Я уже готова была сама сказать это женщине, которая намеревалась нацепить зелёную маску с противным запахом, что был до этого в трубке. Кислород, вот что это. Нет, я хочу сама дышать.

– Как самочувствие? Подвигай пальчиками. Нога как?

Вместо этого, я показала большой палец правой руки вверх, а глянув на левую, увидела белый бинт. Намотан на запястье, перекинут через большой палец. От него шел какой-то проводок. Тонкий. Скользя по нему взглядом, я повернула голову влево, изучая монитор с красной, зелёной и серой полоской.

Низкий мужской голос отвлек от изучений, и я повернулась вправо, давая женщине смочить мои губы влажной салфеткой. А на правую ногу отреагировала вопросительным вдохом. Совсем забыла повязку у бедра.

– Нормально. Не болит.

Боже, как я хочу пить! Надо потерпеть немного…

– Я думаю, завтра утром отвезём тебя в палату, и к вечеру начнешь ходить. А пока отдыхай.

– Хорошо, – осипшим голосом согласилась я и попросила: – Можно спинку опустить? Неудобно.

– Да, конечно.

Женщина явно медсестра здесь и скорее всего, наблюдает за мной. Кроме меня никого в палате нет. По крайней мере, никого построенного не слышала, а как оказалось на соседней кровати ещё кому-то сняли трубку. Я не вдавалась в подробности. Задавали те же вопросы, что и мне. В голове слышались одни и те же слова: «Зеркало. Мне надо зеркало». Что-то с моим правым глазом было не так… я не чувствовала, что двигаю им, а веки были закрыты…

…прошло не знаю, сколько времени, и я проснулась от знакомых голосов. С меня снимали все провода, которые мешали моему телу двигаться, а ещё обрадовало, что смогу сама сходить в туалет. Прилив сил дал возможность перебраться на кушетку и наблюдать за переменой света, стен. Меня будто по лабиринту возили! В основном это были приятные холодные цвета и чем дальше увозили, тем людней становилось. Слыша знакомые шаги, сердце подпрыгнула от радости.

– Мам!

– Моя ж девочка, как ты? – заботливо говорила она, держа за правую руку, идя рядом.

– Пить хочу, – как маленький ребёнок, жаловалась я.

Мне дали всего один стакан в реанимации, и то разрешали по три глотка! Этого было недостаточно, чтобы утолить жажду. А ещё я помнила должны прокапать. Видишь ли, в реанимации пузырей мало влили в меня, ещё надо!

Перво-наперво, как только меня привезли в палату, я не могла сходить по маленькому на гребаную утку! Ну, не могу и всё! Маме пришлось помогать мне сидеть, потому что ходить пока нельзя было. На правом бедре туго намотанная повязка мешала. Предупредили об этом в реанимации, что только после основных капельниц можно будет ходить.

Бесит…

Бесит меня всё!

Я хочу пить!

Нормально сходить в туалет!

Умыться!

Да, в конце концов, послушать музыку!

Всё это можно будет делать по мере поступления. А то, что правый глаз не поддавался на мои команды, тотчас забывала обо всём. Нужно срочно поговорить с врачом. Где Антон Викторович?

– О. Приехала. Как ты?

Этот мужчина вызывал у меня приятные ощущения. Не было настороженности, как с другими докторами. Как-то располагал к себе и взгляд добрый в отличие от заведующего отделением. Сразу видно, кто начальник!

– Здрасьте, – поздоровалась я без улыбки. – Как всё…

– Пройдёмте.

Он обращался не ко мне, а к маме. Она сжала мою руку, целуя в лоб, поспешно уходя за лечащим врачом. Как только двери палаты закрылись, я плюнула на то, что надо лежать на месте и привстала немного дотягиваясь до тумбочки слева от себя, она напоминала больше комод! Запомнила, где находилась моя сумочка. В верхнем отделе.

Каждое движение, проделанное моими руками, заставляло в груди ощущать жар, и он отдавался болью по рёбрам. Я буквально не дышала, в прямом смысле находя косметичку. Доставая круглое карманное зеркальце.

Открыв, я приблизила ту сторону, что увеличивает, на правый глаз.

Веки были закрыты.

Полностью.

Я даже бровь не чувствовала!

Левая ощутимо двигалась, а правая двигалась, но онемела.

