Жить с этим становилось всё сложнее и труднее, ничего не расставлялось по полкам в моём мозгу. Я старалась отвлечься учёбой, брала уроки английского и, почему то, пошла на курсы вождения при нашем институте. Ни одной минуты свободного времени. Был конец апреля, на майские праздники мама и мои сожители уезжали домой. Я оставалась одна, решив закрыть все оставшиеся задолженности. Накануне у нас с Наташкой состоялся очень откровенный разговор. Они с Виктором не видели в свидетелях на их свадьбе никого, кроме Ромки и меня. И что делать?

– Понимаешь, Руська, пацаны поклялись взять на себя это ответственное дело друг у друга на свадьбах. И Виктор не желает ничего менять. А я без тебя куда? У меня же нет никого, ближе и надёжнее. Может, ты кого посоветуешь? – Съязвила она.

– Не волнуйся. Я думаю, что до августа научусь жить по-новому. Правда, хорошо это или плохо, сказать не могу.

– Ромка последнюю неделю выходит на связь редко, Витька волнуется, даже ездил в академию, но не застал. А вечерами его где-то носит, и он просит не отвлекать его, слишком занят, видите ли. Можно спросить у тебя кое-что? – Получив согласие, Наташка задумалась, подбирая слова. – Ты не простишь Трошина? Никогда? Неужели смогла выбросить его из своей жизни?

– Я люблю его, подружка, выкинуть не удастся. Да я даже и работать над этим перестала. Просто учусь жить с этой привязанностью, но без него. И он, как видишь, успокоился уже, живёт себе, поживает.

– Неправда, ничего он не успокоился. Просто Витька попросил его не появляться пред твоими очами, когда понял, как ты реагируешь, рыдая полночи, и таблетки свои жрёшь. И валерьянкой постоянно воняет. Мы же видим всё, переживаем. Русь, почти два месяца прошло после твоего приезда из больницы. Ты не пускаешь Ромку на порог, не хочешь выслушать, не даёшь ему возможность повиниться, объясниться с тобой. Это неправильно, все мы люди, все мы человеки, все грешники и все делают ошибки. А как же с прощением? Ты не думала об этом?

– Думала, много думала. Но тогда разреши и мне задать тебе один, только один вопрос. Ты бы простила? Поставь себя на моё место.

– Сложно всё это, я понимаю. Но, наверное, учитывая несерьёзное отношение Ромки к рыжей профурсетке, учла бы это обстоятельство. Знаешь, он ведь приревновал тебя, когда ты позволила поцеловать себя нашему физкультурнику. А потом танцевала с ним и хохотала, всё время, снимая со своей, простите, аппетитной попы его похотливые ручки. Ты же не отстранилась от него, не ушла в сторону, дала разрешение ему тебя лапать.

– Ты что, обалдела? Да, он поцеловал меня в щёчку, а когда стал вести себя непристойно, я сразу отправила его куда подальше. Откуда ты это взяла? Ты сама видела? Бред сивой кобылы!

– Вернее, рыжей клячи. Я сама узнала об этом только вчера, Витька рассказал, а ему Ромка.

– То есть никто ничего толком не видел, и все поверили Ирочке. Класс! Высший пилотаж!!! Браво, рыжая бестия, ты победила.

– Руська, я не поверила и Витьке так сказала. Просто доношу до тебя информацию, я убеждена, вам надо поговорить. Вроде, последнюю неделю валерьянкой не пахнет.

– Ты предлагаешь мне самой вызвать его? Ну, уж нет.

– Я думаю, что когда он узнает, что ты останешься одна, придёт. Имей это в виду.

– Да у меня все дни расписаны поминутно, приходить не к кому. Но за предупреждение спасибо.

Они уехали, оставив мне полный холодильник и чистую квартиру. И я решила устроить себе, любимой, передых в последний день апреля. Приняв ванну, увалилась в чистую постель, в ромашковый рай, и включила телевизор. Шёл концерт, шансон зацепил струны моей души, и полились воспоминания: мы с Ромкой в Юбилейном, балдеем от Розенбаума и иже, мы в парке Горького на колесе обозрения, в кафе, в Лужниках…

Проснулась я от нежного поцелуя, как от продолжения сна. Меня целовал Трошин. Я отшатнулась, но не тут-то было. Он крепко обнял мне плечи и зажал мой вскрик своими нежными, такими узнаваемыми губами. Все мои потуги оторвать его от себя, попытки драться и лупить, по чём не попадя, закончились скрученными руками и запечатанным ртом. И, о, ужас, моё тело стало отвечать, особенно, когда запах Ромки, такой волнующий, ужом заполз под кожу. Предательница грудь встала дыбом, в животе начался танец с саблями, а голова отключила все функции, кроме желания получить наслаждение без опостылевшего копания в себе…

Но каждый раз, когда он хотел поцеловать меня ещё, я отворачивалась, зажимая свои уста до боли.

