У нас ночевала мамина подруга Варвара. В 6 утра она говорит маме: «Моя Валя всегда рано встаёт, а Ваша – 10 лет, уже большая, а до сих пор спит». Я услышала и вышла в коридор, чтобы достать дров с чердака. По дверям, как это делала обычно, полезла на чердак. В полусонном состоянии, может, продолжая видеть какой-то сон, я начала сбрасывать сухие подсолнухи. Как-то незаметно я положила поперёк чердачного отверстия ствол подсолнуха и без всякой задней мысли обеими руками взялась за него и упала головой вниз. Безусловно, это был смертельный номер. Именно так погибают ныряльщики, получив перелом шейных позвонков. Но я как-то умудрилась при падении оттолкнуться ногами от двери и изменить траекторию приземления, ударилась затылком. Тут можно только удивляться и верить в судьбу, которая подарила мне долгую и интересную жизнь.

Теперь, в период, когда мне нужно заполнить свободное время, и я решила писать книги, мне нет необходимости что-то сочинять, фантазировать – я могу опереться на свою жизнь, открывая тайники памяти. Там есть много такого, что взбудоражит любую чуткую душу.

В то утро 26 сентября 1948 года после падения всё изменилось на долгие годы – я потеряла равновесие на три года, не могла ходить, а страдания и головные боли остались на всю жизнь. Тяжелейшая травма. Мама схватила меня и на руках понесла в больницу, которая находилась квартала через три. Конечно, она не чувствовала тяжести моего тела, она почти бежала. Я несколько дней была в тяжелейшем состоянии, какое-то время без сознания, долго мучила меня неукротимая рвота. Вызвали врачей из областного центра Кировограда и меня забрали в областную больницу. Навещала меня мама пешком, до Кировограда было 60 км. Через какое-то время, забрав из областной больницы, она повезла меня в Одессу. В неврологическом отделении ощутимого улучшения не произошло, единственное, что мне хорошо запомнилось – особо курьёзный случай. В палате случилось короткое замыкание электрических проводов. Пожар был сильнейший. Ядовитый черно-желтый дым очень быстро заполнил всё пространство, в палате – гирлянды искрящихся проводов падали на пол. Я попыталась встать и тут же упала. Я долгое время не могла ходить и осталась в таком же состоянии в Одессе. Мама забрала меня домой.

Местные врачи решили направить меня в нейрохирургический институт в Киев к профессору Арутюнову. В больнице я ничего не могла есть, у меня почти постоянно была рвота. Там ко мне было совершенно нехарактерное для больниц родственное отношение персонала… Может быть, именно это определило мой выбор профессии и, работая врачом, я часто вспоминала своё пребывание в институте хирургии и старалась в силу возможности быть для больных близким человеком. Как можно забыть сестричек, которые по несколько раз без всякого вызова подходили ко мне, санитарочки старались подбодрить меня. Инициатором была маленькая худенькая тётя Даша. Именно она где-то нашла кровать, поставила на балконе и в своё дежурство обязательно выносила меня на свежий воздух. Затем и другие последовали её примеру. Часто санитарочки садились кушать у нас в палате, вынимали домашние помидоры, что-нибудь вкусненькое и старались меня угостить. На моё день рождения врач Антонина Васильевна подарила мне большой букет цветов. Я – сама врач, и хорошо понимаю, что это было нетипичное отношение к больной. Можно подумать, что это сказка. Клянусь, это правда. Чем-то я всех растрогала.

Там меня тщательно по тем временам обследовали. Делали ангиографию сосудов головного мозга, пневмоэнцефалографию. И установили диагноз – опухоль мозга. Очевидно, за опухоль приняли обширную гематому, последствия которой я ощущала всю жизнь. Даже теперь при сканировании головного мозга на магнитно-резонансном томографе обнаружили следы той травмы. Тогда меня готовили на операцию. Без всякой электронной почты мама почувствовала и приехала в Киев. Мама рассказывала:

– Сижу в коридоре. Много врачей поднимается по лестнице. Ой, думаю, это к моей доченьке. Спрашиваю у сестрички: «Можно пройти к Степановой Ане?» «Нет, – говорит, – только вечером, сейчас – профессорский обход». Сердце моё так и защемило – это к Анечке…

Действительно, это был большой консилиум, собранный по поводу меня. После обхода ко мне пришла парикмахер, побрила и на второй день готовили к операции. После обеда мама пришла, её пригласили в ординаторскую и объявили:

– Мы все полюбили Вашу дочь. Но, к сожалению, жить ей осталось недолго, необходима операция, которая назначена на завтра.

