Если вы не можете принять план с одним приемом пищи сразу, то по крайней мере, избегайте завтрака. Вот как доктор Дьюи описывает свое первое утро без завтрака:

«До полудня я испытал такое возвышенное ментальное веселье, такую энергию души и тела, такое чувство физической легкости, какого я не знал с тех пор, как был молодым человеком в более позднем подростковом возрасте. Когда наступил час обеда, я получил дополнительное удовольствие, которое было новым опытом и я вышел из-за стола с таким сытым желудком, что не было необходимости опасаться приступа слабости во второй половине дня. Нет естественного голода утром после ночи спокойного сна, потому что не было такой степени разрушения клеток, чтобы создать потребность в еде в обычный час американского завтрака. Сон не является процессом, вызывающим чувство голода. Подтверждением этого утверждения и причин, лежащих в его основе, является опыт тысяч людей, которые отказались от утренней еды и за короткое время утратили всякий намек на потребность в ней. Этого не могло бы быть, если бы была необходимость, ибо Природа властна, требовательна и не исключено, что она позволит привыкнуть к меньшему количеству пищи, чем ей требуется для сохранения ее физиологического равновесия. Она легко позволяет вам пропустить тот прием пищи, который вам не нужен так скоро после освежающего сна и который вы всегда едите по привычке, но позже она призовет вас к ответу, если вы дадите меньше, чем она требует.

Теперь вы должны отменить свой завтрак и не сметь снова есть без острого голода, этот голод может возникнуть у вас, если вы дождетесь его, даже сидя в кресле или лежа в постели и он будет для пищи настолько питательным, насколько того требует тяжело работающий дровосек. Что должно быть съедено при каждом приеме пищи, будет законом, который должен определить каждый. Никакая пища не является хорошей или здоровой, а потому типичной, без особого спроса на нее. Острый голод, максимальное наслаждение пищей, тщательно пережеванной, творческое состояние ума во время пищеварения – вот легко приобретаемые условия устойчивого здоровья.

Но как неожиданно для меня это открытие! Откажитесь от завтрака и вы будете голодны к ужину! И так голодны, что вы забудете съесть порцию печени трески! И ужин так понравится и вы чувствуете себя намного лучше после него, что решаете вообще отказаться от других приемов пищи в течение дня! Как просто! Только воздерживаться от приемов пищи, неважно, стоит ли это делать целый день, целую неделю или целый месяц, и с абсолютной безопасностью, почему, разве вы не помните, как энергично будут работать органы пищеварения с остро смакованной пищей после долгого голодания из-за лихорадки? Насколько же большего можно ожидать от голоданий, которые не должны быть налогом на жизненную силу? Безопасно ли это? Да, вне всякого сомнения. Как только желудок и другие органы пищеварения избавятся от разлагающихся, непрошенных блюд, которые все еще являются налогом на жизненные силы.

Аппетит всегда будет приходить там, где смерть не неизбежна, не в меньшей степени в обычных условиях плохого здоровья, чем в случаях острой болезни, а голодание является самым быстрым, самым действенным и самым безотказным из всех средств, когда-либо придуманных для вызывания естественного голода. Острый голод, только голод, дает понять индивидуальную потребность в пище».

«Голодание», на языке средневековых церковников, вообще подразумевал запрет на особые виды пищи и в этом смысле слова почти каждое вероучение древности и современности предписывает периоды полного воздержания от приема пищи. Рамадан, или постный сезон мусульман, должен соблюдаться в течение двух месяцев, хотя приверженцы Корана позволяют путешественникам и занятым рабочим сокращать этот срок, удлиняя список запрещенных блюд. Преемники Джо Смита запрещают алкогольные стимуляторы всем, кроме инвалидов, а Зороастр запрещает вино и «сома-сок» – вероятно, какой-то опиат – тем, кто может достать более полезные тонизирующие средства.

Пифагорейцы пошли еще дальше и вообще наложили табу на вино. Строгие последователи секты (чья «философия» во всех смыслах была религией) также воздерживались от мясной пищи и, по некоторым так и не вполне объяснимым причинам, от бобов. Питер Бейль предположил некоторое образное значение этого принципа – бобы разных цветов использовались для политических бюллетеней, но Плиний ясно заявляет, что простое прикосновение к растению считалось осквернением и что в войне против Сибариса отряд ортодоксальных пифагорейцев позволил себе быть разорванным на куски, а не искать спасения на бобовом поле.

