Наставница вдруг замолчала на полуслове. Она вскинула палец, предостерегая Элею от каких-либо вопросов, и замерла с напряженным лицом. В глазах ведуньи плясали огненные точки – отражение тлеющих в камине углей, но взор ее застыл, будто темная вода, подернутая льдом. Казалось, весь дом вдруг попал в эти ледяные оковы – время замедлилось настолько, что Элея не ощущала ни своего дыхания, ни биения сердца. Но она видела, как медленно, точно во сне, шевелились губы Ваэльи, как задрожали ее ладони, обращенные пальцами к небу.

«Она помогает ему, – поняла Элея. – А я ничего не могу сделать, я ничего не смыслю в этих делах! – Она зажмурилась, как никогда осознавая собственную неполноценность, мучительно пытаясь почувствовать неощутимое, уловить эти волшебные потоки, наполнившие старый дом. – Патрик! Свет мой, счастье мое… вернись! Вернись, милый, молю тебя!»

Может быть, ей только показалось, а может, этот отчаянный призыв и в самом деле вплелся в беззвучную песню двух наделенных Силой людей, что изо всех сил пытались вытащить шута с того света. Может быть, ей только почудилось, но на краткий миг Элея увидела его – эти ясные глаза цвета осеннего неба…

«Патрик! Патрик… Иди к нам! Иди обратно. Пожалуйста… Этот мир пуст без тебя… Возвращайся!»

Она не знала, как долго это продолжалось. Просто в какой-то момент раздался крик, вернувший ее в реальность. Крик, исполненный боли и страха: так мог бы кричать человек, сорвавшийся с большой высоты и стремительно падающий на землю.

И все кончилось.

Время снова потекло привычной рекой. Элея вдохнула глубоко, как после долгого пребывания под водой, а потом медленно открыла глаза.

Ваэлья все еще стояла посреди комнаты, но по всему было видно, что она держится на ногах из последних сил. Наставница с трудом подняла опущенную голову и не села – рухнула на софу рядом с Элеей.

– Иди… – услышала принцесса еле различимый шепот. – Иди, он вернулся.

У дверей спальни Элея столкнулась с магом. Даже многочисленные складки одежды не утаили безмерной усталости, сковавшей его тело. Как и Ваэлья, этот человек едва стоял, плечи его ссутулились так, что он, не особенно рослый, казался теперь почти карликом.

Элея протянула ему руку, чтобы поддержать, но маг решительно качнул головой и, тяжело ступая, прошел мимо. Она проводила его взглядом и медленно, словно во сне, обернулась к двери, за которой остался Патрик. Так же, как и гостиная, его комната была окутана полумраком, который робко рассеивал едва тлеющий камин. В этом свете Элея без труда разглядела своего милого шута… Он оставался недвижим, но в его новой позе больше не было прежней мертвой окаменелости. Всего лишь сон… Обычный сон, необходимый телу, чтобы вернуть утраченные силы. Шут спал, свернувшись, как дитя в утробе, одеяло почти соскользнуло на пол, укрывая лишь ноги, да и то наполовину.

Элея стояла и смотрела на него, а по щекам двумя бесконечными дорожками текли слезы… Чтобы не заплакать в голос, она накрыла губы руками и тихонько давилась всхлипами.

«Патрик…»

Это имя всегда казалось ей таким подходящим для шута. Таким ласковым и звучным, что хотелось произносить его, как заклинание. Чем она и грешила порой.

Наконец Элея нашла в себе силы оторваться от дверного косяка и подойти ближе. В тусклом свете, едва исходящем от огарка, шут походил на ребенка с лицом старика. И хотя спал он очень крепко, это лицо было искажено болью и страхом. Страхом таким, что у изможденного шута достало сил сжаться в комок, подобно испуганному зверенышу.

«Бедный мой, милый Патрик… Что же такое с тобой сделали?»

Элея подняла одеяло и бережно укрыла шута, подоткнув лоскутные края, как когда-то это делала ее мама. Нежно прикоснулась ладонью к исхудавшей щеке. И почти сразу лицо любимого мага утратило гримасу отчаяния, напряжение покинуло его – равно как и все тело спящего. Вскоре дыхание шута стало глубже, а спустя еще пару минут он распрямил руки и ноги, свободно вытянувшись под одеялом. Все это время Элея, склонившись над ним, ласково гладила своего шута по голове и тихо пела старую колыбельную песню, которая, конечно, тоже досталась ей от матери. Пела и плакала, улыбаясь сквозь слезы. Еще никогда в жизни ей не приходилось испытывать такого глубокого безграничного счастья.

