Вселенная представлялась порождением женского божества Намму, праматери всех богов. Именно она дала жизнь первой супружеской паре: Ану и Ки (небу и земле). В древних космогониях, и Шумер здесь не исключение, часто встречается идея, что эти две стихии – небо и земля – первоначально были нераздельными. Благодаря их союзу на свет появляются новые создания, в данном случае – Энлиль, поднебесный владыка ветра, как бы раздвигающий небосвод и землю. Здесь мы видим классический пример объяснения возникновения мира через иерогамию – священный брак. Этот архетипический мотив впоследствии будет появляться в самых разных религиозных традициях, формировавшихся в разных уголках мира.

Космический порядок шумеры обозначали особым термином – «мэ». К нему относятся как законы материального мира, так и нравственная и духовная сферы жизни, регулируемые ритуалами. Сохранившиеся письменные документы позволяют сделать вывод, что у их составителей существовало представление об изначально установленном благом миропорядке, по которому развивается все сущее и которому должен подчиняться человек.

В мифе об Энки, боге земли, плодородия и устроителе человеческой цивилизации, можно усмотреть аналогии с рассказом Книги Бытия о грехопадении. Энки съедает какие-то магические плоды, после чего происходит катастрофа, нарушающая весь миропорядок[8]. Священный текст выразительно повествует о том, что жена Энки отказывается смотреть на супруга «взглядом жизни». Распад мироздания удается приостановить, но мир навсегда утрачивает совершенство.

Согласно шумерской антропогонии, люди являются произведением Энки. Он лепит человека из глины и вдыхает в него жизнь – этот сюжет станет базовым для многих последующих религий и, в частности, найдет отражение в Библии и Коране. Таким образом, с глубокой древности формируется взгляд на человека как на двусоставное существо. В нем есть материальное начало, и вместе с тем он приобщен к божественному, несет в себе особое дыхание жизни. Любопытно, что Энки создает человечество с одной целью – обслуживать нужды богов и приносить им жертвы.

Посмертная участь людей безрадостна. Предполагалось, что человеку может быть хорошо только на земле. После кончины его ждет преисподняя Кур – буквально «чужая земля». Такая «чужбина» похожа, к примеру, на греческий Аид, где бесплотные духи скитаются в нужде и скорби и вспоминают земную жизнь как лучшее, что с ними было.

У шумеров, часто сталкивавшихся с бурными разливами рек, мы находим знакомый нам рассказ о потопе. Благочестивый человек по имени Зиусудра узнает от бога солнца о грядущем наводнении и строит ковчег. Древние жители Месопотамии считали солнце всеведущим, поскольку его лучи озаряют все уголки земли. Это очень наглядный образ повсеместного божественного присутствия.

Продолжительность описанного шумерскими источниками потопа, который длится всего неделю, гораздо меньше указанного в библейском тексте. В итоге Зиусудра, подобно Ною, оказывается единственным человеком, сумевшим пережить катаклизм. Боги, идя навстречу мольбам Зиусудры и заступничеству солнечного божества Уту, переселяют праведника в блаженную страну Дильмун – в давно утерянный людьми рай.

Этот рассказ подводит нас к идее, что на свете есть по крайней мере один человек, которому удалось преодолеть смерть. Значит, по мнению шумеров, в принципе это возможно, хотя ситуация Зиусудры, несомненно, уникальная. Обратим внимание: по сути, он герой сотериологического мифа, то есть важнейшей истории о спасении человека как уникального существа. Человек оказывается способным, пусть и в исключительных обстоятельствах, победить свою смертную природу и обрести вечное блаженство.

Кроме трех важнейших для жизни человечества богов шумеры почитали еще одну троицу (троичность была важна для них, поскольку, вероятно, ассоциировалась с полнотой и законченностью). Речь идет о богах, связанных или даже манифестируемых астрономическими телами. Этих персонажей исследователи иногда называют еще планетарными божествами. К ним относятся: лунное божество Нанна, Уту – бог Солнца и Инанна, ассоциирующаяся с планетой Венера.

