По моим ненавязчивым наблюдениям, диспропорция в росте ему даже импонировала, возвышала не только в собственных глазах, но прежде всего в глазах окружающих приятелей. Некоторые из них, помимо приличного чина и роста, таскали на своем супружеском локте жен, наделенных аляповатой гримированной внешностью, мизерным (каких-нибудь жалких метр шестьдесят!) ростом, зато мнящих себя атаками аристократическими гранд-дамами, а в сущности, с кругозором и апломбом советских продавщиц из дефицитных отделов.
Нет, супруга моего внешне сероватого работодателя была совершенно из иной супружеской категории.
Эта красивая, внешне холодная, неприступная дама была сотворена из особого не расхожего женского материала, который, помимо генных строительных превосходных базисных основ (трехсотлетнего дворянского древа), содержал в себе нечто новое, современное, цивилизованное, внедренное и воспитанное средою, окружающей ее с младости (достаточно приличной, интеллигентной, итээровской), но прежде всего ею самою, наделенной природой скорее властвовать, повелевать, нежели заниматься благоустройством семейного гнезда, в котором слегка уже оперилась птичка, их дочка.
Их непослушное современное капризное чадушко в один прекрасный день заявило ей, ее страшно занятой государственными заботами маме, что она уже не девочка и ей нужен мужик, который бы с ней спал, иначе она бросает школу и уходит к чертовой матери из дому…
И был семейный совет, и было найдено соломоново решение: мама с папой найдут дочке «мужика», но она должна перестать валять дурочку и приносить домой двойки и истеричные единицы.
И поэтому в качестве «мужика» они найдут для нее домашнего учителя – репетитора, а там они посмотрят на ее примерное дочкино поведение.
Этим «мужиком» оказался я, совершенно не подозревающий о той спасительной соломоновой роли, которую я должен (обязан!) сыграть в школьной дурноуспевающей дерзкой биографии девочки Риммы и ее мудрых ответственных родителей, которые вместо того, чтобы падать в бессмысленные педагогические обмороки и заниматься занудным бесполезным воспитанием самовольно развратившейся дочурки-семиклассницы, решили переложить тяжелую жизнеучительскую повинность на плечи голодного студента-сироты, которого в случае надобности можно (позволяется) прищучить, припугнуть и вообще поставить на место, благо что тыла порядочного у развратника-сиротинки нет, не обнаружить его ни в каких документах, в которых в качестве защитника-заступника выступает само государство, сама советская власть, дающая ему повышенную стипендию, общежитие, – а они, родители, в сущности, и есть советская власть, которая в случае чего с примерной жестокостью покарает преступившего закон, – закон о неприкосновенности личности, а личность – это их малолетняя доверчивая дочурка, которую этот бывший интернатовский развратник посмел грязно растлить, и поэтому…
– И поэтому, Игорь Аркадьевич! Уж позвольте вас так величать, – обращался ко мне папа моей подопечной нимфетки, после того как я окончательно восстановил свою разумную деятельность, отлежавшись на тахте их вредной дочурки, и меня, через его холодно заботливую супругу, неумышленно разрешившей себе прельстительный распах халата, пригласили в его домашний добротно обставленный кабинет, в котором вот уже с добрых полчаса (наедине) меня со странной сдержанной незлобивостью убеждали, что я допустил непростительный статусу домашнего учителя («вы стали почти членом нашей семьи, Игорь Аркадьевич, понимаете ли вы это!»), безнравственный проступок, совративши их малышку, их глупенькую девочку, их Риммочку…
– И поэтому нам следует договориться. Найти компромисс, понимаете? Вы такой способный студент, и мы с Надеждой Андреевной о вашем будущем думали… А вы что наделали? Что вы наделали? Неужели вам недостаточно взрослых женщин? Ведь вы не производите впечатление маньяка, а, Игорь Аркадьевич?
– Степан Степанович, я понимаю… Я осознаю, да! Но я не приставал к Римме, честное слово! Если хотите знать, Римма, у меня первая женщина. И последняя…
– Вы утверждаете, что у вас нет взрослых любовниц? В институте полно прекрасных взрослых девушек, которые наверняка не прочь… Ах, Игорь Аркадьевич, это такая скользкая тема, что даже я теряюсь! Как же так – вы взрослый человек, здоровый мужчина, и не жить, простите, с женщинами. Простите, чем же вас Римка взяла? Ведь соплюшка же, господи!