– Как ты мог? И как ты попал сюда? И это ничего не значит, просто секс, давно не было, физиология. – Натянув на себя одеяло, я лупала глазами, ничего не соображая.

Прямо, первобытные страсти, позорище какое-то, действие на уровне продажной любви. Но душа,.. она пела и плясала! Какому оправданию это подвластно? Как объяснить самой себе, что это было?

– Я ждал, что ты выйдешь. Долго ждал. Решил подняться. А ключи мне дал Витька, на всякий случай. Я, между прочим, звонил. А ты не слышала, устала за последнее время, да? Я тоже. Лерка, мне без тебя никак. Я очень люблю тебя. Ну, дурак, ещё из детства не вышел. Сам не знаю, что на меня нашло. Какое-то ребячество…

Эти два слова произвели в моей голове взрыв негодования, оглушив залпом злости и ревности.

– Что? Ребячество? Да я чуть коньки не откинула, у меня до сих пор не восстановились голосовые связки, разговариваю, как мужик. Твоё ребячество разбило мне сердце, украло веру, исковеркало мою любовь. Хорошо поигрался!? Главное, ничего не потерял. Сравнил хрен с пальцем? Так, вали, исполняй дальше, определись уже с какой сиськой вкуснее, на плоскую, если что, можно и джема намазать, не стечёт! Рекомендую!

– Лера, остановись. Я просто хочу сказать, что многое передумал и переосмыслил. Я…

– Повзрослел, наконец? Ну, тогда тебе будет проще просто встать и уйти. Конечно, обманным-то путём проникнуть можно и в квартиру и отыметь девчонку таким же образом можно, и прикинуться дурачком и ждать благословения на дальнейшее представление. Ну, уж нет. Уходи! Я тебя ненавижу, ты не понимаешь элементарных вещей, Трошин. Или я не понимаю. Неважно. Нам не по пути, мой космический друг…

Всё, я выдохлась, упала в подушки, тяжело дыша. Хлопнула дверь. Фини та ля комедия…

А моё только недавно заласканное тело, зацелованное до самого последнего сантиметрика, пело дифирамбы мужчине, заставившему его звенеть, как струночка, и благоухать, как розовый сад, с птичками и бабочками. Ну что мне делать? Как научиться жить одной?

Тренькнул телефон. « Я люблю тебя».

А я погибаю, нет уже никаких сил терзаться и изводить себя. Эти душевные муки доведут до дома ку-ку, как пить дать… Мне захотелось выполоскать рот, разум начал свою работу. Он же этими губами… Ну, как забыть? Нет, ну до меня, пожалуйста, я же не идиотка. Я – эгоистка, наверное. Ну, а как же иначе? Вот даже сейчас, когда моё сопротивление было сломлено внезапностью, и я не смогла отказать себе, потонув в каком-то порочном желании получить сексуальное удовлетворение, ощущаю на своих губах «налёт неверности». Не знаю, как объяснить, но по своей воле, по своему желанию, целовать себя не дам. Я любить хочу, как раньше, до умопомрачения, до полного растворения в мужчине, которому доверяю, которого люблю, который и есть смысл моей жизни. Господи, ну зачем он это сделал со мной? Зачем пришёл? Ромка, спаси меня!!!

Стало нечем дышать, я выскочила на балкон прямо в трусиках и коротенькой маечке. На соседнем наш сосед, лётчик гражданской авиации, очень упакованный и довольный жизнью дядька, просто обомлел и, от неожиданности, выронил сигарету. Я извинилась, залетела назад и поняла, что во дворе, под нашими окнами, успела заметить Трошина. Проверила, подсмотрев из окна. Точно, он. Спокойно умереть мне не дадут…

Минут через двадцать, когда я уже собралась окончательно разрубить трошино-трофимовский узел, с улицы послышались крики, а в дверь позвонили. Решила не открывать, ну кому я нужна, кроме моего мучителя. Но настойчивость, с какой стали бить в дверь, разозлила. Слава богу, хоть какая-то другая эмоция посетила меня.