Это учение не могло бы процветать в Бостоне, хотя его апостол пользовался репутацией божества Гермеса Трисмегиста – непревзойденного мастера мудрости и предполагалось, что он проник на Олимп через какие-то врата, закрытые для смертных с обычным интеллектом.

И буддисты, и брахманы предписывают полное воздержание от мясной пищи, и сэр Уильям Джонс свидетельствует о том, что голодающие индусы «отказались спасать свои жизни, жертвуя жизнями своих бессловесных собратьев».

Во всех этих случаях запрет имел моральное значение. Вино затуманивает разум, который должен стремиться обрести проблески более яркого мира. Мясная пища возбуждает животные страсти и, безусловно, возбуждает воинственность. Рацион из бычьей говядины наделил наших североамериканских краснокожих индейцев свирепостью плотоядных зверей, в то время как их сородичи из Южной Мексики, питающиеся бананами, столь же миролюбивы, как индусы.

Но большое количество пищевых ограничений может быть рекомендовано с чисто физической точки зрения. Алкоголь – это яд для печени и он так явно усугубляет вред многих болезней, что его жертвы едва ли имеют право жаловаться на хронические расстройства. Их недуги увековечены хронической провокацией причины (потребление алкоголя) и они не вызывают сочувствия у людей, полностью воздерживающихся от пищи, так же, как трихинеллез может вызвать страх у евреев-пожирателей свинины.

Пьяницы, правда, ссылаются на свою «готовность исправиться, если бы плоть не была сильнее духа». Проповедники воздержания от приема пищи рассуждают об опасностях мирских искушений и эгоистичных потворств или о похотях невоспитанных сердец, как будто наши естественные аппетиты искушают нас к гибели. Однако у этого стимулирующего порока нашлись ученые защитники. Последователи Парацельса поклонялись пожирающему людей огню, как священному пламени. Для тысяч честных искателей истины – разногласия врачей заставляют сомневаться в том, является ли алкоголь другом или врагом, тоником, дающим здоровье или смертельным ядом. Разве эта неуверенность не является доказательством того, что Природа не смогла обеспечить благополучие своих творений в одном наиболее важном отношении?

На самом деле это доказывает следующее: этот привычный грех притупил нашу физическую совесть до такой степени, что мы не только перестали прислушиваться, но и перестали понимать протесты нашего внутреннего контроля. Это доказывает, что жертвы порока настолько забыли язык своих инстинктов, что уже не в состоянии отличить естественный аппетит от болезненного влечения.

Ибо можно поставить под сомнение, что инстинктивный ужас перед мертвым мясом сильнее, чем у нормального человека отвращение к первому глотку алкоголя. На вкус неискушенного юноши бренди вызывает сильное отвращение, светлое пиво так же тошнотворно, как помои из канализации, вино – это просто испорченный мускус, такой же непривлекательный, как подкисленная сахарная вода. Виновата ли Природа в том, что эти защищающие здоровье инстинкты могут быть извращены сознательным и постоянно повторяющимся пренебрежением к их предупреждению? Или могут обжоры плоти («трупоеды», как называет их редактор журнала «Вегетарианец») ссылаться на слабость Природы, соблазны плоти и дьявола?»

Без специй и кулинарных ухищрений животная пища не соблазнила бы потомство Адама в сколько-нибудь пагубной степени. «Если бы я не хотел, чтобы люди ели мои яблоки, я бы не стал запирать их в своем саду», – говорит непочтительный критик Книги Бытия, но я верю, что неиспорченного ребенка можно было бы запереть с парой беспомощных ягнят и что, подобно индусам сэра Уильяма, он скорее ляжет и умрет, чем спасет свою жизнь, пожертвовав жизнью своих бессловесных собратьев. Ибо, помимо моральных угрызений, протесты инстинкта не позволят совершить непотребное. Голод, усиленный до степени страшной пытки – не сможет преодолеть естественное отвращение к вкусу сырой (т. е. не замаскированной) плотской пищи.