А потом, уже в который раз за эту долгую ночь, сон коснулся и сознания принцессы. Почти бездумно она пересела с кровати в кресло, где прежде провела столько горестных часов, и уснула едва ли не в тот же миг.

Последнее, что Элея слышала перед тем, как глубокая пучина сна без сновидений поглотила ее сознание, был громкий крик петуха, возвещающий скорый рассвет. И мерное дыхание шута.

1

Свет…

Яркий солнечный свет щекотал глаза сквозь сомкнутые веки.

Как давно не было света…

Он глубоко, будто первый раз в жизни, вдохнул и осторожно приподнял ресницы.

Незнакомая комната… Цветное одеяло… И королева.

«Элея…»

Не отнимая головы от подушки, все еще плывя в нежном сиянии дремотной неги, он смотрел на безмятежное лицо Ее Величества, робко пытаясь осознать происходящее. Понять, где он и отчего рядом с ним эта удивительная женщина… Шут чувствовал себя таким легким, таким свободным от всего – от мыслей, чувств, даже собственного тела. И созерцание прекрасного образа Элеи наполняло его душу необъяснимой теплотой, которой Шут не искал ни определения, ни причин.

Но в следующий миг что-то неуловимо изменилось – случайный звук ли за окном или потемневшее вдруг небо стало тому причиной, – и пелена блаженного неведения тотчас оказалась разорвана в клочья обрывками воспоминаний столь ужасных, что они могли быть только кошмарным сном. Шут вздрогнул всем телом, широко распахнув глаза, которые больше не видели ни королевы, ни комнаты. Сердце горячо забилось, наполняя дыхание жаром.

Нар.

Люди в масках.

Истошный плач ребенка…

И чудовищная боль сломанного насилием сознания.

«Нет! Все это был только сон! Сон!!!»

Шут попытался вскочить с кровати и немедленно убедиться, что ему на самом деле просто привиделся весь этот ужас, но тотчас понял: нет, не привиделся… Он был едва способен оторвать голову от подушки. В глазах потемнело и поплыло. Сильное выносливое тело не слушалось более своего хозяина, оно было слабей, чем у младенца.

«Что со мной?! Боги, что это?!»

Шут, дрожа, попытался поднести к глазам руки, но те оказались неподвластны велению ума, точно он крепко отлежал их во сне и теперь с трудом мог пошевелить даже пальцами. Едва приподняв голову, Шут с недоумением уставился на эти сухие птичьи лапки, скребущие поверх одеяла. Он не верил своим глазам. Еще одна попытка просто сесть в постели окончилась полным крахом: стена перед глазами резко качнулась вниз, и Шут, потеряв всякое чувство равновесия, уронил голову обратно на подушку. Это он-то, акробат, канатоходец… Шут судорожно дернул пересохшим горлом, чувствуя, как непроницаемо-темная волна страха наполняют все его существо. И когда это ощущение достигло своей вершины, разбив последние иллюзии, Шут как будто заново вернулся в ту точку, после которой мир перестал существовать.

Он вспомнил все.

Все, что было наяву. И что было после. В том, другом мире.

Не то стон, не то всхлип сорвался с его губ, но даже этот исполненный отчаяния звук, не имея в себе никакой силы, оказался лишь сиплым шелестом…

Однако же его хватило, чтобы разбудить королеву.

Со своей клятой постели, ставшей его узилищем, Шут увидел, как распахнулись глаза Элеи. Будто и не тронутые сном, они мгновенно наполнились искренней радостью. А в следующий миг – болью… Той самой, что была отражением его, Шута, беспредельного желания перестать существовать.

– Патрик…

Она поднялась и осторожно шагнула к его кровати. Как будто хотела что-то сделать, но не решалась. Как будто хотела сказать что-то, но передумала в последний момент. Элея просто села рядом и накрыла его худую ладонь своими теплыми, чуть дрожащими пальцами, легонько стиснув ее.