С ней стало дурно. Очнувшись, она сказала:

– Будь что будет, но я заберу её домой.

Мама забирала меня домой 11кг весу в 11 лет. Кости, обтянутые кожей. Как с котёночком носилась со мной в Киеве на вокзале. Потом – пересадка в Знаменке. В Новомиргороде нас встречала тётя Мотя. Увидев меня, заголосила:

– Ой дитя ти наше любе та в тебе і кровиночки не видно. Ярино, покрести найшвидше.

– Сестричко моя рідненька, ти бачиш яке горе. Як же моє серце боліло. Як би трохи затрималась – зарізали б мою Аню. Приїхала, а її на другий день приготували на операцію. Перед тим, як заїхати в Київ, я поїхала до одної знахарки. Вона мені дала зілля – квітку папоротника, казала положи під подушку, та кожен день читай молитву. Господь милостивий він її допоможе.

Через неделю после приезда меня покрестили. Крёстной взяли тётю Олю – маму Виктора, а крёстным был Павел Никонорович Романенко. Он жил в доме напротив, у него был взрослый сын Толя, гордость златопольской школы. Крестили дома в нашей малюсенькой комнатушке. У Романенковых была бабушка София, мама наняла её, чтобы она смотрела за мной. Я пристрастилась вязать крючком. Слушала бабушкины сказки и вязала салфетки, кружева к простыням, в подушки прошвы. И потихоньку стала поправляться.

Как дух Господний приходила тётя Мотя. Маленькая, худенькая, а с такой доброй улыбкой, казалось, вся комнатка засияет.

– Анночка, наша квіточка, розцвітай скоріше. Дивись якого я гостинця тобі принесла. Вареничків з картоплею та мочених яблук. Давайте Богу помолимся, сили наберемся, все поїмо, та ходити будемо.

– Тётя Мотя, а мені сьогодні снилось, що на горі сонце, та я лізу до нього, і мені становиться тепло та приємно.

 Я повторяю за ней Отче Наш, и она добавляет:

– Святий Боже, Святий кріпкий, Святий безсмертний помилуй нас грішних. Допоможи Аніним ніжкам ходити по світу твоєму, та нас всіх радувати.

Я с удовольствием съедаю пару вареников с картошкой с зажаренными шкварками и с особым наслаждением закусываю моченными в капусте яблоками. Таких больше нигде никогда не ела. Сорт называется пипинка. Продолговатой формы, одна половинка светлая, а другая розовая. В капусте они становятся рассыпчатые, мягкие и вкус необыкновенный – сладкие, немножко с остринкой.

– Спочинь трішечки, голубочко моя. А я тобі байку повідаю.

Мне казалось, день и ночь бы слушала её спокойный голос, та всё присказками, прибаутками. Она рассказывала про своё село, хутор, подвиги моей мамы и нелёгкую свою долю. Кажется, пищу организм принял. Теперь и за работу. Она поднимает одеяло и разминает мои ноги. А там – как анатомическое пособие, одни кости, всё атрофировалось за два года. Потом мы потихонечку встаём. Голова кружится, ноги не свои, но начало положено. Теперь – только вперёд.

А ранней весной мама выносила кровать на улицу и меня на целый день. Я дышала свежим воздухом, наслаждалась пением птиц, свежей зеленью. Я стала понемногу кушать и поправляться. Когда мама была на работе, часто наведывалась крёстная тётя Оля. Иногда ко мне подходили ребята. Один раз Женя не подошел, а стоял и смотрел издалека. Оказывается, он прощался. Они уехали. Больше я никогда не видела своего капитана и ничего о нём не слышала. Женя был капитан моей детской мечты. Кинофильмы в клубе показывали редко, но фильм «Дети капитана Гранта» я смотрела несколько раз. Женя как две капли воды похож на капитана. Он и во сне мне снился. Как будто плывём на корабле под парусами, высокие волны бьют о корму, но капитан держит курс правильно…