Мужчины не стали слишком затягивать свою встречу. Они расстались в лучшем расположении духа, и мальчики довольно рано легли спать. Могучий Олень опять заночевал в вигваме Харки накануне отъезда Маттотаупы.
Мальчики лежали, завернувшись в свои одеяла. Закрывая глаза, Харка чувствовал себя спокойным и радостным. Вигвам был хорошо обеспечен запасами. Отец хотя и был пока лишь гостем стойбища, но уже пользовался уважением воинов, а его отвага и ум принесли пользу племени сиксиков. В стойбище царило единодушие и полное взаимное доверие. И к шаману, который вылечил Темного Дыма и под присмотром которого выздоравливали четверо других раненых воинов, Харка чувствовал глубокое почтение. Таких раздоров, какие начались среди Сыновей Большой Медведицы у Конского ручья после первого соприкосновения с бледнолицыми, у сиксиков и в помине не было. Черноногие были безраздельными хозяевами местной глуши. Сюда еще не проложили дороги, здесь ничто не мешало привычной миграции бизоньих стад. Здесь все оставалось таким, каким было во времена не только отцов и дедов, но и прадедов, и поэтому казалось надежным и естественным. И тайны, какие еще сохранились, тоже были древними, и никто не ссорился из-за новых загадок. Может, они однажды и проникнут в эту суровую прерию к племени сиксиков, поскольку число бледнолицых росло, они были непоседливы, как ветер, что веет повсюду и задувает в любые щели. Но этого пока не случилось, и, может быть, сиксики так и останутся на своих землях непотревоженными. Могучий Олень верил в это, и Харке тоже хотелось бы верить. Он не одобрял образ жизни бледнолицых, проведя среди них целую зиму.
Харка думал о том, что отец собирается расквитаться с Тачункой-Витко, который в присутствии сиксиков назвал его предателем. Мальчик так непоколебимо верил в воинскую доблесть Маттотаупы, что не так уж и тревожился за отца, хотя Тачунка-Витко был очень опасным врагом. Харка уже видел себя обладателем новой двустволки. И все же что-то глодало его, когда он думал о вражде между Маттотаупой и Тачункой-Витко. В затаенном уголке своих чувств и мыслей он хотел, чтобы Маттотаупа не убивал своего противника, а лучше бы ему удалось убедить в своей невиновности этого верховного вождя дакота. Тогда лучшим представителям дакота не пришлось бы убивать друг друга, а злые белые духи – вачичун – не посмеивались бы себе в кулаки. Но это были очень смелые и совсем новые для Харки мысли, и он их в глубине души до поры до времени прикрывал, как орлица прикрывает своих птенцов крыльями, чтобы они не подвергались опасности, пока не подрастут. Харка вспоминал все, что рассказывал ему отец и что рассказывал долгими зимними вечерами столь ненавидимый им теперь древний шаман рода Медведицы из истории лесов и прерий. Когда старый Хавандшита был еще юнцом, он услышал клич Текумзе Горного Льва, который созывал на общую битву против белых, и он тогда последовал за ним.
Мысли мальчика отторгали эти трудные вопросы, потому что сон подбирался уже вплотную. Он еще раз вспомнил Уинону, свою сестру, которая теперь тоже лежит где-то в вигваме у Конского ручья, завернувшись в кожаное одеяло и пытаясь уснуть. Может, и она сейчас думает об отце и о брате. Как бы она обрадовалась, если бы однажды ночью явился Маттотаупа, чтобы забрать ее с собой.
Легко ли будет сделать это? Шешока, вторая мать Харки, еще жила в вигваме. И Шонка там жил, сын Шешоки, которого она привела с собой. И еще там жила Унчида, мать Маттотаупы. О ней Харка думал с любовью и почтением. Но Маттотаупа никогда не говорил о том, что может забрать и Унчиду, и от этого мальчику было больно. О Харпстенне, своем младшем брате, он вспоминал лишь мельком.
Харка слышал по дыханию, что все остальные обитатели вигвама уже заснули, теперь и он отпустил все свои мысли и погрузился в глубокий сон.
