Фривольная Европа не утруждала себя наймом хмурых погранцов для защиты проходных, поэтому второй механик беззаботно вошел на территорию порта, а с ним, оставшись незамеченным, ловко просочился и кот. Остальной экипаж оказался внимательней. Механик получил устный выговор, но быстро искупил вину, рассмешив команду итальянским прозвищем пятнистого шалопая. Когда экранчик телефона показал русский перевод, из соображений этики было решено использовать более пристойный вариант – Обормот.

Чтобы оправдать появление несанкционированного троглодита на борту, пришлось взять его юнгой, показав с невинными глазками портовым властям новую судовую роль на отход. Как ни странно, возмущений в ответ не последовало, и Обормот остался дарить экипажу уют.

Прошло почти два года – и кот достался мне. Никто не хотел тратить время, ухаживая за питомцем. Даже Махеш, наш бравый индусский кадет, не изъявил желания возиться с котом. Его задевало, что какой-то пятнистый Матроскин старше по званию.

Вот и проводил Обормот долгие часы, возлежа на моем столе, наблюдая за процессом написания странной книги.

А сегодня кот пропал.

Сначала я не особо удивился отсутствию ленивого пушистого тела. Обормот ходил, где ему заблагорассудится, иногда осчастливливая подданных своим присутствием. Но в этот раз кот не появлялся особенно долго, и я забеспокоился. Обошел всю надстройку вдоль и поперек, осмотрел видимые и невидимые уголки палубы, особенно под комингсами, где легко спрятаться. Не помогло.

– Как ты за юнгой смотришь? – недовольно пробурчал капитан, когда я сообщил о пропаже.

– Я же не могу следить за ним круглосуточно.

– Да не надо круглосуточно, – взорвался Василий. – Сколько раз просили: запирай каюту, когда уходишь.

– Чтобы он подрал мне мебель? – наверное, я впервые за все время в море открыто спорил с начальством. По коже пробежал холодок.

– Да ничего бы он не сделал, – из духа противоречия сказал капитан.

– Ну конечно, это ж не ваша каюта.

Василий посмотрел на меня исподлобья и закрыл глаза, демонстративно переводя дыхание. Я обязательно должен был прочувствовать, какую обиду ему нанес.

– Ты ведь знаешь, что надо делать, когда член экипажа пропал? – спросил капитан, успокоившись.

– Вы серьезно?

– Я что, часто шучу? – огрызнулся Василий.

Пожав плечами, я подошел к одной из многочисленных панелей мостика, снял пластиковую крышку и крутанул тумблер. По всему судну протяжным воем раздался сигнал тревоги – семь коротких гудков, один длинный. Охватывая каждый миллиметр обшивки, низкий гул вещал: случилась беда. Дав сигналу закончиться, я повернул переключатель обратно и активировал систему голосового оповещения:

– Внимание всему экипажу, это не учебная тревога. Не учебная тревога. Один из членов экипажа пропал. Общий сбор возле шлюпки по левому борту для дальнейших указаний.

Капитан удовлетворенно смотрел на меня, предвкушая реакцию оторванных от работы людей. Юнга юнгой, но в его глазах это был всего лишь бесполезный котяра, путающийся под ногами и отвлекающий невнимательных лоцманов. По мнению Василия, такое же пренебрежение должны были испытывать все вокруг.

Через две минуты, ровно, как и предписано, весь личный состав отметился на точке сбора. Начались выяснения, пересчет людей, суматоха. Услышав о том, что пропал Обормот, ни один из моряков не возмутился. Глядя на меня обеспокоенными глазами, боцман объяснил, что бегство кота – не к добру.

Разделившись на группы, мы принялись прочесывать помещения, отсеки, трюма в поисках пятнистой пропажи. Один за другим шли доклады, что кота нет ни в одной из условных зон, пока из машинного отделения не сообщили, что нашли Обормота.

Ушастый троглодит сорвался с места и убежал прямо к огромному двигателю, воспользовавшись незапертой впопыхах дверью. Забился под пайолами и, выгнув спину, грозно мяукал на установку, будто увидел там призрака своего итальянского прапрадеда. Бедолагу еле вытянули – так он упирался.

