Барон впереди тоже немного придержал своего жеребца, скорее всего, в преддверии затяжного подъема, и мерин Ринна продолжил весело бежать вперед в одиночестве. Гэйлон обернулся. Арлин приблизился к нему, а рядом с ним, весело потряхивая гривой, бежало пегое животное без седока. Гэйлон непроизвольно натянул поводья еще сильней и почувствовал сопротивление своей гнедой.

Арлин помахал ему рукой и прокричал:

— Не останавливайся, скачи! Керил снова свалился, но с ним все в порядке!

Вскоре они достигли каменного обелиска из серого гранита, который обозначал, что они удалились от города на одну лигу. Сын портного Ринн первым повернул своего коня на запад и заставил его подниматься по засыпанному снегом склону, следуя извилистой тропке между деревьями. Отсюда всадники могли двигаться к пастушьей хижине как им больше нравилось, хотя снег под деревьями был более глубоким, и под ним могли скрываться различные препятствия вроде коварных ям и поваленных деревьев. То, что казалось более коротким путем, могло привести к падению или к увечью всадника или коня, поэтому благоразумнее всего было поступить так, как поступил Ринн, — последовать по той тропе, которую накануне проложили здесь Гэйлон и его спутники.

Магеранский жеребец барона взбирался на склон без видимых усилий, и его местоположение можно было без труда определить по мелькающему среди деревьев ярко-красному костюму седока. Гэйлон предоставил кобыле самой выбирать путь, и она перешла на быстрый шаг, пробираясь под елями, дубами и миртовыми деревьями. Это был самый сложный участок маршрута, но гнедая ни разу не споткнулась и не замедлила шага. Уши ее были направлены вперед, и она вся дрожала от желания поскорее нагнать ушедших вперед всадников.

Тропа зигзагами вилась по склону, иногда круто карабкаясь вверх, иногда чуть ли не спускаясь вниз. В конце концов где-то высоко наверху раздались вопли Ринна, который понукал своего одра скакать быстрее. Седвина, напротив, вовсе не было слышно, и только иногда между стволами деревьев мелькал его красный камзол.

— Не думайте, что вы уже выиграли гонку, пижоны! — донесся снизу крик

Арлина.

Без сомнения, молодой южанин пытался спровоцировать опередивших его всадников на то, чтобы они заставили своих скакунов бежать быстрее вверх, и тем самым вымотать их.

Тем временем гнедая кобыла Гэйлона вырвалась из-под сумрачной тени густых елей на простор горного луга. Солнце так ослепительно сверкало, отражаясь от искрящейся снежной равнины, что глаза Гэйлона заслезились. Мимо него пронесся Ринн, который уже успел обогнуть хижину пастухов и теперь возвращался. Его нескладный конь был весь в мыле, а от его взмокшей шкуры шел пар. За ним показался вороной магеранец барона, который бежал неторопливой, уверенной рысью.

— Ваше величество… — на ходу кивнул ему Седвин, однако улыбка барона была уверенной и язвительной.

Гэйлон впервые тронул свою кобылу шпорами, и она отозвалась на это понукание как-то не слишком энергично. Белая равнина, на которой лишь кое-где виднелись редкие дубовые и осиновые рощицы, простиралась чуть не до самого горизонта, и засыпанная снегом хижина пастухов казалась на этом фоне небольшим темным пятном. Часто моргая от яркого света, отражаемого снегом, Гэйлон направил свою кобылу вокруг хижины, разворачиваясь в обратном направлении. По дороге ему встретился Арлин, который все еще двигался вверх по склону. Его гнедой конь выглядел довольно свежим, но ему еще нужно было добраться до хижины и развернуться.

— Не держись так далеко, — крикнул ему на скаку Гэйлон, — иначе ты никогда нас не догонишь!

Арлин ухмыльнулся через плечо:

— Вашему величеству самому нужно догонять и догонять!

Король снова вонзил шпоры в бока гнедой, послав ее в галоп вниз по склону, по извилистой лесной тропинке. Спускаться вниз было еще тяжелее, чем подниматься, и это относилось не только к коню, но и ко всаднику: одному было нелегко бежать вниз, второму едва удавалось сохранить равновесие. Падение на этом участке означало сломанные ноги или сломанные шеи. На самых крутых участках Гэйлону приходилось так сильно отклоняться назад, что он буквально ложился на круп кобылы, при этом его ноги поднимались чуть ли не до ее плеч.

