенела сталь.

– Взамен же за милостивое соизволение твое склонить слух свой, за прибытие и помощь в поборении державного несчастия, что нарушило сами основы власти, его Королевское Величество Протрудин обязуется, уверяет и клянется ныне моими устами, что обсыплет твою конструктивность такими милостями, что твое достоинство не сумеет насытиться ими и до конца своей жизни. В частности же, наперед или, как оно нынче принято говорить, авансом, именует он тебя с этого момента – тут Магнат встал, вынул шпагу и далее говорил, с каждым словом ударяя Трурля плашмя клинком, да так, что у того плечи ходуном ходили, – Титулярным и Удельным Князем Мурвидраупии, Абоминенции, Мерзодоры и Вассолы, Наследным Графом Трунда и Моригунда, Электором-Восьмипалицевцем Бразелупы, Кондолонды и Праталаксии, а также Маркизом Гунда и Лунда, Чрезвычайным Губернатором Флуксии и Пруксии, а еще Капитулярным Генералом Ордена Бездицких Мендитов и Великим Мытарем королевства Пита, Мыта и Тамтадрита купно с надлежащими оным званиями правами салюта из двадцати одного орудия на утренний час и при отходе ко сну, на послеобеденные фанфары, а такоже – Тяжелым Крестом Инфинитезимальным и многочисленной перпетуацией в эбеновом дереве, многосторонней в сланце и многократной в золоте. В доказательство же своих милостей Король мой и Владыка присылает тебе эти вот безделицы, какими осмелились мы окружить твое дворище.

И правда, мешки уже закрыли дневной свет, едва доходивший теперь до комнаты. Магнат закончил говорить, но руки, красноречиво поднятые, не опускал – как видно, позабывшись, поскольку молчал; Трурль же тогда заговорил:

– Я весьма благодарен его Королевскому Величеству Протрудину, но, знаете ли, сердечные дела – не моя специальность. Впрочем… – добавил он под взглядом Магната, что пал на него, словно бриллиантовый камень, – возможно вы захотите объяснить, в чем там дело…

Магнат кивнул:

– Дело это простое, твоя милость! Наследник трона влюбился в Амарандину Цериберненскую, единственную дочь владыки Араубрарии, соседней державы. Однако ж государства наши разделяет чрезвычайно древняя вражда, и когда наш милостивый владыка после неустанных просьб королевича обратился к императору насчет руки Амарандины, ответ был категорически негативным. С тех пор минул год и шесть дней, а принц-наследник гаснет на глазах, и нет способа вернуть ему рассудок. И нет никакой надежды, кроме как на твою светлость, осиянную разумом!