— Я. Не. Имею. Дела. С обманщиками, — Венди передёргивает, а Джим только смеётся.

— Давай так. Любой хороший артист склонен к компромиссам. Он умеет договариваться. Думал, ты такая же. Знаешь, я видел твои желания, пока ты пыталась рассмотреть мои. Частичку разглядеть удалось — и твои собственные, и чужие. И всё так банально, так скучно, что…

Договорить он не успевает. Руку мгновенно оплетает лента из платья Венди и принимается шипеть, как змея.

— Это у меня-то всё шаблонное, у меня? — у Венди дыхание сбивается на свист от негодования. Все жалкие годы труда, обучения и тренировок вычеркнуты одним нахалом, разбившем её планы. — Змею ты тоже такой считаешь, а?

Джим медленно, с издёвкой, выгибает бровь.

— Ну, так покажи…

Он красноречиво обводит взглядом зал, и Венди всё понимает без слов.

The bell that rings inside your mind,

Звоночек, что звонит у тебя в голове,

Is challenging the doors of time,

Бросает вызов дверям времени,

It’s a kind of magic,

Это такое волшебство,

A little bit of magic

Немного волшебства,

Give it to me.

Покажи его мне.

Губы растягиваются в торжествующую улыбку. В крови бурлит адреналин, закипает, подобно лаве, поднимается из жерла вулкана, лопается пузырьками шампанского. О, она его не разочарует. Гордость — самый любимый из грехов не только у Аль Пачино.

Венди нарочито медленно поднимается из-за стола, скользит рукой вдоль тела, сбрасывая ненужную накидку — та с шелестом падает на пол. Щелчок пальцами — и свет мигает, остаётся лишь несколько ярких лампочек в середине. Интимный полумрак. Она неожиданно осознаёт, что оставила интимный полумрак именно наедине с ним. С Джимом. Да что там «с ним» — для него.

Ладонь легко поддевает ткань платья, оно покрывается мелкими льдинками наподобие чешуи. Они переливаются в свете софитов и приобретают розоватый оттенок. Вращение, улыбка, ногу в сторону, руки раскинуть — и ещё, и ещё, и ещё. Он смотрит. Она знает, чувствует кожей его горящий взгляд, что слаще всех поцелуев, дороже любого выигранного автомобиля, да и — что там говорить! — самого Оскара.

Любовь на бис,

На виду улыбнись сейчас,

И поклонись на виду любопытных глаз,

Нам не даёт отдохнуть фотовспышек свет,

И продолжается сюжет.

Рука бросается вверх только для того, чтобы быть остановленной чей-то крупной и тёплой ладонью. Венди замирает на секунду и неверяще оборачивается: Джим стоит за спиной. Ухмыляется уголками губ, сверкает хитрыми глазами.

— Ты же не думала, что я пропущу эту маленькую игру?

Не давая опомниться — поворот, прижать к себе, заключить в кольцо рук. А она и не сопротивляется. Ей до одури нравится этот спектакль. Эта любовь на бис. Все видят лишь танцующую пару, а метаморфозы-то зрителям, к сожалению (или к счастью) недоступны. А ведь в них вся суть шоу, которое они ведут уже вдвоём.

Любовь на бис,

Торопись удивить весь свет,

Давай, артист, притворись, что в твоей судьбе

Нет тайных мест, не скребут кошки на душе,

И продолжается сюжет.

Сверху сыплются лепестки роз, которые мгновенно охватывает пламенем. Пепел развеивается в воздухе, будто конфетти, но тут же застывает, покрывается тонкой корочкой льда, наподобие глазури на чёртовых пирожных. Венди хмыкает, вздёргивая бровь, и переводит на него озадаченный взгляд: забавляешься? Пепел, крутясь, возвращается назад, как в быстрой перемотке, из него вновь собираются лепестки, из них — цветы, покачивающиеся на тонких стеблях. Они взмывают вверх, практически касаясь потолка, и она поражённо замирает, наблюдая за этим зрелищем. Совершенно забыв про одного надоедливого фокусника. Который, уличив момент, ловко хватает её под локоть, рывком разворачивая к себе.

There can be only one,

В конце останется только один.

This rage that lasts a thousand years

Этот гнев, что длится тысячу лет,

Will soon be gone,

Скоро пройдёт,

This flame that burns inside of me,

Пламя, что горит внутри меня,

I’m hearing secret harmonies,

Я слышу тайную гармонию,

It’s a kind of magic.

Это такое волшебство.

В руке мелькает тот самый бокал с коньяком, который он выплёскивает прямо на Венди. Алкоголь становится струёй воды, закручивающейся спиралью в воздухе. Справа — волна, только вот она останавливается, замирает, словно кто-то нажал кнопку «Стоп» на пульте. Венди усмехается: у неё в запасе тоже есть парочка фокусов. Щелчок мгновенно изменяет цвет воды, которая становится синей с золотым переливом. А после — и нежно-золотого цвета. Улучив момент, Венди зачерпывает оттуда немного жидкости стоящим на соседнем столике фужером. Слышатся возмущённые крики — это уже не иллюзия. Но Венди плевать. Она приподнимает уголки губ, подносит напиток к губам Джима.

— Попробуй. Шампанское.

Он в ответ лишь качает головой и материализует уже в своей руке второй бокал с тёмной субстанцией.

— Попробуй. Коньяк.

Зал потрясает раздробившийся надвое смех.

— Ну, что? Из нас вышла бы неплохая команда, а?

И ответа на этот вопрос не требуется. Впереди ещё слишком много дней и безумных шоу, чтобы попытаться разобраться в чём-то. А пока что есть только зал и двое манипуляторов желаний, пьющих источники противоположных себе же сил. Шампанское и коньяк отныне работают сообща.