Уже что-то…

…попыталась моргнуть одновременно с левым, получилось довольно необычно. Веки реагировали на мои попытки двигать ими, но не чувствовала. Закрыв зеркальце, спрятала его под подушку и расправила одеяло, ещё до того, как мама вернулась.

– Ну что? – нетерпеливо спросила я.

– Удалось закрыть сорок восемь процентов.

– Остальная часть сосудов вокруг глаза?.. – поняла я, с частым стуком сердца.

– Большая часть, – без колебаний поправила мама.

А по взгляду видела нарастающую тревогу и злость, что ничего сделать не может, но остаеться со мной честной.

Она взяла меня за руку, а я сидела и понимала, насколько всё сложно… Так хотелось взять снова зеркало, посмотреть в последний раз на свой глаз, пока он ещё остался. Потому что потом его удалят, иначе я снова буду ждать деньги, чтобы поехать в больницу. Это снова упущенное время будет… и не факт, что смогу выдержать операцию, если не закроют сосуды. Замкнутый круг.

– А по-другому никак?.. – отчаянно молвила я, сдерживая слёзы.

Всё рухнуло, когда я представила, как осторожно приподняла верхнее веко.

Я застала свой правый глаз, как в фильме ужасов. Не подавал признаков жизни. Белок покрылся желтизной и пеленой, а радужка закатилась, скрываясь под верхним веком.

Вот оно счастье? Так что ли!?

От увиденной картины в голове, забыла, как меня зовут. В какой школе учусь. Какой класс закончу. Что люблю. Что не нравится. О чём мечтала. Всё это превратилось в снежок, что обычно лепили зимой, и разлетелся от удара о мою закрытую дверь того, чему не быть. Тело сковало холодом. Руки перестали слушаться, и пальцы задрожали, давая другим сжать их.

– Юлечка, не плач… – утешающе требовательно велела мама, целуя меня в макушку. – Мне предстоит согласие дать на дальнейшее оперирование…

Я скорее хотела укрыться одеялом и не показывать своих слёз. Так отвратительно на душе стало, что слёз вообще не было. Смотрела в одну точку, мигая левым глазом, не чувствуя правый.

Вот тебе выпускной.

Сдать на права.

Покупка байка.

Стрельба из лука.

З а ш и б и с ь.

Одинокая слеза скатилась по подбородку, когда я закрыла здоровый глаз. Потом побежала ещё одна… Ещё… Взяв себя в руки, я дала маме стереть слёзы платком и взяла из её руки кружку горячего чая. Я слышала, как явился Антон Викторович и попросил маму выйти с ней в коридор, их слова стали неважны для меня.

Ничего важным не стало.

Ничего.

– Привет.

– Привет, мышонок… Как ты?

Я оцепенела. Вокруг шеи образовались тиски, не давая дышать. Вновь появилась карамель, похожая на ту, что в реанимации, однако – это стало последней каплей моего самообладания. Брешь моей защиты рушилась, не в силах противостоять усталости и отчаяния. Готова была волком выть! Так больно ещё никогда не было! Леденящие душу сомнения нового будущего, ставшие иглами вонзились в плотные двери тому чему не сбыться, чтобы лишний раз сломить мой дух. Хотелось рассказать Игорю всё, что произошло и чему предстоит случиться, а самое важное я начинаю терять над собой контроль. Мне впервые стало страшно, думая, что уготовила судьба очередное испытание… сколько можно!

Я что, робот что ли?!

Под стуком тревожного сердца, я сделала пару глубоких вдохов и выдохов, прежде чем начать говорить.

– Мысик?.. – ласкового позвал меня низкий баритон, полностью отогнавший тревогу, ставшую туманом на моём теле. – Ты тут?

Я всхлипнула ещё до того, как заговорила. Старалась очень тихо себя вести и, услышав, как мама подходит к дверям палаты, смахнула резко влажные дорожки, обещая:

– Да, только… В себя прийти не могу. Давай как успокоюсь, напишу тебе?

– Хорошо. Юляш…

– М?

– Я всё правильно понял?

Одного вопроса хватило, чтобы ответить молчанием. По ту сторону я услышал протяжный выдох, такой же как мой, когда узнала о предстоящей операции. Свободной рукой я хотела взять кулон, но он находился в косметичке. Тем не менее, ниже ключиц стало приятно, как от шелка, вырисовывая круглый щит, будто не снимала вовсе. Это доказывало, что Игорь на расстоянии мысли со мной.