К тому времени, когда они спустились на дорогу, бока лошади были исцарапаны и кровоточили, но Гэйлон снова пустил в ход шпоры и заставил ее бежать. Далеко впереди виднелся Ринн, но он двигался медленно, так как его скакун почти выдохся. Когда Гэйлон обгонял его, Ринн крикнул королю вслед что-то ободряющее. За следующим поворотом дороги король увидел мост и красный камзол Седвина Д'Лорана.

Гэйлон плотнее прильнул к шее гнедой. Он должен был выиграть эту гонку. Джессмин сердилась на него, и он понимал, что у нее было достаточно причин для этого. Мелкая ревность не к лицу королю, и Гэйлон решил, что, выиграв скачки, он великодушно позволит Джессмин отправиться в Занкос, чтобы повидаться с ее родными.

Мысль о том, что Джессмин может не захотеть вернуться, причинила ему острую боль. Но что он сделал за все это время, чтобы завоевать ее любовь и терпение? Ничего. Вернув себе трон Виннамира, Гэйлон изо всех сил старался придерживаться двух главных правил: не сближаться с теми, кого любил, и не любить тех, с кем был близок, ибо смерть и несчастья обрушивались на тех, кто был рядом с королем-магом. Только в своих отношениях с Джессмин и с Арлином он позволил себе немного отступить от этих двух принципов, и теперь его снедала постоянная тревога.

Перед ним на дороге возник еще один всадник, который сидел в седле совершенно неподвижно, как раз в том месте где дорога разветвлялась, сворачивая к Киптауну. Это не был ни один из участников скачек, так как лошадь под ним была совсем маленькая, не больше пони, и ярко-рыжей масти. Всадник с ног до головы завернулся в плотный грубый плащ, широкий капюшон которого скрывал его лицо. Всадник смотрел на приближавшихся к нему барона и короля.

— Прочь с дороги! — крикнул Гэйлон, наконец-то поравнявшись со скачущим во весь опор Седвином. Неизвестный всадник посторонился, пропуская бешено мчащихся лошадей.

Жеребец барона стал выказывать первые признаки того, что и ему приходится нелегко. Клочья пены капали с его губ, облепляя широкую грудь и могучие плечи вороного. Бок о бок две лошади влетели на мост и загремели копытами по промороженным бревнам. Где-то в середине моста жеребец внезапно громко заржал и, по-змеиному изогнув шею, вонзил длинные желтые зубы в горло гнедой.

— Эй! — закричал Гэйлон и увидел, как Седвин взмахнул своей короткой плетью, чтобы заставить животных перестать кусаться.

В последний момент, однако, плеть изменила свое направление, и Гэйлон почувствовал, как удар ожег его щеку. Плеть поднялась и с быстротой молнии опустилась на его лицо еще два раза, а жеребец толкнул корпусом более легкую кобылу на перила моста, и она споткнулась. Яркий солнечный свет блеснул на лезвии кинжала, который сжимал в руке барон, но Гэйлон как раз в этот момент ударился о перила моста и перевалился через них, лишь в последний момент взмахнув рукой, чтобы уцепиться за что-нибудь.

Все окружающее вокруг него внезапно потускнело, замедлилось, словно его разум отделился от его тела. В растерянности Гэйлон попытался сконцентрироваться на своем Колдовском Камне, попытался найти в себе ярость и гнев, которые, несомненно, должны были пробудиться в нем под влиянием столь коварного нападения, но внутри было пусто. Не было даже страха.

Откуда-то донеслись сердитые, гневные возгласы. Они звучали приглушенно, но были странно знакомыми. Арлин. На мост въезжал еще один южанин. «Помоги мне», — подумал Гэйлон, не в силах вымолвить ни слова.

Гэйлон видел, как внизу неслась холодная и глубокая река, а его рука в перчатке, вцепившаяся в деревянную перекладину перил, была единственным, что удерживало его от падения вниз.

Тем временем вороной магеранец развернулся и обоими задними копытами нанес гнедому Арлина страшный удар.