С Инанной связан важный сотериологический сюжет, одновременно являющийся интересной интерпретацией идеи иерогамии, брачного союза небесного и земного начал.

Согласно шумерской мифологии Инанна, как и римская Венера, олицетворяет любовь, страсть, женское плодородие. Она влюбилась в простого смертного, пастуха по имени Думузи, и взяла его в супруги. Через некоторое время богиня решила посетить свою сестру Эрешкигаль, владычицу подземного царства мертвых. Тут женское начало, связанное с землей, как бы предстает в двух ипостасях, Инанна и Эрешкигаль. Действительно, земля ведь не только рождает, но и погребает. Инанна спускается в подземные обители и на территории тьмы и смерти теряет свое божественное могущество.

Текст, условно называемый исследователями «Нисхождение Инанны в подземное царство», красочно описывает, как она постепенно «разоблачается»: на пути к трону царицы мертвых с Инанны снимают богатые покровы. Отметим, что в архаических сообществах одежда всегда была символом статуса. Вспомним, что делает библейский отец блудного сына для восстановления позиций своего вновь обретенного чада: «Отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги» (Лк. 15: 22).

Вернемся к Инанне. В конце концов гостья предстает перед Эрешкигаль лишенной всех атрибутов власти. Она фактически оказывается в плену у сестры в царстве мертвых. Это образное указание на ее смерть. Это вызывает беспокойство богов, ведь Инанна отвечает за плодородие, да и вообще содействует зарождению всякой жизни. Даже Эрешкигаль страдает от смерти сестры: владычица подземелья не может разродиться новыми мертвецами. Миропорядок под угрозой, и боги посылают семь ангелов с живой водой и пищей, чтобы те вернули Инанну к жизни.

Но и тут возникают трудности: по законам мироустройства никто не может вернуться из царства мертвых. В итоге богини заключают сделку: Инанна может уйти, но она клянется сестре, что пришлет себе замену. Мы видим здесь идею заместительной жертвы, которая будет переосмысливаться далее в разных культурах. Вплоть до христианства, в Священном Писании которого сказано: «Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим. 5: 8).

Заместителем Инанны становится ее земной супруг. Вернувшись, богиня обнаруживает, что он не печалился по поводу ее отсутствия, а напротив, веселился и жил беспечно. В гневе она указывает демонам ада на него как на свою замену, и те забирают его к Эрешкигаль. Тот жалуется и сетует, что оказался заживо погребенным не по своей вине, а стал жертвой женской ревности. В итоге стороны приходят к соглашению: половину года пастух будет проводить в царстве теней, а вторую половину – с супругой на земле. Так устанавливается природный цикл: в отсутствие Думузи на земле царит холод и все живое скорбит по нему, а когда он возвращается, природа расцветает и плодоносит. В итоге этого мифологического сюжета мы еще получаем и религиозное объяснение цикличности времен года, столь важной для земледельческих цивилизаций.

Но кроме смены сезонов в этой истории заложено немало смыслов, которые в будущем станут ключевыми для развития многих религий. Во-первых, мы видим попытку объяснения происхождения нашего мира через взаимодействие (брачное соединение) земли и неба. Во-вторых, история Инанны ярко описывает столкновение жизни и смерти и жажду победы над смертью. Из объятий последней удается вырваться, правда, лишь на время. Но все-таки удается. Значит, ситуация не безнадежна. В-третьих, обратим внимание, что для преодоления смерти необходимо участие человека. Он выступает в качестве заместительной жертвы. Через много веков в христианстве все перечисленные темы раскроются глубоко и емко. А пока образ умирающего и воскресающего Думузи прочно обоснуется в ближневосточной культовой практике. В Книге пророка Иезекииля мы читаем: «И привел меня ко входу в ворота дома Господня, которые к северу, и вот, там сидят женщины, плачущие по Фаммузу. И сказал мне: видишь ли, сын человеческий? Обратись и еще увидишь большие мерзости». (Иез. 8: 14–15). Здесь образ Думузи приводится как символ ложной веры, заимствованной Израилем у других народов. Его почитание противопоставляется почитанию истинного Бога.