Черная борода
На следующее утро группа пустилась в путь. Из-за двух вьючных лошадей всему отряду приходилось двигаться довольно медленно. Индейцы опоясали своих мустангов одеялами и сами надели тужурки из кожи лося. Харка вел лошадей с поклажей. Он не показывал виду, что эта обязанность его тяготила. Куда охотнее он отъезжал бы на своем Чалом туда и сюда на разведку, потому что их путь пролегал по незнакомой местности.
Переход действительно продлился пять дней, и лишь тогда на горизонте замаячила фактория. Маттотаупе и Харке уже был знаком характер таких торговых площадок. Опыт, вынесенный отсюда, вовсе не был положительным, и они хотели быть крайне осторожными. Томасу и Тео была хорошо знакома именно эта фактория, к которой они подъезжали. Несколько лет они брали там взаймы капканы, которыми работали и которые теперь хотели окончательно сдать. Поэтому близнецы ускакали вперед и забрали у Харки надоевших ему вьючных лошадей, чтобы иметь их при себе сразу при въезде в факторию.
Маттотаупа, Мудрый Змей и Харка отстали. Они выбрали себе подходящий наблюдательный пункт, спешились там и сели, чтобы сперва издали присмотреться к движению и жизни в фактории.
Она состояла из трех простых бревенчатых блокгаузов, обнесенных просторным кольцом частокола из заостренных бревен. Рядом было небольшое озеро, которое, должно быть, питалось родниками. Вода вытекала из него мелким луговым ручьем в сторону юга. Ворота частокола выходили к озеру. Сейчас они стояли открытыми, и индейцы наблюдали за входящими и выходящими. Это были главным образом белые мужчины, звероловы, охотники, которые по весне сдавали сюда зимний мех убитых пушных зверей и закупали боеприпасы и другие нужные охотнику вещи. У озера расположились лагерем несколько индейцев. К какому племени они принадлежали, было непонятно. Но их намерения были очевидно мирными. Маттотаупа, Мудрый Змей и Харка со своего отдаления провожали взглядом Томаса и Тео на пути к частоколу. Те как раз доехали до ворот и беспрепятственно вошли внутрь. Но и внутри частокола они были видны троим индейцам: бородатые близнецы привязали своих коней к коновязи и потом вошли в ближний к воротам блокгауз. Там они оставались долгое время.
За прибытием обоих звероловов и их входом в строение внимательно следили не только трое индейцев. Один молодой охотник, находившийся внутри блокгауза, наблюдал за ними своим зорким шпионским глазом сперва через бойницу в частоколе, потом через амбразуру в бревенчатой стене блокгауза. Еще до того, как Томас и Тео вошли внутрь, охотник удалился во вторую, заднюю часть дома, где начальник фактории, седой приграничный житель и бывший зверолов, как раз проводил инвентаризацию своих запасов пестрых хлопчатобумажных рубашек и тканых одеял. Поскольку амбразуры впускали в блокгауз мало света, он поставил на стол керосиновую лампу.
– Чего тебе? – спросил старик вошедшего молодого мужчину не очень-то дружелюбно. Он сбился со счета и начал пересчитывать всю стопку рубашек сначала, на сей раз вслух: – Одна, две, три, четыре…
Охотник вообще не ответил на этот неприветливый вопрос. Он набил свою короткую трубку и раскурил ее, при этом прислушиваясь к звукам за стеной. Понять что-либо было трудно, поскольку стена и толстая дубовая дверь между помещениями приглушали звук. Но у молодого человека был хороший слух, и он понял достаточно для того, чтобы составить себе картину. В первом помещении, служившем лавкой, происходило громкое, радостное приветствие:
– Томас!.. Тео!.. Адам!.. Адамсон!.. Как ты здесь очутился!.. Я вас уже давно жду!.. Надо же, вот это да!.. А я как чувствовал!
Молодой человек, ловя эти приветственные восклицания из соседней половины блокгауза, отошел от лампы к двери, чтобы лучше слышать. Начальник фактории между тем пересчитал уже три стопки рубашек, посмотрел на охотника у двери и спросил:
– Ты их знаешь?
– Вполне возможно.