– Не знаю… Да, все правильно. По возрасту девчонка, а сама… Я уверен, да. Я… У Риммы до меня существовал, а возможно, и есть, очень опытный учитель. На мне нет! Нет греха растлителя!
– Ну зачем же так… Кричать не следует. Разве сейчас криком поможешь. Если хотите знать, – я верю именно вашей версии. Но что я… Прежде всего, Надежда Андреевна. Вот ее мнение! Если она за вас возьмется, вам, милый юноша, не сдобровать. И поэтому нужен компромисс, понимаете?
Если совсем начистоту, я тогда ничего не понимал. Я совершенно не догадывался, о каком компромиссе шла речь. То есть я готов рассмотреть любое предложение моего отечески сурового работодателя, но мне необходим был хотя бы малейший намек, куда весь этот двусмысленно поучительный разговор клонится, ведь не жениться же прикажете на этой развратной фискальщице-малолетке, обозвавшей меня в присутствии ее невозмутимой, демонстрирующей стильное нижнее белье, мамы «дураком», который, оказывается, сам (са-ам!) специально поставил ее изящной похотливой буквой «Г», и заставлял ее…
– Я понимаю, что я виноват, как последний… Да, Степан Степанович, я не оправдал вашего доверия. Я не знаю, честное слово…
– Ах, да причем ваше честное слово! Прежде нужно было думать! А сейчас нужен… Сейчас нужно решить, как быть с Надеждой Андреевной. Понимаете, вы, глупец, от этой женщины сейчас зависит ваше настоящее. И ваше будущее, черт возьми вашу непонятливость! Ведь она же мать – прежде всего. Ну и, разумеется, женщина. Понимаете, глупец, женщина! На которую юнцы, простите, оборачиваются. А вы, точно слепец, как уперлись в эту девчонку и… Ну же, Игорь Аркадьевич, неужели вам непонятно, где искать компромиссное решение. На чьей, так сказать, половине, – на женской, именно на ней.
– Вы хотите сказать… Степан Степанович, что я должен вашу супругу, то есть с вашей… В качестве как бы.
– Господи, Игорь Аркадьевич, вы, простите, самая настоящая красная девица, а не мужик! Не должны, милый мой, а обязаны утешить Надежду Андреевну. Так утешить, как умеете, как научились. Понимаете? Господи, пока все на пальцах… Сто потов сойдет. А ведь башковитый, одаренный, можно сказать. Ну, вы хоть сейчас-то уяснили, что от вас требуется? Или вас нужно за ручку вести… Подсказывать, где что расстегивать, господи! Идите прямо сейчас. Она вас ждет. И, бога ради, не подведите меня.
После подобного почти родительского доброго напутствия, безусловно же, я не позволил себе предаться рефлексирующим немужским раздумьям, – опошлять ли мне отношения с хозяйкой дома, к которой меня тянуло и манило, возбуждая скорее всего не саму чувствительную сторону моего я, но нечто более высокое, романтическое, идеальное, которое подразумевает первую взрослую (или почти взрослую и отнюдь не эфемерную) влюбленность, которую, оказывается, так легко разрушить вполне прагматическим, отеческим и насквозь фальшивым, но как бы добреньким предложением-разрешением попользоваться его законной половиной, ввиду того, что половине, видимо, давно осточертели его законные мужские ласки, от которых ей ни горячо ни холодно, и поэтому, будучи мудрым супругом, он предпочел не нервничать и уж тем более не изображать недотепу-ревнивца, у которого все равно не ветвятся рога, но самоличной своей властью предоставить в пользование существо мужского пола, которого в свое время они сами изыскали для вполне определенных тайно-интимных услуг своей негодницы-дочурки, тайно же держа про запас и сегодняшний (подготовленный) случай, посредством которого они (супруги) убьют наконец-то и второго зайца и тем самым не нарушат благосемейного интеллигентного равновесия в своей уютной четырехкомнатной родовой ячейке.