– Я давно говорил, что с насосом не все в порядке, – заключил старший механик. – Обормот того же мнения.

Седеющий зрелый моряк восседал в кресле рядом с Василием, поглаживая испанскую бородку. Капитан, заискивающе улыбаясь, слушал его и время от времени перебивал, чтобы поддакнуть.

– Ну и что, что замена стоит десять штук, – продолжал вещать Георгий Андреевич, – скоро встанем, и трат будет гораздо…

– Больше! – подобострастно вякнул Василий.

– Вы им напишите еще раз. Надоело, что меня игнорируют.

– Конечно-конечно, – любезничал капитан в ответ. – Вот уже открываю и пишу.

– И добавьте, что вязкость топлива чрезмерна. Еще больше разогревать его опасно, а движок уже не справляется с нагнетанием.

– Только я еще напишу внизу ваше имя, – с придыханием вставил капитан.

– Пожалуйста, – ответил стармех. – А я пойду дальше. Много работы.

Когда за главным инженером закрылась дверь, Василий начал причитать:

– Как же с ним тяжело. До того, как Георгий Андреич приехал, с машиной все было в порядке. А он начал что-то крутить, сбил все настройки. Теперь для пуска выбрасываются три порции воздуха, а должна одна.

– Да уж, – скромно ответил я. Странно наблюдать, как человек ищет поддержки у помощника, которого унижал буквально час назад.

– И главное, сидит такой важный, будто все знает. А сам ничего не знает, только делает вид, – лицемерное преклонение у капитана быстро сошло на нет, уступая место почти оформившейся ненависти, скрывать которую, видимо, почти не хватало сил.

– Ужас, – я пытался придать интонациям хоть каплю сочувствия.

– С ним неприятно говорить не только о работе, – перекинулся Василий на личности. – Все время спорит, считая свое мнение единственно правильным, сыплет какими-то странными фактами. Недавно убеждал меня, что монголо-татарского ига не было, иначе мы бы все выглядели, как азиаты.

Георгий Андреевич снова вбежал на мостик, и капитан тут же притих, надев на лицо маску приторной вежливости.

– Забыл бумаги, – сказал стармех и прихватил небольшую пачку распечаток со своими пометками.

– Видите, – обратился ко мне капитан, когда Георгий вышел, – очень рассеянный человек.

В скором времени дубрава поредела, приоткрыв обзор на раскинувшийся рядом город. Слава Пейтеромска гремела на все владения Злободуна. Усталые воины считали за счастье ночевать в здешних трактирах, оставляя щедрые чаевые долговязым курносым хозяевам, уродившимся такими после набега орков на человечьи земли. Дома в округе имели цилиндрическую форму и оканчивались крышами из красной черепицы с подвязанными к ним бивнями мамонтов. По бокам от главных ворот высились наблюдательные башни, где сомнительной квалификации стражники несли ночной дозор, запуская остроклювые мордочки в свежий выпуск «Пейтеромского вестника». Перед главными воротами величественно изгибался мост через причудливо изогнутую в знак бесконечности реку.

А еще в стенах этого славного города жили ушлые воришки. Ничто так не притягивает оголтелых пройдох, как возможность стащить кошель у спящего после очередной битвы солдата. И, хотя улицы Пейтеромска полнились городской стражей, они лишь делали вид, что охраняют порядок, держа руку на мече под накидкой. На самом деле, стражники поглаживали свои еженедельные пять золотых, аккуратно сложенные в туальденоровые мешочки.

Город, как и весь мир, был порождением фантазии эскапистов.

Закрываясь от реальности, по тем или иным причинам, люди скрываются среди книг, фильмов и даже компьютерных игр. Чем дальше от насущного, тем более настоящими становятся грезы, увлекая за собой, маня в иллюзорные края.

Пропуская через свой ум множество произведений, мы строим коллективное бессознательное, на котором основывается огромное пространство с Пейтеромском и прочими городами.

Эскапистам больше всего пришлось по душе Средневековье фэнтезийного покроя, заимствованное из бесчисленных историй о хоббитах и драконах. Меньше технологий, но больше драйва.